ржавая. По полу разбросаны упаковки от «Крылатых Бобов». Бабушка со стоном вытаскивает голову из-под крана, плетется к холодильнику, облепленному неоплаченными квитанциями. Он лезет на верхнюю полку и достает тонкую стеклянную трубочку. Проверяет – мутноватой жидкости осталось дня на два, не больше. Он долго и тщательно выставляет стоппер, затем вытаскивает банку вчерашних бобов и капает – ровно три капли, иначе опять придется одалживать у мерзавца Маклеода! – капает в буроватое месиво. Аккуратно прячет трубочку, а потом жадно хватает ложку и…
– Шрик.
– А?!
Бабушка очнулся от наваждения – и жадно, всей грудью втянул чистый лесной воздух. Господи, как хорошо!
– Вы принимаете шрик, не так ли?
Голос Дока донесся откуда-то издалека, но он больше не тревожил сержанта. О Нью-Йорке можно забыть, как о кошмарном сне.
– Вы принимаете шрик? – настойчиво повторил Ричардсон.
Бабушка кивнул.
– И это помогает вам вновь ощутить, что вы живой человек, а не какой-то бездумный винтик? Краски становятся ярче, еда вкуснее, и все делается объемным, реальным и радостным?
Сержант снова кивнул.
– А теперь представьте ишизаки. Могучих, практически всесильных. И абсолютно не умеющих радоваться жизни. Мир для них – огромный механизм, сочетание явлений и чисел, легко поддающихся управлению, но не приносящих удовольствия или счастья. Это, конечно, только гипотеза. Но все-таки попробуйте представить. Ишизаки запросто изменяют природу, неужели они не в силах изменить себя? И они преображают собственное тело. В слюнных железах начинают синтезироваться нейропептиды, сочетание энкефалинов и эндорфинов, которые… допустим, поначалу просто регулируют настроение. Помогают отдохнуть, расслабиться, избавляют от напряжения и усталости. Постепенно состав их меняется, действие становится все сильнее. И вот в какой-то момент ишизаки осознают, что вся их наука, вся их могучая техника уже ни к чему. Они счастливы и так. Они довольны жизнью, и все из-за нескольких лишних молекул в их слюне. Они забывают о своих открытиях. Поселяются в небольших общинах, связь между планетами постепенно теряется, и вот…
Док остановился, чтобы передохнуть – он слегка запыхался. Бабушка чувствовал, что должен возразить, но ему было лень думать. Великолепная тропическая ночь шептала на тысячу голосов, и они почти заглушили голос Дока. Сержант закинул голову и уставился в бархатное небо, присыпанное звездной крошкой. Он подумает над словами Дока, непременно подумает утром, а пока… Над лесом заревело, и огромная огненная клякса прорвала зенит. От грохота, казалось, пригнулись верхушки пальм. Душку метнуло в костер, и он заорал, беспорядочно размахивая руками и разбрасывая во все стороны золу и угли. Док вскочил. Пляшущее над головами зарево осветило его взволнованное лицо.
– Что? – вопил Душка, кашляя и отплевываясь. – Что, какого черта?!
– Проклятье, – сказал Бабушка. – Это, наверное, сработала одна из ловушек. Надо вызвать подкрепление. Док, вы должны пойти со мной – там могут быть раненые. Забегите домой за инструментами, и встретимся здесь через пять минут.
Лес догорал. Влажная жара душила огонь. Тот отплевывался и недовольно ворчал, временами взревывая и выбрасывая оранжевые языки, – но сырой подлесок уверенно поглощал его ярость. Когда Док и Бабушка выбрались на поляну, все было уже кончено. На дальнем конце, подмяв под себя невысокие пальмы, тускло светилась багровым спасательная капсула.
– Черт, – сказал Бабушка. – Раскалилась как. Хрен мы ее теперь откупорим, пока Душка не подтянется с огнетушителем.
– Смотрите!
Док указал на темное пятно в боку капсулы.
– Люк открыт. Наверное, пилот пытался выбраться.
