Весна 1840 года была точь-в-точь такая, какие обыкновенно были и, вероятно, будут в Петербурге до того времени, когда великолепный град Петербург сойдется клином, то есть когда он, по замысловатому предположению одного китайского студента, соединится с Москвою… Только в то время жители Петербурга могут надеяться иметь весну московскую, а до тех пор им должно будет довольствоваться петербургскою, то есть они, по обыкновению, принуждены будут называть весною время разведения мостов и продажи зеленого луку.
Не знаю, известно ли читателям, что в Петербурге, кроме многих известных чудес, которыми он славится, есть еще чудо, которое заключается в том, что в одно и то же время в разных частях его можно встретить времена года совершенно различные. Когда в центре Петербурга нет уже и признаков снегу, когда по Невскому беспрестанно носятся летние экипажи, а по тротуарам его, сухим и гладким, толпами прогуливаются обрадованные жители и жительницы столицы в легких изящных нарядах,-- тогда в другом конце Петербурга, на Выборгской стороне, царствует совершенная зима. Снег довольно толстым слоем лежит еще на мостовых; природа смотрит пасмурно и подозрительно; жители выходят на улицу не иначе как закутавшись в меховую одежду. Здания пасмурны и туманны; на заборах, из-за которых выглядывают угрюмые деревья, до половины покрытые снегом, стелется иней; из десяти извозчиков только один и то с отчаянием в сердце осмелился выехать на дрожках. О, как далеко Выборгской стороне до Невского проспекта! Как бы я хотел теперь побывать с вами на Невском проспекте, показать вам на деле всё неизмеримое расстояние между ним и Выборгской стороною, но, по долгу добросовестного описателя истинного события, я должен отказаться от своего желания. Вот картина, на которой давно бы уже пора исключительно остановить наше внимание.
Видите ли вы печальный поезд, который тянется по направлению к церкви Спаса в Бочарной?.. Простые дроги, запряженные в одну лошадь, и на них гроб -- белый, ничем не обитый, без всяких украшений; за гробом подслепая старушка, нищенски одетая, согбенная под тяжестию лет, с слезами на глазах, с безотчетно грустным выражением на желтом, безжизненном лице. За нею двое мужчин, по-видимому из ремесленников. Отчего так уныл, так безвыразительно туп взгляд этого доброго человека в зеленой венгерке, который идет по правую руку? Он смотрит на гроб пристально, задумчиво… Вот лицо его начало одушевляться, вот слезы показались на глазах, вот он вздохнул тяжело, болезненно… Кого потерял он, о ком его истинные, непритворные слезы? И отчего тот, который идет рядом с ним, так бесчувствен, так равнодушен, что даже заглядывается по сторонам в окошки домов? Отчего такие разнородные ощущения производит одно и то же обстоятельство?.. кто еще провожает покойницу? Никого… неужели эта богатая, великолепная карета, которая шагом идет в отдалении, принадлежит к печальному поезду… О нет, верно, нет!
Но вот картина исчезла: гроб внесли в церковь. Провожавшие ушли за гробом.
В то время к Воскресенскому мосту подъехала коляска. Кучер осадил лошадей и остановился.
– - Что ты стал? -- раздался голос из коляски.
– - Нельзя-с; мост только наводят.
– - Черт возьми, почему так поздно? Другие мосты давно уже наведены,-- с гневом сказал господин в темно-коричневом пальто, высунувшись из коляски…
– - Наведен-то был он давно, да опять нужно было развести… Ладожский лед пошел, ваше благородие,-- сказал, подходя, один из рабочих…
– - Черт возьми! ждать! я так доволен местом, которое присмотрел для моей дачи… У меня уже в голове вертится план, как устроить ее… Надобно торопиться, чтоб в мае была готова, -- бормотал про себя господин в темно-коричневом пальто…
– - Извольте пообождать маленько, ваше благородие… Тотчас наведем,-- сказал рабочий.
– - А другие мосты тоже разведены?
– - Вестимо, ваше благородие.
