«оправдательным» особенностям николаевского правления никто значения не придавал.
До введения жестких мер министром Столыпиным, террористы по-прежнему, как и полста лет назад валили чиновников направо и налево, взрывая бомбы в жилых домах и стреляя в людей на улицах среди бела дня. Демократы маниакальным упорством штамповали социалистические агитки и пропагандировали «демократические свободы», не существующие нигде кроме их собственных «гениальных» голов. Каким образом активная оппозиция могла действовать при подобных головокружительных экономических успехах, оставалось для меня загадкой. Это было невозможно, немыслимо. Единственный довод, оправдывающий сложившееся положение вещей, я мог приписать только личной мягкости и недалекости Николая Второго. Царь абсолютно гнушался помпы, он не пропагандировал достижения собственной внутренней политики с какой-то болезненной закомплексованностью. Люди, оскорблявшие его имя, и подрывающие сами основы государственного устройства его державы почему-то отправлялись в ссылкиу, условия которых зачастую напоминали проживание на отдыхе, а не развешивались на столбах и не рассаживались на электрических стульях, как делалось в либеральной «парламентской» Англии или «демократичных» Соединенных Штатах и либеральной «парламентской» Англии…
Поразительно, но в начале века Россия могла похвастать самым высоким заработком квалифицированных рабочих в Европе. Ни немец, ни француз, ни англичанин не получали на родном заводе столько, сколько получал русский, — то был зафиксированный статистикой факт. В России проживало меньше рабочих, чем в других промышленных странах, и постоянная нехватка кадров заставляла российских фабрикантов энергичнее повышать оплату труда. Стоит ли говорить, что бунт пролетариата в стране с самым высоким заработком пролетариата, являлся выглядит абсурдом?
Читая энциклопедию и нервно смеясь, я одним махом выплескивал содержимое бокала в пересохшее горло. Царское пойло, казалось, продирало внутренности, казалось, до шейных позвонков. Вселенная чудила вокруг меня, и то, что происходило в России, не могло, не должно было происходить!
Восемь часов спустя, состав медленно подполз к станции Могилев. Голова болела, и мое общее состояние напоминало скорее состояние выжатого лимона, нежели человеческого существа. Поднявшись с дивана, я взглянул в зеркало. Беспокойный сон, алкоголь и тягостный звон напряженных нервов, украсили лицо Николая Второго нездоровым блеском и мешками под измученными глазами.
Город встретил нас холодным неприветливым утром и лютым морозом. Холод стоял действительно жуткий, однако в особом павильоне, специально построенном на станции для высочайших визитов, как всегда было многолюдно. Надравшись коньяка, я продрых все время пути как сурок, но разбуженный Фредериксом адъютант Воейков, успел известить Ставку Верховного главнокомандования о прибытии своего Верховного главнокомандующего. И Ставка — встречала.
По мере приближения перрона, я рассматривал сквозь вагонное стекло сначала фигуры, а затем лица ровнявших фрунт генералов, а министр граф Фредерикс, возвышающийся за спиной, по моей просьбе комментировал наблюдаемую картину.
— Согласно регламенту, — пояснял граф, — Ваше Величество обязаны встречать все присутствующие в Ставке представители генералитета. Первым, разумеется, и ближе всех к нам, стоит лично Его Превосходительство генерал Алексеев, руководитель Генштаба. Вторым в ряду — генерал-адъютант Клембовский, начальник гарнизона Ставки. Ему подчинены наличные силы охранения Штаба, главным образом войска противовоздушной обороны, инженерные части, железнодорожники, связисты, а также казаки, обеспечивающие периметр и несение караулов. Далее присутствуют генерал от инфантерии Кондзеровский, отвечающий за снабжение армии, адмирал Русин, обеспечивающий связь с флотом, генерал-квартирмейстер Лукомский, контролирующий авиационные силы, помощник начальника штаба генерал-лейтенант Егоров, протопресвитер Ставки отец Шавельский, а также тот незначительный человек, господин Щусев, могилевский генерал-губернатор. Остальные человек двадцать пять — специалисты Генштаба и офицеры сопровождения. Бог мой, а вот и новое лицо! Если не ошибаюсь, третьим за Алексеевым возвышается сам старик Иванов, бывший командующий юго-западным фронтом. Этот генерал от кавалерии, насколько я знаю, состоит при Генеральном Штабе уже неделю как советник самого Алексеева… Впрочем, простите, Вашему Величеству, должно быть, это известно. Помню, вы лично отстранили Иванова от командования фронтом и заменили его на генерала Брусилова…
— На Брусилова? Ну, должно быть, — нехотя крякнул я. — А зЗнаете, Владимир Борисович, после коньяка у меня плохо с памятью. Да и душно. Идемте на выход!