Прежде чем Бабушка успел его остановить, Док поудобней перехватил чемоданчик с инструментами и побежал через поляну. Сержант поспешил за ним. Когда Док приблизился к капсуле, в первую секунду он отшатнулся назад, прикрывая рукой лицо – от обгоревшей оболочки несло нестерпимым жаром. Затем он отступил на пару шагов и согнулся над чем-то. Сержант подбежал и заглянул доктору через плечо.
– Однако, – пробормотал Бабушка. – Не жилец, да?
– Почему же, – невозмутимо ответил Ричардсон. – Помогите-ка мне его оттащить подальше. Посмотрим, что можно сделать.
– Пациент скорее жив, чем мертв, – констатировал Душка.
Он сидел на ступеньках веранды и жадно прихлебывал пиво. Его лысина весело отблескивала на солнце. Бабушка присел рядом, поморщившись от резкого запаха пота. Похоже, Душка как ушел в запой позавчера, так и не выходил. И уж точно не заботил себя такой малостью, как перемена рубашки.
– Хорошо, что мы вторую ногу не съели.
– А?
Бабушка недоуменно глянул на приятеля. Связь страусиной ноги и подопечного Дока была туманна.
– Хорошо, говорю. Съели бы, остался бы бедолага одноногим. А то Док чик-чик – и пожалуйста. Лучше старой. Длинновата была, правда, но уж мы ее укоротили, как раз по размеру.
Сержант начал прозревать.
– Док пришил этому несчастному лапу торга?
– А то.
Душка ухмыльнулся торжествующе, как будто сам провел операцию.
– И ему идет. Только Док пристегал и посветил своим аппаратиком, тот когтями скрести начал. Хотя в бессознанке до сих пор. Бревно бревном, а когтями скребет. Непростой мужик, видать. Не зря он над нами шарился. Помяни мое слово – ох, не зря.
Бабушка пожал плечами. Как только неизвестный придет в сознание, следует его допросить. И далее – по обстоятельствам. Либо передать мистеру Маевнику со следующим транспортом, либо рекрутировать на службу. Главное, чтобы на Земле об их нежданном госте больше никто и никогда не услышал. У компании и так дела шли неважно – больно уж давили крупные корпорации, особенно «Эклеб». Если они пронюхают, где Маевник добывает свой шрик, – пиши-пропало. Может, Душка и прав, и не зря этот увечный к ним залетел…
На крыльцо вышел Ричардсон, отряхивая воду с кистей. Следом шла Ольга с полотенцем. Увидев сержанта, Док обрадовался.
– А я вас ждал. Хотите проведать нашего крестника? Я как раз смотрел швы. По-моему, получилось прекрасно.
– Хм-м. Вы на самом деле пришили ему страусиную ногу?
– Пришил – не то слово. Это же чудо как хорошо вышло. Ради таких моментов, дорогой мой Кунни, и стоило идти на медицинский.
– Но вы ведь учились на ветеринарном, – нерешительно возразил сержант.
Док его проигнорировал. Бабушка вздохнул, поднялся со ступенек и прошел в дом. Ричардсон превратил левый флигель в подобие современной клиники. Он уже хвастался сержанту новеньким рентгеноскопическим аппаратом и центрифугой, доставленными последним транспортником. Док не жалел денег на свое увлечение. Похоже, на это уходила солидная часть его доли прибыли в компании.
Сейчас на койке, застеленной белоснежной простыней, лежал пострадавший. Вся правая часть его лица была залеплена розовой, равномерно вздымающейся массой.
– Регенерация, – заметил Док, кивнув на пластырь. – Через день будет как новенький.
Бабушка скосился на изножье кровати. Под покрывалом виднелись очертания левой ноги. Правая нога непрерывно подергивалась, а когти на высовывающейся из-под одеяла лапе нервно сжимались.
– Чего это он?
– Прорастают нервы. Завтра выведу его из-под наркоза, и пусть хоть плясать идет.
– А вы уверены… хм-м… что это… я имею в виду ногу… что она его обрадует?