а затем и контур штабного катера.
— На «Л-20»!
— Есть!
— Командир! Вам «добро» на выход. Счастливого плавания!
По голосу узнаю командира бригады подводных лодок контр-адмирала Николая Игнатьевича Виноградова. В эти дни и он и начальник политотдела Р. В. Радун неоднократно бывали на лодке, беседовали с людьми. Как командир, я получил исчерпывающие указания. И вот теперь, несмотря на занятость и поздний час, адмирал выкроил время, чтобы проводить лодку в боевой поход.
Катер ушел обратно в бухту, а мы снялись с якоря и двинулись к выходу из Кольского залива.
Атаковать или не атаковать?
Баренцево море встречает нас неприветливо. Штормовой ветер дует в лоб (мордотык, как говорят поморы). Транспорты в таких случаях обычно сбавляют скорость, а мы идем форсированным ходом: надо быть у норвежских берегов в положенное время.
Стою под козырьком ограждения рубки и смотрю, как волна за волной катятся по носовой палубе, ударяясь в рубку. Вот форштевень корабля врезается в основание высокого вала, и водяная масса несется прямо на меня. Пригибаюсь и слышу мощный удар. Корпус лодки содрогается, меня сверху обдает водой и чем-то еще, похожим на гальку. Выбило толстые стекла ограждения, и их осколки стучат по спине. Проклятие! Теперь и укрыться негде. Передвигаюсь по мостику, но каждый раз, когда накрывает волна, прячусь за ограждение перископов, цепляюсь за что попало.
Временами поглядываю на вахтенного офицера и сигнальщиков-наблюдателей. Их обдает потоками воды, а при девятом вале окунает с головой. Мокрые неподвижные фигуры вахтенных представляются мне олицетворением мужества моряков. Волны бьют в их лица, заливают глаза, но люди бдительно всматриваются в горизонт, не оставляя ни одного участка водной поверхности без внимания.
Всю ночь мы купались в ледяной купели. Промокли насквозь в своих «непромокаемых костюмах». Хорошо, что вахтенные закрепились концами на своих постах, а то бы смыло за борт.
Неблагоприятные обстоятельства сопровождали нас в походе и в дальнейшем. Просто непостижимо: нужна тихая погода — штормит; требуется ясная ночь — стоит тьма или валит снег; заходим в фиорды в полной темноте, а в самый ответственный момент по небу пробегают яркие сполохи северного сияния и становится светло как днем. Но мы но ропщем на судьбу — стиснув зубы, выполняем свой долг, только силы тратим вдвойне, а выдержку проявляем втройне.
Утром 29 декабря погрузились и подошли к Тана-фиорду. Осмотрелись. Выждав момент, пока дозорный корабль противника отходил к западу, двинулись ко входу в залив. Огибаем его восточный мыс. Но вот в перископе маячит транспорт в сопровождении двух катеров. Конвой пройдет за кормой подводной лодки, прикидываю я в уме, и для стрельбы кормовыми аппаратами нам достаточно лишь немного изменить курс. Да у конвоя и катеров с нашей стороны нет, они идут мористее — лучше не придумаешь.
Торпедные атаки не рекомендуется производить при наличии на борту лодки мин, я это не забыл. Но и строгого запрета нет. А соблазн уж больно велик, и я объявляю боевую тревогу.
До залпа остаются считанные минуты, как вдруг штурман докладывает, что мы идем прямо на отмель, выступающую от мыса. Чтобы успеть выпустить торпеды, сбавляю ход до самого малого. Но из-за малого хода или, быть может, из-за пресной воды (несколько речек в этом районе впадают в море) лодка как бы потяжелела, боцман не удержал ее на заданной глубине, перископ зарылся, и я «ослеп». Не выручила и акустика: цель находилась на кормовых курсовых углах, ее заглушал шум винтов лодки. Пока подправляли дифферентовку и показали свой «глаз», судно ускользнуло — угол упреждения был безнадежно пропущен.
