слушать не желали жалоб на эту нескладную сухопарую особу с поджатыми губами, велели во всем ей подражать и говорить в ее присутствии только по-немецки.

Фрида Карловна сидела теперь между Анной и Эмили во время обеда и без конца делала им замечания. Она занималась с ними и детской, сопровождала во время прогулок и даже в саду, в беседке, они должны были гулять только в ее присутствии. Для Анны это было настоящее испытание. Как она злилась, бушевала и протестовала! Тщетно.

А как радовались враги! Теперь дети доктора злорадно хихикали, наблюдая из-за забора за муками сестер.

Зато Ася вдруг проявила большой интерес к гувернантке, быстро переняла ее манеру держать спину, научилась носить толстую книгу на голове не роняя. Таким образом тренировалась безупречная, на взгляд Фриды Карловны, походка.

— Здорово ты ее передразниваешь! — одобрила Анхен, наблюдая за тренировками Августины.

— Я не передразниваю, — возразила та. — Я тоже хочу научиться…

Анна усмехнулась:

— Это ты Карловне сказки рассказывай. Она, кстати, уверена, что ты ее передразниваешь.

Ася растерялась.

Она не сказала девочкам, призналась только себе самой, что очень хотела бы, чтобы это у нее была гувернантка, которая учила бы манерам. Но Фрида Карловна вела себя так, словно Аси просто не было рядом. Та, выбрав минутку, прибегала в сад, чтоб послушать стихи на немецком языке, что нараспев читала гувернантка позевывающим Анне и Эмили. Ася даже наизусть выучила две первые строки и хотела продемонстрировать свои успехи, но Фрида Карловна лишь скользнула по пей невидящим взглядом и сразу обратилась к Эмили. Так было несколько раз. Обида, зародившаяся и неясная, росла и искала выхода. За что? Ведь даже хозяйка дома не скупилась на похвалу и отмечала Асину старательность. Даже хозяин, Богдан Аполлонович, не позволял себе скользить по прислуге таким холодным невидящим взглядом! А Фрида Карловна всего лишь гувернантка!

Няня Мариша не скрывала своей антипатии к Фридке, как потихоньку за глаза звала ее.

— Злыдня! — шептала нянька, вышивая крестиком наволочку. — Без году неделя в доме, а уж нос-то дерет!

Однажды, когда Анна уже перешла в четвертый класс гимназии, к ней в гости пришла соученица и подруга Липочка Карыгина. Что это была за девочка! На ней была шляпка с лентами и ботиночки с блестящими черными пуговками. На руках девочки были митенки — такие ажурные летние перчатки, глаз не отвести! Липочка была чудо как красива.

Она весело щебетала, поднимаясь по лестнице, весело щебетала в горнице, едва кивнув гувернантке, не переставала щебетать, когда Анна провела ее в детскую и захлопнула дверь перед самым носом у Фриды Карловны.

Та постучала было в дверь, но ей не открыли. Анна не собиралась делить Липочку ни с кем, тем более позориться перед подругой зависимостью от гувернантки.

Потерпевшая первое поражение Фрида Карловна развернулась и наткнулась на Асю, протирающую толстые листья фикуса.

— Кто эта девочка? — впервые обратилась воспитательница к ней. Немка говорила по-русски с сильным акцентом, тщательно отделяя слова одно от другого, словно те могли испачкаться друг о друга.

— Это Липочка, дочка городского головы, купца Карыгина, — не без тайного удовольствия произнесла Ася. К тому времени она уже окончила церковно-приходскую школу и научилась четко и грамотно говорить. Ася догадалась, что статус Липочки должен каким-то образом повлиять на действия гувернантки. Либо она побежит докладывать о поведении Анны фрау Марте, либо оставит все как есть.

Не побежала. Но смотрела на Асю уже обычным своим взглядом, не видя. Тогда Ася оставила фикус и сказала, глядя ей в лицо — А моя мама — графиня. У нее большое имение, лес и озеро. Она умеет говорить не только по-немецки, но и по-французски и по-итальянски.

Гувернантка наклонилась к девочке, словно плохо слышала и хотела расслышать получше.

