— Так я же совсем недавно был, Семен Кузьмич. У меня и вопросов никаких нет.
— Ну, я же не каждый день приглашаю. Приезжай.
Когда Нордман вошел в кабинет первого зама, Семен Цвигун доверительно сказал: в крае предстоят перемены. Понадобится новый первый секретарь. Кого будем назначать? Нордман тоже назвал двоих — Босенко и Горбачева. Выбор сделал в пользу Михаила Сергеевича:
— Он моложе Босенко на тринадцать лет, юрист, перспективный.
Цвигун возразил:
— Он ведь первым секретарем крайкома ВЛКСМ работал в одно время с Шелепиным и Семичастным. Одна ведь банда шелепинская, комсомольская.
Бывший глава комсомола Александр Николаевич Шелепин, «железный Шурик», когда-то считался соперником Брежнева, и всех его соратников вычищали из партийно-государственного аппарата.
Нордман сразу возразил:
— Семен Кузьмич, не входит Горбачев в эту команду.
— Откуда ты это знаешь, ведь недавно там работаешь?
И тогда Нордман поведал историю о том, как предлагал Горбачева взять в кадры КГБ и как Семичастный с ходу отверг его кандидатуру. Словом, Михаил Сергеевич к «железному Шурику» никакого отношения не имеет и связей с бывшими комсомольскими лидерами не поддерживает.
Цвигун доложил Брежневу, что Горбачев чист.
Для Михаила Сергеевича это была последняя и решающая проверка.
«Окончательное решение по кандидатурам первых секретарей принадлежало именно генсеку, — рассказывал Горбачев. — Брежнев сам занимался формированием их корпуса и отбирал их тщательно. Перед этим секретари ЦК Капитонов, Черненко скрупулезно изучали досье претендента. Думаю, получали они информацию из разных источников. На этой основе формировалось предварительное мнение. Затем происходили встречи кандидата с секретарями ЦК и лишь после них — с “самим”…
Это был обязательный круг, через который проходили перед утверждением все первые секретари обкомов, крайкомов и республик. Странный, если не сказать нелепый, характер носили эти встречи. Сидим, улыбаемся друг другу, ведем неспешный разговор. При этом я отлично знаю, зачем меня вызвали, но об этом никто не говорит, ибо произнести решающие слова — “мы вас рекомендуем” — мог только Брежнев.
Совсем по-другому происходила заключительная беседа с генеральным секретарем ЦК КПСС. Брежнев, в этом я убедился и на той, и на последующих встречах, умел расположить к себе собеседника, создать обстановку непринужденности…
Мне ясен был его нехитрый замысел — побольше слушать и через это составить мнение о собеседнике, его способностях анализировать местные и общесоюзные проблемы… Брежнев говорил подчеркнуто доверительно, будто именно со мной хотел поделиться своими сокровенными мыслями…»
Ефремова снова вызвал Брежнев и сказал, что, посоветовавшись, решили рекомендовать первым секретарем Горбачева. Ефремов повторил, что Михаил Сергеевич — молодой человек, опыта мало, особенно в промышленности.
— Что же, мы все были молодыми, — ответил Брежнев. — Поработает Горбачев в Ставрополе, переведем его в другой обком. Постепенно наберется опыта.
В Ставрополь на пленум крайкома выехали Ефремов — прощаться — и заведующий территориальным сектором отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС. Перед пленумом они, как полагалось, побеседовали с каждым членом бюро крайкома, объясняли, что Леонида Николаевича забирают в Москву. Спрашивали: кого целесообразно назначить на его место? Двое назвали фамилию Босенко, остальные — Горбачева. На пленуме в апреле 1970 года избрали Горбачева.
Молодой хозяин крупного региона был заметным человеком. В 1976 году Горбачев, будучи в Москве, зашел по текущим делам к председателю Госплана Николаю Константиновичу Байбакову, от которого многое зависело в хозяйственных делах. Михаила Сергеевича ждал сюрприз.
«Мы вели с Горбачевым беседу о развитии овцеводческих хозяйств в Ставропольском крае, — вспоминал Байбаков, — и я предложил ему перейти в Госплан СССР первым заместителем председателя по сельскому хозяйству».
