домой и водрузил на самое видное место — на шкаф. Когда папа пришел с работы и увидел старый помятый прибор, он строго спросил:
— Что это за рухлядь стоит на шкафу?
Мама пожала плечами и ответила:
— Наверное, наш сын решил превратить квартиру в филиал политехнического музея.
Тут из комнаты появился Гоша и возмущенно проговорил:
— Это не рухдядь! К вашему сведению, у меня тоже были предки. У вас же висит на стене портреты дедушки и бабушки, а это, так сказать, портрет моего дедушки.
— Ну ты бы мог поставить его где-нибудь в другом месте, — сказал папа и сел в кресло читать газету.
— А у меня нет такого места, — обиженно ответил Гоша. — Имею же я право иметь своих предков или не имею?
— Конечно, имеешь, — пожав плечами, ответила мама и ушла на кухню готовить ужин.
А Гоша принялся ворчать:
— Вот работаешь на вас, работаешь, как вол…
— Ну это ты загнул, — сказал папа. — Кстати, в кладовке валяется еще один твой дальний родственничек, троюродный дядя, так сказать. Можешь взять этот сломанный будильник себе.
Будильник Гоша забрал, но очень на папу обиделся. Весь вечер он не выходил из комнаты. Мрачно стоял в углу и молчал. А после ужина я подошел к нему и спросил:
— Ты что это такой невеселый, Гоша?
— Не знаю, — тихо ответил он. — Может, аккумуляторы сели или еще что-нибудь.
Он замолчал, а я посоветовал ему:
— Так ты пойди и подзаряди аккумуляторы.
— А зачем? — печально спросил Гоша. — Все равно нет в жизни счастья.
В конце концов мама с папой разрешили Гоше установить его предка в нашей комнате. После этого Гоша повесил на стену огромный ржавый подшипник, а рядом, в золоченой рамочке, схему собственного устройства и руководство, как им пользоваться.
— Вот мой портрет, — похвастался он.
Тогда мама предложила ему схему швейной машины и пылесоса. Гоша с радостью принял этот подарок и несколько дней изучал устройство этих предметов.
А неделю спустя он объявил нам, что всерьез решил заняться изобретательством.
— Пожалуйста, — сказал папа. — В гараже есть верстак. Изобретай на здоровье.
Но Гоше почему-то не понравилось в гараже, и он принялся носить домой всякий металлолом. Один раз даже приволок старый дырявый самовар величиной с бочку. Гоша снабдил самовар колесами от сломанной детской коляски и сказал, что собирается сделать из него паровоз. Но ему не повезло. Папа вернулся домой в плохом настроении, да еще в прихожей споткнулся о какую-то Гошину железяку.
— Хватит! — не выдержал папа. — Я запрещаю тебе строить в квартире паровозы, летающие тарелки и подводные лодки в натуральную величину. Иначе нам всем скоро придется переселиться в гараж.
Папа ураганом ворвался в нашу с Гошей комнату и принялся перетаскивать железки на лестничную площадку.
— А это что такое?! — закричал он, увидев на стене ржавый подшипник. — Это твой дядя по матери или, может, племянник?! Или это у вас, у роботов, что-то вроде аквариумных рыбок?!
В общем, самый настоящий скандал. Мама принялась успокаивать папу, а мы с Гошей носили железки с лестничной площадки на улицу. Гоша при этом молчал, и я немножко испугался.
— Только ты, пожалуйста, не убегай из дома, — попросил я его.
— Вот еще! — проворчал Гоша. — У меня новая идея появилась.
— Какая? — спросил я и подумал: «А все-таки Гоша молодец. Столько в его железной голове идей бродит! Вот бы мне так».
Гоша ничего не сказал мне. Он лишь задумался и долго скреб слуховую решетку.
О Гошиной идее я узнал через несколько дней. Все это время он не разговаривал с родителями, послушно выполнял все, что они говорили, и даже вовремя смазывал шарниры.
А один раз я проснулся ночью и увидел, что Гоша сидит за моим письменным столом и что-то торопливо пишет.
— Гоша, — прошептал я, — ты что это пишешь?
Гоша посмотрел на меня отсутствующим взглядом и серьезно ответил:
— Философский трактат пишу.
— Не фига себе, — прошептал я. — Дай посмотреть, Гошенька.
— Нет. — Гоша покачал головой, но потом подумал и согласился: — Ладно. Только я тебе сам почитаю. У меня почерк очень неразборчивый.
Трактат называется «Зачем пришли мы в мир сей?» — После этого он с важностью посмотрел на меня и начал читать: — «Нельзя отрицать роли человека в нашей жизни. Под давлением обстоятельств человек вынужден был обратиться за помощью к нам — высокоорганизованным машинам. Мы — следующая ступень, а значит, за нами будущее. Без нас человек — допотопное существо, троглодит. Еще в глубокой древности наши далекие предки — катапульты — завоевывали города…»
В это время в комнату вошла мама и очень строго спросила:
— А вы знаете, сколько сейчас времени? Три часа ночи.
Я сразу сделал вид, что сплю, а Гоша быстро погасил настольную лампу и отключился до утра.
Чем закончился Гошин философский трактат, я не знаю. Зато на следующий день у нас в квартире собралось не менее десятка соседских роботов. Они заперлись в комнате, и Гоша долго что-то рассказывал им.
Расходились роботы по одному. А ближе к вечеру к нам в квартиру потянулись соседи. Особенно бушевала соседка с первого этажа. Она показала маме с папой какой-то листок и сказала:
— Ваш Гоша дурно влияет на нашего робота. Вот, полюбуйтесь, чему он их учит.
— «Свободу роботам!» — прочитал папа и с недоумением посмотрел на Гошу.
— Вот-вот, — зло проговорила соседка. — В общем, я запрещаю вашему Гоше дружить с нашим роботом.
Соседка ушла, а мама растерянно спросила у Гоши:
— Значит, ты считаешь, что мы тебя поработили?
— В некотором смысле, — важно ответил Гоша.
— Это ты нас поработил! — не выдержал папа. — Я целыми днями думаю о том, что ты еще выкинешь. Сегодня на работе из-за твоего самовара, то есть, паровоза, я вместо чая выпил целую банку конторского клея! А потом вместо валидола чуть не проглотил ластик! Это ты узурпатор и поработитель! Так что, если хочешь равенства — пожалуйста! Завтра иди и устраивайся на работу. Кем ты хочешь работать? Картофелечисткой или посудомойкой? А хочешь, я устрою тебя электролопатой? Будешь на улице клумбы вскапывать.
Фотоэлементы у Гоши сразу слегка потускнели, и он опустил голову.
— Только помни, — продолжал папа. — Здесь ты целыми днями болтаешь, а там придется работать по восемь часов. А потом ты будешь приходить с работы и помогать нам. Согласен?
Гоша потоптался на месте, а затем ответил:
— Я подумаю.
Больше Гоша никогда не вспоминал об этом разговоре. Наверное, ему было некогда: у него появилось много новых идей, которые требовали всего его свободного времени.
