Вдруг исчезли стены кельи. В лицо ударила свежая утренняя прохлада. И Предслава с изумлением поняла: как по тверди, ступает она по воздуху, увлекаемая светлым Ангелом. Ступает, не падает.
Крепко спит Полоцк. Не видит никто их шествия. Разве что алый краешек солнца, показавшийся за рекой, приветствует Святого Духа.
Босые ноги захолодила роса. Предслава очнулась, оглянулась окрест. Невероятно! Вот уже стоит она на берегу Полоты. Рядом деревянная церковка Спаса. Каменная усыпальница епископов полоцких. Луг да кучерявые заросли орешника. Сельцо это, что в двух верстах от Полоцка.
Не может быть такого! Она шла по воздуху? Летела вольной птицей? Как же боязно вспоминать. В это невозможно поверить! Но получается, что так…
– Евфросиния, здесь тебе надлежит быть!
Она перекрестилась. Чудеса, да и только! Слышит она глас Ангела. Но заливаются в орешнике птицы. Не вспугнул их громкий голос, не потревожил.
– Евфросиния, здесь тебе надлежит быть!
И через минуту снова раздалось:
– Евфросиния, здесь тебе надлежит быть!
Осенив ее крестом, Ангел исчез. Погас, как задутая свеча. Будто и не было ни его, ни странного шествия, ни громогласного наставления.
Предслава упала на колени.
– Благодарю тебя, Господи, что указал мне путь мой, – зашептала она. – Да свершится воля твоя.
Помолившись, она заторопилась назад, в Софийский собор. Ноги, казалось, сами несли ее над землей. Откуда только силы взялись, после бессонной ночи, после приключившегося с ней дива дивного?..
– Владыка! Владыченька! Радость-то какая! – воскликнула Предслава, увидев подле собора величавую фигуру епископа Илии.
Поцеловав его руку, она поспешила рассказать епископу все-все. И про видение Святого Духа, и про чудесное шествие в Сельцо, и про слова, что вымолвил Ангел.
– Знаю, Евфросиния, обо всем знаю, – промолвил епископ и перекрестился. – Мне тоже Святой Дух являлся. От волнения я и не запомнил почти ничего. Только наказ его. Чтобы отдал тебе Сельцо. Будем звать на совет князей – дядю твоего Бориса да батюшку, Святослава-Георгия. Хоть и числится Сельцо за Софийским собором, не могу я принять решение без согласия князей. Но разве станут они противиться воле Божьей?
Прав да не прав оказался епископ Илия. И в самом деле, побоялись дядя и отец против Бога идти, решились отдать Сельцо Предславе.
Да вот только… Дело, конечно, Божье. Но помощь-то для создания монашеской обители земная нужна.
Сердито нахмурил батюшка брови.
– Не было моего благословения на твой постриг, Предслава. И посему помогать тебе боле не стану.
Князь Борис, по лицу было видно, хотел поспорить с братом. Но – не решился. Сказал только:
– Не моя ты дочь, Предслава. Коли нет согласия твоего отца, то я перечить ему не буду.
– Не беда, дядя, – сказала Предслава и кротко улыбнулась. Хотя щемило сердечко, заходилось от обиды. Столько лет отца не видала, соскучилась. А суров батюшка, до сих пор обижен. Ну да простит Господь его гордыню. – Бог мне поможет обитель создать. Не бросит он меня на пути сем.
Она ушла в Сельцо, захватив с собой лишь Библию и каравай хлеба. И только одна монахиня решилась помочь Предславе в устройстве новой обители.
Им казалось: не смогут. Не справятся. Не бывать в Сельце монастырю.
Но, когда Предслава со своею спутницей добрались до Полоты, подле церкви Спаса уже вовсю стучали топоры. Весть о чудодейственном видении распространилась быстро. Весь Полоцк, казалось, неожиданно вышел на помощь для обустройства обители невест Христовых.
Хозяйственные хлопоты изматывали Предславу. Но, несмотря на усталость, она каждую минуточку благодарила Господа за великую поддержку.
Чудесный светлый Ангел исчез. Но чудеса, являемые милостью Божьей, продолжались.
