любое движение вперед. Всех вшей не передавить. Но если задушить одну, хотя бы всего одну, то в биомассе минимум начнется паника. Страх смерти, инстинкт жизни – они очень сильны. Мозг биомассы не может быть окончательно атрофирован, нужен механизм, который его активизирует. Призывы, проповеди – все это в отношении биомассы не срабатывает. Ей требуются страх, шоу, непредсказуемость. Убитая, как вошь, старушка-процентщица позволит понять многое. Бессмысленность денег, отчаяние голода, муки продаваемых, покупаемых, размениваемых людей...
Ах, все-таки Достоевский гений! Гений, которому позволено было постичь людскую сущность, как, может, никто ее не постиг!
В поэме «Великий инквизитор» из «Братьев Карамазовых» что делают люди, узрев вновь явившегося Христа? Просят прощения за грехи, каются, что распяли? Нет! Они требуют чудес, и воскрешает милосердный Господь усопшую девочку. Но та же толпа, восхищенная, покоренная, безмолвно вновь предает Христа. И Бога уводят в темницу. «Он слаб и подл, – говорит о человеке Великий инквизитор. – Неспокойство, смятение и несчастие – вот теперешний удел людей...» И возразить ему сам Христос ничем не может! Не может, потому что ни любовь, ни свобода не нужны людям, они слишком слабы и просты, чтобы осознать ценность великого дара, для них это – тяжкий крест...
Действительно, здесь нужен не мир, но меч... Давно и решительно. Так и только так можно заставить людей вспомнить то, что известно со школьной скамьи, что жить надо, заботясь о душе и стране, а не о кошельке, хлебе, развлечениях. Старо как мир, как томик Достоевского с пожелтевшими страницами. Однако кто об этом помнит, даже если делает вид, что помнит?..
Но придется. Придется напомнить. Взорвать эту биомассу, чтобы рассеялся плотный туман, умолкли пустые разговоры и в воцарившейся тишине зазвучал пронзительный голос гениального писателя.
Который говорил о чистой духовной жизни. О красоте, которая спасет мир. Действительной красоте, а не ее жалком подобии, выраженном сегодня исключительно в сантиметрах объема талии.
А по-другому действовать нельзя. Биомасса глуха, глупа. Обратиться к себе, обратиться к Достоевскому она не способна. Придется ее заставить это сделать...
Он долго изучал правила, по которым живет биомасса. Чтобы в один день использовать их в своих интересах. Он готовился, обдумывал разные варианты. Конечно, самое главное – найти предлог активизировать биомассу, заставить ее стать лучше, а без Достоевского, который точнее всех указывал свет, к которому надо стремиться из темноты, это невозможно. Итак, надо привлечь внимание к творческому наследию гения. А для этого придется использовать журналистов, этих навозных мух, с аппетитом жрущих труп полуразложившегося государства. Противно, однако без них сегодня никуда... Но как все устроить, как все подать в нужном свете? Ведь сегодня ни жизнь, ни даже смерть человеческая не имеет ни малейшей ценности. Даже если убить, как Раскольников, какого-нибудь банкира – это будет воспринято неправильно, очень скоро забыто, а внимания к важному вопросу так и не получится привлечь...
Окончательный план сложился, когда ему на глаза попалась заметка в криминальной хронике об убийстве французского издателя Жерара Моне. Представившись журналистом, он позвонил в милицию и убедился: никаких комментариев для прессы не будет. И тогда все стало на свои места.
Биомассе нужна тайна, интрига. И она ее получит. А ему надо напомнить о Достоевском. И предлог найден...
Неважно, кто и почему убил француза. Можно выдвигать любые версии, чем фантастичнее, тем лучше. Только специалисты поймут: издатель не мог искать в Санкт-Петербурге рукопись романа «Атеизм», потому что Достоевский так и не написал этой книги. Но журналисты, эти тупые навозные мухи, радостно зажужжат. У них это, кажется, называется «информационный повод». Только нужно подкинуть писакам немного свежего мяса...
Из всех специалистов по творчеству Достоевского на роль второй жертвы («первой» должен был стать издатель) лучше всего подходил Сергей Иванович Свечников. Рассеянный несчастный профессор жил один и казался таким доверчивым, легко идущим на контакт.
