— Хорошо. Только я заплачу, когда придем. Чтоб не удрала с денежками.
— Ах, мы такие недоверчивые… Идите за мной, только по той стороне улицы. И на меня все время не смотрите. Вроде гуляете. Вроде меня не знаете и не замечаете.
— Итак, все с самого начала.
— Товарищ Генеральный комиссар Государственной безопасности, все было как всегда. Но на этот раз лопнуло колесо…
— Надо было сменить.
— Запасное оказалось с проколом.
— Надо было звонить.
— Звонил, никто не отвечал, снова…
— Короче, на сколько вы опоздали?
— На два часа девять минут.
— Дальше.
— Прибыл на Северный вокзал с опозданием. Обыскал все. Его не было.
— В милицию обращались?
— Конечно, нет.
— Правильно. Так где же он?
— Не знаю, как сквозь землю.
— «Владивосток — Москва» прибыл на первую платформу?
— Как всегда, на первую.
— Выяснили, кто работал на первой?
— Должен был Звонарев, агентурный псевдоним — Брыль. Но он на переподготовке. Вместо него работал Змееед с восьмой платформы.
— Здравствуйте, Змееед.
— Здравия желаю, товарищ Народный ко…
— Дома я просто Генрих Григорьевич.
— Здравствуйте, товарищ Генрих Григорьевич.
Подал Генрих Григорьевич руку. Пожал Змееед нежную белую ладонь Народного комиссара внутренних дел.
— Садитесь.
Садится Змееед, а сам замечает: народный комиссар под столом эдак незаметно руку платочком вытер, да платочек батистовый с буковками вышитыми — в мусорную корзину. Опять же — незаметно. Но Змееед не зря три года разведчиком-наблюдателем на Северном вокзале оттрубил. Змееед все видит. Только виду не подает. Так приучен. У больших начальников, известное дело, к своим рукам почтение. Предшественник товарища Ягоды, товарищ Менжинский, ту же манеру имел, — в Болшево, в колонию беспризорную приезжал, всей шпане ручки жал. А потом, бывало, зайдет за уголок, чтоб незаметно, а там из особой канистры ему на руки спирт льют. Беспризорные ему однажды сказали, что лучше бы он им руки не жал и свои ладони спиртом не отмывал, а сразу бы им канистру отдал, так они б его за то пуще бы полюбили…
— Итак, дорогой Змееед, у вас теперь новая работа.
Подумал Змееед, что бы такое ответить, но ничего умного не придумал. Вместо ответа головой мотнул.
— Нравится?
— Еще бы!
— Это я вас на такую высоту поднял.
— Спасибо, Генрих Григорьевич.
— Приказ пока предварительный, но если будете хорошо работать, подпишу приказ окончательно.
— Постараюсь.
— Теперь — к делу. Прежде всего, подпишите вот эту бумагу. Это расписка о неразглашении. Вы, Змееед, никогда на моей даче не бывали, никогда меня не встречали, никогда со мной не говорили.
— Понял.
— Если понял, распишись. И выйдем в сад. Тут душно.
— Люська!
— Да.
— Люська, ты кого, стерва, привела?
— Бобра.
— Так он же чекист.
— А мне почем знать?
— Вот, товарищ Змееед, десять фотографий. Вы кого-нибудь из этих людей видели вчера на первой платформе Северного вокзала?
— Видел вот этого. Курьерский «Владивосток — Москва», прибыл в пятнадцать часов десять минут. Он вышел из шестого вагона.
— Постойте… В поезде двенадцать вагонов. В Москве выходят все пассажиры. И встречающих — толпа. Смена ваша — восемь часов. За смену вон сколько поездов приходит и уходит. И вы одного разглядели? Одного запомнили? Он чем-то привлек внимание?
— Нет, этот неприметным был. Но я всех разглядываю. Работа такая.
— Продолжайте.
— Этот был в сером костюме, в шляпе, с портфелем. Думаю, чекист. Средней руки начальник.
— Нет, нет. Он не чекист. А почему вы так решили?
— Просто повидал их на веку. Предположил…
— Вы ошиблись.
— Минут через пятнадцать, когда толпа схлынула, он снова на платформе появился. Явно кого-то искал.
— А потом?
— Потом ушел.
— Этот человек исчез. Как вы думаете, куда он мог пропасть?
— Вариант самый верный: жиганцы выставили шлендру гулящую и взяли бобра на прихват.
Сморщился народный комиссар:
— Вы по-русски можете?
— Простите, Генрих Григорьевич. Ехал человек почти две недели в поезде, а до того, может быть, пароходом шел на материк четыре, а то и пять дней, истомился, и тут — Москва, вышел на перрон, никто не встречает, походил, подождал, еще походил, а на площади трех вокзалов фартовые девочки промышляют…
— И что потом?
— Потом заведет такая лярва в укромный уголок, предложит выпить для начала. Сама, лахудра позорная, понятно, первая пьет, потом ему наливает. В этот момент ловкость рук все решает. Он глотнет — и с копыт. Тут партнеры проявляются, склячивают клифт, лопатник, бранзулетки…
— А с ним что?
— А его под мост или в кусты на кладбище бросят. Отойдет он, голенький, через сутки — в голове шум, ничего не помнит. Вот только если он чекист, тогда хуже ему будет.
— Почему хуже?
— Потому что жиганцы залезут в лопатник, сообразят, на кого нарвались. Чекист так дело не оставит, всю жизнь потом их искать будет. Так чтоб не искал…
— Вот что, Змееед, этого человека надо найти. Может быть, он еще жив. Это очень важно.
