коротким. Вешали на балках, которые выступали наружу с крепостных стен Посада, дальних от Детинца. Мне смотреть на почерневшие и поклеванными воронами морды особого желания не было. Попрошайкам разрешалось собирать милостыню только на папертях церквей и на территории монастыря. Если пытались подрубить деньжат в других местах, сразу получали два десятка плетей. Некоторые тяжелобольные во время порки чудесным образом выздоравливали. В том числе и так называемые юродивые, большую часть которых составляли ленивые и бездарные актеры, желающие любой ценой быть в центре внимания.
Тех, кто на самом деле не дружил с головой, помещали в больницу, которую я создал при монастыре. Настоятель Вельямин не сильно обрадовался такому шумному соседству, но, поскольку дело богоугодное и плачу за все я, принял со смирением, как очередное испытание его твердости в вере. Потом оказалось, что, благодаря больнице, пожертвования в монастырь резко выросли. Это было воспринято, как божье поощрение за благое дело. Поэтому, когда я построил при каждой церкви школу и приказал обучать всех мальчиков, запретив необразованным жениться, попы не роптали. Они подсчитывали будущие барыши. Люди для ориентирования в делах духовных обычно пользуются сигналами самого бездуховного маяка — деньгами.
44
Второй день идет снег. Ветра нет, поэтому снежинки падают вертикально и так медленно, что кажется, будто вижу их падение в замедленной съемке. Впрочем, вижу я только те, которые опускаются рядом со мной. Солнце, наверное, уже встало, но небо затянуто тучами, низкими и темно-серыми. И все вокруг меня серое, даже снежинки, разница только в оттенках. Я сижу на корточках под елкой неподалеку от опушки леса. Спиной прислонился к стволу дерева, чтобы снять часть нагрузки с ног. Не смотря на то, что температура около нуля градусов, а на мне плащ с капюшоном, подбитый куницей, бригандина, толстая стеганка под кольчугой и кожаные штаны, под которыми шелковое нижнее белье, все равно быстро замерзаю. Когда становится совсем невмоготу, поднимаюсь и делаю разминку. Встав в очередной раз, обнаруживаю, что вроде бы воздух посветлел. По крайней мере, я вижу на несколько метров дальше, чем в предыдущий раз. Повернувшись к Мончуку, который сидит на корточках под соседней елкой, напоминая нахохлившуюся курицу, говорю:
— Пора.
— Слава богу! — радостно произносит он, встает и начинает отряхивать снег с плаща, подбитого беличьим мехом.
Поднимаются и остальные дружинники. Их неполные три сотни. Часть осталась присматривать за лошадьми в нескольких километрах отсюда, на противоположной опушке леса. К нам подходят сотники Олфер и Доман. Последний теперь командует пикинерами. Будишу я перевел в командиры конных копейщиков.
— Надеть накидки, — приказываю я и сам снимаю плащ и надеваю вместо него белый маскировочный халат.
Сразу накатило воспоминание, как я спасал императрицу Мод. Тот эпизод и подсказал мне, как провести нынешнюю операцию. На этот раз, надеюсь, не придется никого тащить. Беру короткую пику в правую руку и, придерживая левой саблю, иду по мягкому снегу на восток. Следом за мной шагают остальные. Все вооружены алебардами или короткими пиками и саблями или мечами. Луки и арбалеты оставили рядом с лошадьми. В снегопад от них мало проку.
Отмерив по лесу с километр, останавливаюсь возле вырубки. Из снега торчат свежие пеньки. От этого места уходит в степь извилистая тропа, присыпанная снегом. Жители северных регионов России будут называть такие тропы протопчинами. Ведет она к половецкому становищу. Оно метрах в трестах от края леса. Пока что я вижу в том направлении что-то типа невысокого и более темного холма. Мои разведчики, которые были здесь позавчера днем, доложили, что по периметру стойбища стоят арбы, промежутки между которыми завалены снегом. Арбы и снег образует невысокий вал, в котором узкий проход в сторону леса и более широкий — в противоположную. Внутри расположились юрты, десятка два с половиной. Стоят они вроде бы, как попало, но я уверен, что это не так. Юрты кошевого и шамана-бахсы наверняка в середине, а по краям, особенно со стороны леса, живет голытьба. Широкий проход ведет в большой загон, заполненный лошадьми, волами, баранами. Ограда сделана из вкопанных вертикально в землю столбов с вырубленными пазами, в которые вставлены горизонтально жерди. Как мне сказали, делают ограды рабы-русичи. Они же и сено косят, копны которого стоят возле загона. В этих копнах, дальних от стойбища, несут службу половецкие караульные. Зарываются в сено, прижимаясь друг к другу, два-три человека, и дремлют, поглядывая в полглаза и слушая в пол-уха. Рядом с ними спят собаки. Так они стерегут скот от волков. Люди зимой да еще в такую погоду не нападают. По крайней мере, до сегодняшнего дня такого не было. На что я рассчитываю.