Поезд еще не остановился, проползая по рельсам последние сантиметры, но мы уже торопливо двигались к дверям вагона-салона. Я, разумеется, следовал впереди. Испуганный дежурный распахнул передо мной двери, и я спрыгнул с подножки, — легко, как горный архар. Вероятно, свита из встречающих генералов не вполне ожидала от подобного от обычно вялого царя Николая, что и отпечаталось на их лицах совершенно отчетливо. Возможно, на предыдущих «визитах», первыми с поезда сходили Воейков или Фредерикс, но мне было плевать на традиции. Мне оставалось быть самодержавным Императором всего несколько дней, и я не собирался затруднять себя этикетом.
Как подсказывала «каиновская» энциклопедия, Ставку Верховного главнокомандования перенесли в Могилев после последнего наступления немцев, так как
Могилев отстоял от Барановичей почти на триста километров в глубь российского тыла, снаряды туда, разумеется, не долетали, и за минувшее с немецкого наступления время, пользуясь покоем и тишиной, старый провинциальный городок превратился в настоящий военный лагерь. Императорскую Ставку обороняли отдельный авиационный отряд (под командованием генерала Лукомского), отдельная артиллерийская батарея (под командованием генерал-лейтенанта Егорова), батарея воздушной артиллерийской обороны (под командованием генерал-адъютанта Клембовского), а также разнообразные конные и пешие воинские подразделения.
Для защиты Генерального штаба, расположенного в умозрительном «центре» железнодорожной линии Питер-Одесса, то есть «по середине» главной артерии снабжения всех четырех «германских» фронтов, этих сил было более чем достаточно ибо грозить, по большому счету в Могилеве нам могли только шпики, лазутчики да сумасшедшие немецкие пилоты, если бы кто-то из них рискнул дотянуть до середины России на своих фанерных аэропланах.
Для подавления столичных волнений эти силы, конечно, не подходили. К моему счастью, граф Фредерикс оказался настоящим кладезем знаний — пусть не таких судьбоносных как каиновская энциклопедия, но зато приближенных к «местным» условиям и гораздо более конкретных. Он сообщил мне, что мой реципиент по совету благоверной супруги императрицы Александры, сподобился примерно две недели назад прикомандировать к Генеральному штабу генерала Иванова — того самого «старика».
Иванова прикомандировали не голышом, а с полной кавалерийской дивизией, — при чем ни какой- нибудь, а гвардейской, — снятой с фронта и поставленной в Могилеве «для тылового усиления».
Услышав об этом, я чуть не перекрестился. «Как знала, матушка, ей богу, как будто знала», — думалось мне, ведь вопреки суждениям историков царственная супруга оказалась совсем не глупа. Разумеется, я не знал ее мотивов, однако в данный момент они были не важны. Куда важней оставались факты: свободная кавалерийская дивизия при Штабе могла стать решительной силой против любых восстаний и переворотов. Куда там Думе или Великим Князьям, — задавим!
Впрочем, действовать я собирался последовательно, продуманно и без спешки. Шесть, а вернее, уже пять дней — это, в сущности, уйма времени…
Спрыгнув с подножки, я огляделся. За мной врезался в землю Воейков, неспешно слез Фредерикс, за ним — свиты генерал-майор Граббе, граф свиты Нарышкин, флигель-адъютант Мордвинов, герцог Лейхтенбергский, лейб-хирург Федоров, а также прочие титулованные лица сопровождения, о нахождении которых в поезде я не подозревал. Всех их Фредерикс представил мне (вернее, конечно же, напомнил об их присутствии Николаю Второму) всего тридцать минут назад, когда царя разбудили перед прибытием в