Михаил Сергеевич отказался. Ему уже не хотелось быть чьим-то заместителем…
Позволю себе небольшое отступление. В середине семидесятых годов я оказался на Северном Кавказе, в городе Железноводске, известном своими минеральными водами. Я учился тогда в Московском университете и жарким летом оказался вместе с родителями в санатории «Дубовая роща». Здесь поправляли здоровье те, кто, говоря медицинским языком, жаловался на органы пищеварения. Санаторий был для начальства, все друг друга знали, встречали и провожали друг друга в соответствии с занимаемой должностью.
В столовой за нашим столиком оказался первый секретарь Пятигорского горкома Иван Сергеевич Болдырев, молодой для партийного работника. Он держался крайне настороженно. Избегал общения с другими отдыхающими и только осматривал высокопоставленных чиновников внимательным взглядом. Сам он ни о чем не рассказывал. На вопросы отвечал, хорошенько подумав, и только на нейтральные темы — о семье, о сыне, которому подарил только-только появившиеся тогда электронные часы по случаю поступления в Бауманское училище. Иван Сергеевич, видимо, крепко усвоил, что молчание — золото. Ей богу, свет не видел более осторожного человека.
Я заметил, что наш сосед почему-то никогда не подходил к отдыхавшему в том же санатории своему непосредственному начальнику Виктору Алексеевичу Казначееву, второму секретарю Ставропольского крайкома партии. Они словно не замечали друг друга. Видно, отношения в краевой верхушке были непростые.
Казначеев был человек иного типа, чем Болдырев, очень заметный и даже шумный. Официантки так и порхали вокруг него, готовые исполнить любое желание второго человека в крае. Санаторий хотя и подчинялся Москве, но находился на территории края, и Казначеев вел себя по-хозяйски. Кстати говоря, имя главного хозяина — первого секретаря Ставропольского крайкома — в разговорах ни разу не упоминалось. А ведь это был не кто иной, как Михаил Сергеевич Горбачев. Пройдет каких-нибудь пара лет, и его имя услышит вся страна.
Характерно, что Горбачев впоследствии забрал Виктора Казначеева в Москву, но дал ему сравнительно невысокую должность заместителя министра. А нашего соседа-молчальника, Ивана Сергеевича Болдырева, посадил на свое место, сделал хозяином огромного края и членом ЦК. Помню, что это назначение заставило меня сильно усомниться в способности Горбачева подбирать кадры. Впрочем, было ли из кого выбирать? Система отрицательного отбора пагубно сказалась на качестве управленческих кадров.
В июле 1978 года неожиданно скончался Федор Кулаков. Горбачев как представитель Ставрополья был включен в похоронную комиссию и впервые поднялся на Мавзолей, чтобы произнести прощальное слово. Он говорил о том, что «светлый образ Федора Давыдовича Кулакова, славного сына Коммунистической партии, навсегда останется в наших сердцах как пример беззаветной верности и героического служения партии, нашей Советской Родине».
Похоронили Кулакова 19 июля у Кремлевской стены. Руководил церемонией член политбюро и секретарь ЦК Андрей Павлович Кириленко. В отсутствие Брежнева он остался в Москве «на хозяйстве». Другие руководители партии и государства находились в отпуске. Возвращаться на похороны им не захотелось. Брежнев ограничился тем, что велел прислать венок.
Смерть Кулакова открыла Горбачеву дорогу к власти. Именно Михаила Сергеевича решили сделать секретарем ЦК по сельскому хозяйству вместо Кулакова.
Судьба Горбачева решалась в тот момент, когда сам он отправился в гости, никому не сказав, куда направляется. Сейчас уже трудно установить, был ли в тот вечер будущий президент Советского Союза навеселе или же удержался в рамках разумной достаточности. Сам Горбачев, не отрицая факт употребления горячительных напитков по случаю полувекового юбилея друга по комсомолу, выражается туманно:
— Как у нас такие даты отмечаются, известно. По-русски — широко, с обильным угощением, дружеским разговором, с шуткой и песней… Нравы того времени были таковы, что выпивать приходилось не так уж редко. Но мое состояние было вполне нормальным.