Мы тут же в центральном посту производим анализ и устанавливаем свою ошибку: несвоевременно отреагировали на потяжеление лодки. При первых же признаках потяжеления — а это показало положение горизонтальных рулей, о чем доложил боцман, — надо было сразу же откачивать воду из уравнительной цистерны. Промедление в таких случаях чревато неприятностями. Помнится эпизод из нашего похода в октябре 1942 года. В тот раз из-за поломки кингстона, что нам было неизвестно (выяснил это водолаз, когда лодка вернулась в базу), заполнилась цистерна быстрого погружения, и лодка, потяжелев, начала уходить на глубину. Была дана команда откачивать воду за борт. Но это не помогло. Пришлось немедленно приступить к аварийному продуванию всего балласта воздухом высокого давления. И все же лодка провалилась с 30 до 130 м (дальше предельной глубины), наконец инерция погружения погашена и нам удалось быстро всплыть. Если бы не такая радикальная мера и запоздай мы хоть на несколько секунд, лодка углубилась бы еще на 20–30 м и ее корпус был бы раздавлен[2].
Мины ставим в фиорде
Обойдя отмель, входим в Тана-фиорд. Входим — это, пожалуй, не то слово. Ведь фиорд — не родная гавань. К тому же мы пробираемся в глубь залива. Ощущение, прямо скажем, не из приятных. И уж совсем скверно, если враг обнаружит нас. Маневр здесь стеснен. Пришлось бы уходить от преследования на малом ходу (поменьше шума), а это потребует длительного времени. Противник успеет собрать свои противолодочные силы и средства. Мы можем, конечно, всплыть, применить лодочную артиллерию. Но это — крайняя мера.
В начале войны гитлеровцы, понадеясь на пресловутый блицкриг, не оборудовали северный театр своих военных действий, чем блестяще воспользовались североморские подводники. Они всплывали, открывали по вражеским кораблям огонь из пушек и одерживали победы. Пример в этом не раз показывал наш замечательный комдив М. И. Гаджиев. В одном из походов он находился на подводной лодке «К-3». 3 декабря 1941 года лодка вышла в торпедную атаку и потопила большой вражеский транспорт. Корабли охранения, однако, начали преследовать лодку. Они имели возможность дополнительно вызвать противолодочные силы: место боя находилось в 17 милях от порта Хаммерфест. Вскоре так и случилось — на горизонте появилось еще несколько кораблей. Было решено: всплыть и открыть артиллерийский огонь. В какие-нибудь 7–8 минут артиллеристы подводной лодки потопили сторожевой корабль и катер, второй катер поспешно отошел к берегу. Лодка успела прорваться дальше в море.
А год спустя на побережье появились немецкие артиллерийские батареи, дополнительные наблюдательные посты. Вражеское командование расширило сеть прибрежных аэродромов, усилило противолодочные средства. Опыт показывает, что теперь всплытие подводных лодок вблизи противника сопряжено с большой опасностью.
Тана-фиорд вдается в сушу на 25 миль[3] и тянется к югу подобно коридору, почти не меняя ширины. В вершине залива расположено селение Тана. Глубины по оси фиорда большие — порядка 150–200 м. Берега гористые, довольно крутые. Проникнуть в глубь залива мы должны миль на десять. Это много, если учесть, что мы двигаемся 2,5–3-узловым ходом. Около семи часов уйдет на переходы да час на постановку, а если что-нибудь помешает, то и больше.
Кораблей противника не видно. (Дозорные катера, вероятно, еще провожают транспорт.) Не видно и барражирующих самолетов. Оснований для беспокойства вроде бы и нет. А состояние экипажа в психологическом отношении изменилось — люди стали до предела серьезными, настороженными. Это и понятно. В тылу врага все дышит холодом.
Проходит час. В гнетущей тишине краснофлотцы и командиры стоят на своих постах по боевой тревоге. Основные действия происходят в центральном посту, нашем главном командном пункте. Боцман мичман Павел Каравашкин управляет горизонтальными рулями. Время от времени он перекладывает рули всего на несколько градусов, и лодка точно держится на заданной глубине. Иногда он докладывает, что требуется поддифферентовка. Командир БЧ-5 (старший инженер-механик) Александр Николаевич Горчаков и сам не спускает глаз с приборов и, как правило, заранее отдает распоряжения. Тогда старшина трюмных
