За последние годы поток информации о Китае — нашем великом соседе — заметно возрос. Поражают резкие контрасты, неожиданные повороты событий в жизни этой страны. Вероятно, осмыслить неповторимый исторический опыт Китая, проникнуть в загадку его национального характера трудно и попросту невозможно, не освоив богатейшей культуры Китая, особенно ее художественного пласта. Издавна на родине древнейшей письменности почиталось все...
За последние годы поток информации о Китае — нашем великом соседе — заметно возрос. Поражают резкие контрасты, неожиданные повороты событий в жизни этой страны. Вероятно, осмыслить неповторимый исторический опыт Китая, проникнуть в загадку его национального характера трудно и попросту невозможно, не освоив богатейшей культуры Китая, особенно ее художественного пласта. Издавна на родине древнейшей письменности почиталось все связанное с понятием «вэнь», сначала это знаки на костях жертвенных животных, затем иероглифы, письмена, изящная словесность, культура. В наше время судьба литературы Китая оказалась неразрывно связана с невзгодами, пережитыми народом. Авторы многих произведений рубежа 70—80-х годов, тех, которые позже сложились в «литературу шрамов», часто обращаются к недавнему прошлому — к первоначально радужным, а затем тревожно-противоречивым 50-м годам, к ставшим комком боли и ужаса 60—70-м. С возрождением страны после хаоса «культурной революции» китайская литература вновь обретает право открыто говорить об острейших социальных конфликтах, рисовать во всей сложности и противоречивости духовный мир современника. Гао Синцзянь, чей рассказ публикуется с небольшими сокращениями, принадлежит к числу писателей среднего поколения, которого также не обошло «десятилетие погромов» — он, как и многие другие представители творческой интеллигенции, был сослан в деревню. Ныне это известный прозаик, драматург и литературный критик.
Добавить отзыв
Жушман Дмитрий
Аннотация к книге