Господин в коричневом пальто с неудовольствием вышел из коляски и пошел удостовериться, точно ли мост может быть наведен скоро…
– - Живее,-- закричал он,-- на водку целковый получите!
Желая как-нибудь сократить время, господин в темно-коричневом пальто вздумал пройтись по Выборгской стороне, узнать покороче угол Петербурга, о котором он не имел никакого понятия… Бродя по улицам, он наконец пришел к церкви Спаса в Бочарной; ему пришла идея зайти туда.
– - Кого хоронят? -- спросил он у подслепой старухи, которая с свечой в руке стояла за белым простым гробом и усердно молилась, проливая слезы.
– - Так, бедную, ваша милость. Платье стирала на господ покойница, царство ей небесное!
Старуха набожно перекрестилась.
Но во пришедший обвел глазами церковь. Она была почти пуста. Кроме старухи в стороне стояло еще двое мужчин, у стены несколько нищих, церковный сторон? -- и только. Нет, позвольте. В отдаленном темном углу стояла на коленях какая-то дама. Черный наряд ее сливался с мраком, царствовавшим в храме; она была почти незаметна. По временам только глубокие вздохи и невнятные слова вылетали оттуда, где она стояла, напоминая тем о ее присутствии. Картина была печальная и глубоко трогающая. Унылое пение глухо и протяжно разносилось но сводам. Нельзя было не задуматься.
Пение кончилось. Стали прощаться с покойницей. Подошла старуха, ломая руки, делая судорожные гримасы отчаянья. Ее насильно отвлекли от трупа покойницы. Подошел и пожилой человек в зеленой венгерке с меховым воротником -- поцелуй его был силен и продолжителен, как будто б он хотел передать в нем душу. Подошел и товарищ его, хладнокровный зритель печальной картины; подошел и тоже поцеловал покойницу. Но что был его поцелуй? Уже крышка гроба готова была захлопнуться, как вдруг мерными, дрожащими шагами приблизилась к гробу старая дама в черном наряде и от бессилия, от страшного потрясения почти без чувств упала на труп покойницы…
Господину в коричневом пальто показалось странным присутствие дамы, по-видимому довольно важной, при похоронах простой прачки. Им овладело любопытство увидеть покойницу.
Как скоро дама отошла от гроба, известный нам господин не замедлил занять ее место.
Он остолбенел, казалось, от изумления. Лицо его страшно изменилось. Через минуту он опять нагнулся к покойнице и долго пристально рассматривал черты ее.
– - Как звали покойницу? -- быстро спросил он, подходя к подслепой старушке.
– - Александрой, батюшка, -- отвечала она всхлипывая.
Господин в коричневом пальто пошатнулся. Глубокий вздох вылетел из его груди.
Крышка готова была уже закрыться, но он снова подбежал к гробу -- нагнулся и напечатлел поцелуй на губах покойницы.
Когда он поднял голову, по щекам его катились крупные слезы…
Гроб вынесли из церкви. Все вышли. Старая дама села в карету и опять поехала поодаль. Двое мужчин и подслепая женщина пошли за гробом…
– - Мост давно наведен… Мы ждем вас,-- сказал кучер господина в коричневом пальто, когда увидел его задумчиво идущего за печальной процессией…
Господин в коричневом пальто продолжал идти за гробом, приказав кучеру ехать за ним…
– - Вы здесь, батюшка Карл Федорович,-- сказала подслепая старуха, обращаясь к пожилому мужчине в зеленой венгерке,-- как я давно вас не видала… с тех пор… А как вы известились о нашем-то несчастии?