Ему было не жаль расправляться с профессором. Судя по наблюдениям, Свечников точно так же страдал от биомассы, и смерть его стала лишь освобождением из болота, освобождением от наглых бесцеремонных пиявок.
Но он очень волновался, что навыки, полученные в театральной студии, окажутся недостаточно убедительными. Когда-то его хвалили, он даже играл роли второго плана в лучших картинах, снимавшихся на «Ленфильме». Но это ведь было давно. А вдруг ему не удастся провести профессора женским гримом, дамской одеждой? Конечно, он тренировался, гримировался, надевал платье, парик, шляпу, и пару раз в очереди к нему даже обратились: «Женщина...» Но получится ли убедительно сыграть роль при встрече с профессором? Как все пройдет? Ведь ошибиться нельзя, слишком много поставлено на карту. Без грима же рискованно, а вдруг поймают и опознают быстрее, чем предполагается?..
После того как профессор предложил ему чаю, он понял: поверил, сработало, все идет по плану. Попросив Сергея Ивановича закрыть окно, он быстро бросил в чашку яд. А потом ему показалось, что по коридору кто-то крадется. Нервно обернувшись на едва слышный звук за спиной, он с ужасом увидел, как возле приоткрытой двери затаился какой-то мужчина... Что ж, тем лучше! Он, пожаловавшись на сквозняк, притворил дверь. А потом, когда профессор уже умер, мастерски продолжил с ним «беседовать», копируя уже два голоса, и женский, и мужской. Пусть у подслушивающего мужчины, если он до сих пор находится за дверью, не возникнет даже сомнений, что Свечников все еще разговаривает с гостьей! По его плану милиция должна обнаружить труп только завтра...
Закончив спектакль, он выплеснул остатки убившего профессора чая за окно, предусмотрительно долил в чашку заварки. Об отпечатках пальцев не волновался, заранее прихватив перчатки.
Потом ему потребовался журналист. Навозный жук должен был быть не очень сообразительным, любящим сенсации, особо не утруждающим себя проверкой фактов. Он изучил все питерские газеты, публикующие журналистские расследования, и выбрал Артура Крылова. И, как оказалось, немного ошибся. Крылов радостно скушал развешанную на ушах лапшу и написал именно то, что от него требовалось. Но писака все же пытался проверять информацию, ходил в музей, покупал книги, охотно рассказывал о своей работе... Это привлекло ненужное внимание к персоне журналиста. Впрочем, он особо не переживал, ведь Крылову оставалось жить совсем немного. Артур должен был геройски погибнуть, как и предыдущие «искатели» рукописи Достоевского, на благо стимулирования умственных процессов биомассы.
Он думал, как именно предстоит умереть журналисту. И тут случайно выяснил, что в Питер приезжает писательница. Которая к тому же во всех своих интервью утверждает, что Достоевский – ее любимый писатель.
Удача сама плыла в руки! Он только не знал, кого убить первым – журналиста или писательницу. И выбрал все-таки журналиста. Его проще простого выманить на презентацию, попросить захватить с собой ту самую статью. Пусть милиционеры сразу поймут, что смерть связана именно с Достоевским. А писательницу он тоже убьет, но чуть позже. Как автор детективов, она не сможет не заинтересоваться убийством на собственной презентации. У нее появятся вопросы, возникнет резонанс. И вот после того, как она продемонстрирует свой интерес к рукописи «неизвестного» романа Достоевского, ее тоже можно будет убрать...
В толпе людей он незаметно протянул Артуру бокал с отравленным шампанским. Потом, когда журналист сделал пару глотков и потянулся за корзиночкой с салатом, ловко спрятал бокал в карман пиджака. В помещении человек в перчатках привлек бы ненужное внимание, а оставлять свои «пальчики» милиции ни к чему.
Когда журналист упал, фотограф от неожиданности уронил кофр. Фотоаппарат был в руках, поэтому парень особо не расстроился, просто подхватил сумку. А он аккуратно пододвинул к себе ногой выпавший футляр для карт памяти.
Писательница уже вовсю кричала о том, что надо перекрыть выход из комнаты. А ему вдруг
