К.А. Мецайк и М.И. Сидельников выхлопотали для нашего сопровождения ледокол №8 под командованием капитана Сухорукова.
Еще раз все внимательно проверив и пополнив запасы вторично вышли в море. Погода сначала была хорошая, шли полным ходом, но у мыса Канин Нос нас все же прихватил свежий ветер.
«Амстердам», сильно перегруженный дополнительными запасами, с трудом взбирался на гребень волны и затем стремительно летел вниз. Винт в это время бешено вращался в воздухе. Суденышко вновь поднималось на волну и почему-то в каждую третью или четвертую волну зарывалось носом. Огромный вал перекатывался через все судно, и в такой момент из воды выступали только мачта, труба и верхняя часть рулевой рубки.
Широко расставив ноги, я в огромным усилием справлялся со штурвалом, стараясь удержать судно на курсе. Путевой компас, как на многих судах голландской постройки, был вделан в подволок рубки. Чтобы следить за курсовой чертой, приходилось держать голову почти непрерывно запрокинутой назад, поэтому с непривычки шея затекала, кровь приливала к затылку, и казалось, что его колют тысячи иголок.
Когда пароход зарывался носом, думалось, что волна снесет всю рубку, а в лучшем случае, выдавит стекла, несмотря на то, что они зашиты досками. Весь корпус [20] скрипел, дрожали и перекашивались палубные надстройки. В такие моменты я невольно зажмуривал глаза. Но масса воды проносилась мимо, в рубке светлело, и пароходик вновь был на гребне.
Так продолжалось уже третий час. Меня давно должен был сменить первый рулевой. Но попасть из кубрика в рубку было невозможно. Все люки надежно задраены. Открыть люк — значит затопить помещение. Меня страшно тошнило. Мое лицо приобрело желто-зеленый цвет недозрелого лимона. Иногда думалось, что вот сейчас упаду и не смогу больше пошевелить ни рукой, ни ногой. Борясь со слабостью, я продолжал цепко держаться за штурвал. Искоса посматривал на капитана и его помощника, которые внимательно следили за моими движениями и показаниями компаса. Пошел четвертый час испытания моих сил. Море не стихало. Но волна стала более пологой, и пароходик реже зарывался носом. Мне не было легче от этого. Темнело в глазах. Курсовая черта компаса расплывалась в широкую черную ленту. Запрокинутый назад затылок уже не покалывало, он просто одеревенел. Мое оцепенение нарушил полос капитана.
— Что же, видно, смена и сейчас не сможет прийти. Становись-ка, Леонид Дмитриевич, на руль, — сказал он помощнику. — Надо дать отдохнуть парню. Две рулевые смены выстоял в этакую погоду. Зеленый моряк, и лицом-то позеленел, рвет его, а дело не бросил, хорошо!
Капитан, здоровенный мужчина, потомственный помор-беломорец, был неразговорчивым человеком. У меня после его слов даже сил прибавилось, и я заявил, что смогу простоять еще несколько вахт. Но помощник капитана настойчиво и твердо отобрал у меня штурвал.
В продолжение двадцати часов мы с помощником капитана стояли на руле. Менялись через каждые два часа. В свободное время я ложился на палубу в углу рубки. Тошнота продолжала мучить. Желудок давно был пуст, и казалось, что он вывернется наизнанку. Наконец, улучив удобный момент, из кубрика выбрался [21] боцман Николай Юферов. Пока он добежал до рубки, его чуть не смыло волной.
Капитан снова нарушил молчание.
— Ты бы, Алексей, поел чего. Сухарь со свиными консервами хорошо, а лучше, конечно, трещочки, — в шкафу все есть.
Сам он уже плотно закусил, съев огромный кусок вареной трески. Одна мысль о еде подгоняла к горлу новую порцию желчи. Но, подчиняясь уверенному, спокойному голосу капитана, я пересилил себя. Сначала пожевал сухарь и немного консервированного гороха со свининой, а потом, расхрабрившись, съел и кусок трески. Сразу почувствовал себя бодрее. Но недолго продолжалось приятное состояние сытости. Часа через полтора новый приступ тошноты заставил меня снова отдать дань морю. И снова стал свет не мил.