Я иду по протопчине первым. Свежего снега насыпало сантиметров десять. Он влажный, тяжелый. Идти по нему трудно. Волосы на голове у меня быстро становится мокрыми от пота. Зато согрелся.
Метрах в двадцати от вала останавливаюсь и жестами приказываю разойтись влево и вправо. Мои дружинники много раз проделывали это на учениях. Они бесшумно идут вдоль вала, чтобы окружить стойбище, а потом напасть на него одновременно со всех сторон. Так быстрее справимся с врагом и захватим больше добычи.
Я смотрю на юрты, присыпанные сверху снегом, отчего похожи на пасхальные куличи с белой глазурью, какими их будут делать в будущем. В юртах безмятежно, сладко спят люди. Большинство из них не имеет никакого отношение к летнему налету на мою деревню. Через несколько минут их жизнь разделится на «до» и «после», и вряд ли изменения будут в лучшую сторону. Только для рабов русичей. Остальные пострадают из-за оскорбленного самолюбия одного человека. Кроме нас двоих никто больше не знал, что я отверг предложение Бостекана. Ему бы сделать вид, что утрясал со мной другие вопросы, и дальше жить в мире. Нет, он решил, что такое нельзя оставить безнаказанным. Так же, как и я, решил не оставлять безнаказанным нападение. Может быть, Бостекан больше бы и не нападал. Что сомнительно. Тут еще добавляется материальный аспект. Если у тебя есть, что отобрать, найдут и повод. На худой конец обвинят в ущемлении прав подданных. Заодно в ходе нападения перебьют часть ущемленных.
В стойбище гавкнула собака, словно спросила: «Кто?». Не услышав ответ, гавкнула дважды. Наверняка разбудила своих сородичей и кого-нибудь из половцев. Сейчас собаки учуют, что к ним пожаловали чужаки, и залают все вместе, разбудят людей.
— Вперед! — командую я и бегу к проходу в валу.
Возле крайних юрт не останавливаюсь, бегу к центру стойбища. Нельзя дать кошевому организовать отпор. По пути вижу, как из юрты выбирается половец в распахнутом овчинном тулупе и с луком в одной руке и колчаном со стрелами в другой. Он разгибается, замечает меня, но ничего не успевает предпринять. Я, перехватив пику двумя руками, наношу удар от пояса снизу вверх, между полами тулупа, в грудь половца. Под тулупом на нем несвежая, мятая, светлая рубаха с круглым вырезом. Граненый наконечник пики втягивает в рану и кусок рубахи, которая начинает стремительно краснеть возле раны, особенно ниже ее. Я ногой толкаю половца в живот, высвобождая пику. Он падает навзничь внутрь юрты, только ноги остаются снаружи.
В центре стойбища стоит одна юрта. Возле нее крупный мужчина, тоже с расстегнутом тулупе, стреляет из лука по моим дружинникам. Колчан стоит на снегу, прислоненный к стенке юрты. Половец быстро наклоняется, берет очередную стрелу, натягивает тетиву. Выстрелить не успевает, потому что моя пика долетает до него и втыкается в левой бок чуть ниже подмышки. Половец находит силы повернуться ко мне и поднять лук, но натянуть тетиву уже не может. Он прислоняется спиной к юрте, медленно оседает, выронив лук и стрелу. Я выдергиваю пику и мечу ее в спину другого кочевника, который бежит к широкому проходу в валу, намериваясь добраться до лошадей и удрать. Пика попадает в цель. Половец спотыкается, но продолжает бежать. Метров через двадцать вдруг падает на колени, пробует встать. К нему подбегает дружинник и одним ударом алебарды сносит голову.
Я вдруг начинаю слышать не только свое сиплое дыхание, но и другие звуки: женские крики и плач, яростные вопли дружинников, лай собак и топот лошадиных копыт. Два всадника растворяются в пелене