Невероятно быстро преобразилось Сельцо, все окрест задышало красотой и покоем. Потянулись девицы в монастырь. Открылась школа. И деревянная церковка едва вмещала всех сестер, пришедших на службу.
Новый храм пришла пора возводить. Большой, просторный. Но вот как, на что?
«Надо ехать в Полоцк, – пронеслось в голове. – Помощи просить у князей. Дело-то божеское. Не смогут не понять».
И Предслава заторопилась. Распорядилась запрягать подводу, захлопотала, благословила сестер на труд. Тем временем у монастырских ворот появились девушки. На минуточку игуменья замерла, вглядываясь в их лица, а потом бросилась навстречу.
– Сестрички! Родные! Как же я соскучилась по вам! – выдохнула Предслава, обнимая Гордиславу.
Родная сестра, а выросла-то, выросла – не узнать, красивая, статная!
И Звенислава, дочь Бориса, изменилась, похорошела. Тоже, помнится, совсем маленькой была, сущее дитя. А сейчас – девица на выданье!
– Хорошо, что приехали, – заговорила Предслава и знаком подозвала стоящую в сторонке монахиню. – Помолитесь здесь, с сестрами побеседуете. Просите Бога о милости, и воздастся вам. Все будет, и женихи, и деточки здоровенькие. Попрошу сейчас сестру в трапезную вас свести. Проголодались с дороги? Знаю, проголодались. Может, не так сладок монашеский хлеб, как княжеский. Но вы уж не побрезгуйте.
– К тебе наша просьба, игуменья Евфросиния, – тихо сказала Гордислава, теребя кончик русой толстой косы. – Не знаю, как сказать. Отказа твоего боюсь.
Звенислава перебила сестру:
– А я не боюсь! Сможет Предслава понять наше желание. Сама она видела, как несправедливо все устроено в княжестве. Господь говорит: живите в мире, не убивайте. Да только года не проходит, чтобы наше войско в поход не выступало… Хотим мы постриг принять, игуменья. Помоги нам!
Предслава всплеснула руками. Вот сестры, вот надумали! Решимость на лицах, серьезны намерения. Да только что она скажет Борису и Святославу-Георгию?
А Звенислава все не унималась.
– Вчерась видела я Ангела, сестра. Так ясно видела, как тебя сейчас вижу, понимаешь? И сказал он мне: возьми все свое приданое, и золото, и утварь златую, и порты.[22] И снеси все это в Спасскую обитель. Помощь нужна игуменье Евфросинии в возведении нового славного храма.
Предслава похолодела от волнения. «Будь по-вашему, – подумала она. – Новый храм, и правда, пора строить. И вот привел Господь ко мне сестер. И какие-никакие средства появились на начало строительства. Воля Небесная и сестричек моих призывает».
Через месяц нарекли Гордиславу Евдокией. Евпраксией стала Звенислава.
Мысли о новом храме захватили Предславу целиком и полностью.
Учит ли она деток в воскресной школе. Переписывает ли книги. Скручивает ли тонкие, пахнущие медом свечи на радость Господу. А думы все одно вокруг храма крутятся. Думается о том, какое местечко дивное, на берегу Полоты, припасено. О том, что везут уже на телегах плинфу,[23] что печь строят для обжига. Только вот зодчего для строительства все не находилось. Об этом молилась Предслава, когда в ее маленькой келье появилась монахиня и молвила:
– Матушка, там какой-то человек пришел, Иоанном назвался, вас спрашивает.
Она заторопилась в покой, где ожидал незнакомец.
Растерянное, смущенное лицо, натруженные руки, быстро отмечала Предслава, оглядывая мужчину.
Внезапно он упал на колени, перекрестился и с жаром заговорил:
– Матушка Евфросиния, ты ли это призываешь меня на дело великое? Глас я слышал ночью. Сказал он: «Иоанн, восстань, и иди в Сельцо на дело Вседержителю Спасу». Зодчий я, матушка, церкви Параскевы Пятницы и Бориса и Глеба в Бельчицах возводил. Не поверил я гласу, решил, с ночи привиделось. И вот стало пред глазами вдруг темным-темно. Только здесь очнулся. Не гневайся на меня, матушка Евфросиния.