На третьи сутки ветер стал стихать. Пароходик по-прежнему стремительно летал вверх и вниз по валам мертвой зыби, но воду на себя не принимал. К этому времени я значительно повеселел: не только стоял на руле, но и помогал кочегарам убирать с палубы в бункера уцелевшие остатки угля, взятого в запас для дальнего перехода. Несмотря на отвращение, заставлял себя есть. Приступы тошноты становились все реже. А когда мы пришли в Черную губу на Новой Земле, я окончательно пересилил морскую болезнь.
В течение всего перехода капитан продолжал молча наблюдать за мной. Мы стали на якорь под берегом, на спокойной воде. Было время ужина. Меня, как самого молодого матроса, боцман послал на камбуз. На палубе я встретил капитана.
— Так вот, Алексей, не ошибся я, когда брал тебя в море. Переборол ты себя. Главное — выдержка, смекалка, стойкость — в тебе есть, словом, самые нужные морские качества. Теперь и чарку выпьешь. А то все боцману твоя доля доставалась.
В кубрике все были поражены, когда я залпом выпил стакан водки.
— Ну, здорово хватил Лешка! Значит, совсем оморячился, — засмеялись бывалые моряки. [22]
А я, сразу захмелев и от выпитой водки и от нахлынувшего счастья — ведь все, и главное капитан, признали меня настоящим моряком, — забрался на койку и заснул мертвецким сном... С тех пор прошло много лет. При плавании в Арктике давно отменили выдачу чарки водки, но свое морское крещение я запомнил на всю жизнь.
В тот год наши буксирные пароходики, несмотря на помощь ледокола №8, смогли добраться лишь до Оби. На Енисей, они пришли только следующим летом. Все свободное время отдавая учебе, я осенью 1922 года поступил в Водный техникум на судоводительское отделение...
За многие годы плавания на различных судах мне не раз приходилось наблюдать за действием качки на людей, впервые попавших в море. Не следует верить моряку, который хвастливо утверждает, что ему никакая качка нипочём. В той или иной степени качка действует на каждого человека. Ведь совершенно не свойственно человеческому организму находиться в состоянии постоянной качки.
Медики установили, что морская болезнь происходит от переливания жидкости в улитке среднего уха. Это действует раздражающим образом на соответствующие нервы, что и вызывает морскую болезнь. Организм подавляющего большинства людей постепенно осваивается с новой для него обстановкой, но происходит это не без воли человека. Лишь очень незначительное число людей не может привыкнуть к качке; немного и таких, на которых качка не действует даже в первый день пребывания в море.
Великий советский физиолог академик И.П. Павлов, возвращаясь на теплоходе из Лондона в Ленинград, попал в качку. Впоследствии, делясь своими впечатлениями о путешествии, он рассказал, что сначала сильно страдал от морской болезни. Но, сосредоточив свою волю, он стал смотреть на блестящий никелированный шарик кровати и вскоре почувствовал облегчение. Такое явление Павлов объяснил связью глазных нервов с другими нервами, раздражение которых вызывает [23] морскую болезнь. В этом случае значительна роль воли человека в преодолении морской болезни.
Бывает и так, что моряк, проплававший уже несколько лет на одном судне, попадая на другое, вновь поддается морской болезни. Товарищи начинают над ним посмеиваться: говорил — моряк, а сам «в Ригу едет».
В данном случае насмешки неуместны. Человек, привыкший к качке на одном судне, начинает укачиваться на другом, потому что период качки у каждого судна свой, и организм, привыкший к какому-то одному ритму качки, не сразу приспосабливается к новому.
Однажды я наблюдал за двумя молодыми матросами, впервые попавшими в море. Один, стоя на руле, жестоко страдал от морской болезни. Он бледнел, зеленел, но штурвал из рук не выпускал и удерживал судно точно на курсе. Пересиливая себя, матрос приходил к столу вместе со всеми. Через полмесяца плавания он так привык к морю, что отлично чувствовал себя в любую качку. Выдержка и упорство взяли верх.
Другой же матрос, который при качке начинал ослаблять волю, ложился «отдохнуть» и ничего не брал в рот по целым суткам, привык к качке много позже и с большим трудом.
Следовательно, к качке может привыкнуть любой человек. Нужна только выдержка, а главное — упорное желание победить морскую болезнь.
Я рассказал об одном морском качестве — об умении переносить качку. Но понятие «морские качества» значительно шире. Оно включает в себя многие свойства характера: терпение, самообладание, настойчивость, решительность, умение приспосабливаться к любым обстоятельствам, любовь к своему судну и другие.
С этими качествами люди не рождаются, они вырабатываются с течением времени. И чем человек настойчивее, чем больше любит свое дело, свою морскую профессию, тем скорее приобретает он качества, необходимые для каждого моряка. [24]
Зимовка у Певека
В начале мая 1932 года пароход «Бурят», на котором я был старшим помощником капитана, после длительного плавания во льдах Охотского моря и рейса в Петропавловск- Камчатский вернулся во Владивосток. Капитан М. В. Попов на время своего отпуска предложил мне сходить в один рейс за него. Руководство Дальневосточным пароходством не возражало.
Мне в неполных двадцать семь лет было лестно принять командование судном, но, откровенно говоря, я немного побаивался. Михаил Васильевич успокоил меня, заявив, что, хотя я плавал с ним всего несколько месяцев, он уверен, что я справлюсь. К тому же рейс не дальний — на рейд Дуэ за углем с острова Сахалин.
Я стал готовить пароход к выходу в море. Зашел в пароходство и там неожиданно узнал, что большая группа судов подготавливается к рейсу в Арктику и нужны моряки, знакомые с плаванием во льдах. В течение нескольких лет мне довелось плавать в Карском море, а в арктических восточных морях я еще не бывал. Очень захотелось пойти в новый, неизвестный мне край. Не сразу согласились удовлетворить мою просьбу. Должности старших помощников были уже заняты, да и на «Бурята» надо было подыскать капитана. В конце концов я принял дела второго помощника капитана парохода «Красный партизан». Ничего, что иду с понижением, думал я, зато плавание предстоит интересное.
И не ошибся.
«Красный партизан» вместе с другими судами вошел в состав Северо-восточной полярной экспедиции Наркомвода. Созданная постановлением СНК от 23 января 1932 года, она направлялась из Владивостока в устье реки Колымы и должна была доставить технические и продовольственные грузы и несколько сот рабочих для освоения богатств Колымского края. Кроме того, морским судам поручалось прибуксировать [25] для работы на Колыме два буксирных парохода мощностью по 200 лошадиных сил, две баржи грузоподъемностью по 250 тонн и две — по 500 тонн.
В экспедиции участвовали шесть пароходов и одна парусно-моторная шхуна. Проводка этой большой флотилии во льдах Арктики поручалась ледоколу «Литке».
Загрузив трюмы и приняв на палубы пароходов катера и крупногабаритную технику, суда экспедиции в конце июня вышли из бухты Золотой Рог. Несколько дней спустя нас догнал ледокол «Литке». Ледовая обстановка вдоль всего побережья от мыса Дежнева до острова Айон была очень тяжелой. В то время в Арктике еще не было ни регулярной ледовой авиаразведки, ни службы научно-оперативного обеспечения ледовых морских операций. Сил одного ледокола для форсирования ледовых перемычек было явно недостаточно. Только 4 сентября судам удалось пробиться к устью Колымы. Сразу же приступили к разгрузке пароходов.
В этот же день произошло знаменательное событие: с запада, впервые в истории Северного морского пути, пришел ледокольный пароход «Сибиряков», который не только успешно прошел из Архангельска Северным морским путем на восток, но и прибуксировал из бухты Тикси два небольших речных буксира — «Партизан» и «Якут», предназначенных для работы на Колыме. На борту «Литке» произошла встреча двух начальников экспедиций: О.К. Шмидта и Н.И. Евгенова, Вскоре, получив информацию о состоянии льда, «Сибиряков» двинулся на восток.
В разгрузке пароходов участвовал весь состав экспедиции, кроме капитанов и старших механиков, которые несли вахту на судах. В первую очередь выгружали тяжеловесные и продовольственные грузы. Катера и буксирные пароходики непрерывно отводили от бортов пароходов груженые баржи и кунгасы. Выгружать на берег все грузы приходилось вручную. Быстро построили мостки, к которым подводили баржи. У места выгрузки не было ни одного строения. На [26] многие километры берег был совершенно пустынен. Для прибывших на пароходах рабочих поставили палатки. Плотники приступили к постройке дома из привезенного леса и плавника.