– - Мне сказал ваш брат -- Егор Клементьич,-- отвечал Карл Федорович, указывая на своего товарища…
– - Ах, батюшка, уж сколько мы помучились-то… куда горя много натерпелась несчастная -- ну да теперь конец всему… У меня, у старухи, сердце обливалось кровью, смотря, как она мучилась, сердечная… Уж кабы не братец Егор Клементьич подоспел… я бы не знаю, как и с похоронами справилась…
– - Ах, жалко, жалко, -- пробормотал Карл Федорович со слезами…
– - А всё сама покойница. Такая была деликатная… Ведь после-то, Карл Федорович, приехала к нам старая графиня, такая добрая… вот она и теперь здесь… хотела взять ее к себе в дом, да то ли еще, хотела сделать своей наследницею… так нет, ничего не взяла… Я-де недостойна вас… буду жить своими трудами, буду грехи отмаливать… Я было, признаться, посерчала на нее, да потом сжалилась… Опять стала с ней вместе жить да горе мыкать… Вот и поселились мы здесь… и стала она белье стирать и всякую черную работу делать; право, тем только и жили: а от графини не хотела взять ничего… упросила и меня не брать… я, говорит, поссорюсь с вами… такая деликатная! Шесть лет так маялись… Ну да теперь…-- Старуха показала рукою на гроб…
– - А кто эта графиня? -- спросил Карл Федорович у своего товарища.
– - Наша прежняя барыня,-- отвечал Егор Клементьевич.
– - В самом деле, она добра была к покойнице…
– - Между нами будь сказано, -- отвечал Егор Клементьевич таинственно, -- чуть ли покойница-то не ее дочь… Ну, понимаете?.. Теперь уж можно сказать… У моего брата, который был управляющим у ее сиятельства, детей-то от первой жены не было… да и от второй бог не дал… Графиня-то, знаете, в молодости… Ну да кто богу но виноват! Царство небесное брату; за него-то и нас отпустили на волю… Я и не видался с ним перед смертью… Всё жил в Рыбинске: там у меня своя лавчонка… Третьего дня приезжаю в Питер… спрашиваю, где брат; говорят: богу душу отдал… отыскиваю родных и нахожу дочь-то его уж на столе, холоднехонька… А старуха лежит на полу… да благим матом воет; я и взялся по родству похоронить дочь-то братнину… или… то есть, как хотите.
– - Понимаю,-- сказал Карл Федорович.-- А хорошая была девушка; я любил ее… ах… очень любил!
И Карл Федорович опять горько заплакал…
Приехали на Охтинское кладбище. Гроб опустили в могилу; священник бросил горсть земли на гроб; за ним бросили присутствующие, и могильщики принялись 8а свое дело.
Графиню почти без чувств отнесли в карету. Господин в темно-коричневом пальто во всё пребывание на кладбище ходил потупя голову, как бы не желая быть узнанным или, может быть, от чрезвычайного огорчения…
И разошлись люди, и скоро снова предались они суетным заботам жизни. Люди всегда -- люди! Смерть ближнего, самый лучший урок для человека, сильно потрясает здание его суетности; но проходит время… впечатление слабеет… и всё забыто! Люди снова хлопочут, враждуют друг против друга, думают, придумывают, хитрят, снова лезут из кожи для достижения минутного непрочного блага; снова они ходят, бегают, ездят в каретах, колясках, дрожках до тех пор, пока смерть не подаст им общий экипаж человечества -- дроги!
Комментарии
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: Л Г, 1841, 29 июля, No 84, с. 333--335; 31 июля, No 85, с. 337--340; 2 авг., No 86, с. 341-344; 5 авг., No 87, с. 345--348, с подзаголовком: 'Соч. Н. Перепельского'.
В собранно сочинений впервые включено; ПСС, т. V.
Автограф не найден,
В повести 'Жизнь Александры Ивановны' Некрасов впервые затрагивает проблему положения женщины, изображает ее стремление к независимости, к самостоятельному труду. О героине повести В. Е. Евгеньев-Максимов писал: 'Александра Ивановна в глазах общества если не падшая, то опозоренная женщина. Считая себя таковой, она предпочитает умереть от непосильной работы, чем принимать помощь от своей благодетельницы, перед которой она чувствует себя бесконечно виноватой. Однако если говорить по существу, то в моральном отношении она неизмеримо выше и своего соблазнителя, и беспощадно эксплуатирующей ее старухи-мачехи. К этому выводу приводит все содержание повести, в которой Некрасов впервые выступает в роли певца женщины и ее несчастной доли. В рассказе Александры Ивановны об ее жизни в доме ее благодетельницы графини и о том, как резко изменилась ее