— Она скоро вернется из-за границы и заберет меня отсюда!

Гувернантка наклонилась к самому лицу Аси, и та увидела волоски, торчащие у дамы из носа.

— Маленькая дикая лгунья! — проговорила гувернантка. — Ступай вниз!

Ася никому не сказала об этом разговоре. Обида выросла в ней как большая грозовая туча. Она не могла понять до конца, что именно так обижает ее в поведении гувернантки, но слезы, которые она позволяла себе крайне редко, просто душили в тот день, когда Фрида Карловна обозвала ее лгуньей.

Она убежала к реке, сидела там до темноты.

— Я не лгунья, не лгунья! — повторяла она, кусая губы.

Тучи ползали над ее головой, словно желая усилить настроение. Ася знала — это всего лишь вновь собирается гроза^ не первая за неделю. Но именно сегодня девочка решила — пусть гроза застанет ее здесь, пусть ей будет еще хуже, пусть льет дождь, сверкает молния, и пусть вспомнят, что она не приходила на кухню ужинать, пускай спросят эту Фриду, не видела ли она… Пусть ищут!

И тут Ася вспомнила про волшебное свойство молнии, о котором рассказывала девочкам все та же Фрида. Спасительное решение озарило голову!

Ася тут же поднялась, побежала к дому. Она решила не спать сегодня. Дожидаться грозы.

Долго не спала, а заснув, то и дело просыпалась от ночной колотушки сторожа. Было необходимо застать молнию, встретиться с ней лицом к лицу.

Стихия смилостивилась. Девочка проснулась от того, что в окно будто бросили ком земли. Открыла глаза. Каморку, где она спала вместе с Маришей, озарил прозрачный синий свет. Неестественный звук, похожий на треск сухого дерева, прорезал ночь.

Ася обрадованно вскрикнула, спустила ноги с лавки, спрыгнула на пол.

В одной длинной, до пят, ситцевой ночной рубашке босиком выбежала на крыльцо.

Ветер с силой стукнул дверью за спиной. Стихия бушевала — ветер трепал юбку, забытую на веревке, норовя сорвать, закружить, унести. Остатки соломы носились по двору, кружась вместе с пылью, бились о забор, это поднимались выше и уносились на улицу. Было совсем темно.

В углу у конюшни скулил хозяйский пес Север — боялся грозы. У ворот на столбе скрипел фонарь.

Ветер подхватил подол, задрал к коленям.

Чтобы устоять на ногах, Ася ухватилась за перила, при этом вся устремилась вверх. Ориентируясь на скрип фонаря, наметила место, где, по ее предположению, должна появиться молния.

Собака, почуяв девочку, загремела цепью, заскулила, жалуясь.

Молния появилась сбоку, над конюшней. Прорезала небо наискось. Оно разорвалось неровным белым зигзагом, и, прежде чем последовали грозные раскаты грома, девочка выпалила в ослепительный режущий свет:

— Пусть моя маменька окажется жива и мы встретимся!

Страстно выговорив заготовленную фразу и видя, что молния не успела до конца растаять, торопливо добавила, жадно глядя в бело-голубые всполохи:

— И пусть у меня будет шляпка с лентами, как у Липочки Карыгиной!

Едва девочка выпалила заготовленные тайные желания, новые угрожающие раскаты вывернули рваное небо наизнанку, сотрясая летнюю ночь.

— Августина!

Грозный голос прогрохотал сверху. Он был столь громок и неожидан, что немудрено было принять его за глас с небес.

Колени подкосились. Она присела, отпустив перила, и зажмурилась. Все, ее час настал! Она как последняя язычница дерзнула обратиться с просьбой не к Божьим угодникам, а к стихиям… Кары не миновать. Разверзнутся хляби небесные, и…Она открыла один глаз. Темнота у крыльца зашевелилась. Девочка дрожа прижалась к перилам. Язык не повиновался ей.

Темнота дохнула дымом и табаком. Затем в темноте возник огонек.

Затеплился, задрожал, стал расти, приобретая очертания ручного керосинового фонаря. За стеклом фонаря блеснули глаза, обрисовалось суровое лицо под картузом. Ниже носа лицо пряталось в густой

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату