Родраннер пожал острыми плечами:
– Это сюрприз. Мы с Харлеем над ним работаем.
– Сюрприз?
– О черт. – Словно вихрь, сзади налетел Харлей. – Она не видела? Ты успел отключиться?
– Нет, она не видела.
– Не видела что?
Харлей сложил руки кренделем и ухмыльнулся:
– Не бери в голову. Если мы тебе скажем, ты станешь соучастницей, а эта штука, похоже, обещает стать самой незаконной из всех, что мы делали.
– Мне уже нравится.
– Я связался с департаментом уголовного судопроизводства. Если поймают – дадут лет пятьдесят- шестьдесят.
– И мне уже нравится, – протянула Энни, которая стояла уже у двери.
– Вы же позвоните, когда будете на месте? – спросил Родраннер у Грейс.
– Конечно позвоним.
– Просто ваши сотовые телефоны вряд ли будут работать – я тебе уже говорил. В северном Висконсине вышек почти нет.
– Простите, что? – Энни была похожа на ребенка, который только что узнал, что Санта-Клауса на самом деле не существует.
Родраннер вздохнул:
– Нет сотовых вышек, почти нигде нет сети. Во всем, что касается связи, северный Висконсин – настоящая пустыня. Скорее всего, вы сможете позвонить нам, только когда доберетесь до Грин-Бэй.
Энни посмотрела на него так, будто была уверена, что у него шарики за ролики заехали.
– Этого не может быть. Прошлой зимой я звонила в Париж с горнолыжного подъемника в Аспене. А Аспен – это
– Ага, еще какая, – ехидно сказал Харлей. – И поэтому каждый вшивый дом моды стремится открыть там свой магазин. Я тебе вот что скажу: ты настоящей глуши и в глаза не видела, если не была в северном Висконсине.
– А ты откуда знаешь?
– Так получилось, что знаю. Как-то отвозил приятеля индейца оджибву в резервацию на Бэд-Ривер. Три часа ехал, никого не видел, кроме черных медведей, и ни у одного из них не было сотового.
– Видишь? – сказал Родраннер, обращаясь к Грейс. От беспокойства его лоб пошел морщинами. – Вы довольно долгое время будете полностью отрезаны от мира.
Грейс улыбнулась. Родраннер как-то ухитрялся быть одновременно и дитем, и нервной мамашей команды «Манкиренч». Он всегда смотрел в будущее мрачным взглядом, а его жизненная философия отличалась крайним пессимизмом.
– Ну, Родраннер, это же всего шесть часов.
– За шесть часов всякое может случиться. Машина может взорваться. Лопнет шина, или лося собьете – и потеряете управление, въедете в дерево и будете лежать без сознания, с переломанными руками и ногами…
Харлей отвесил ему смачный подзатыльник.
Через десять минут Харлей, Родраннер и Чарли с видом брошенных щенков стояли у парадного входа особняка и смотрели, как Грейс и Энни уезжают в «ренджровере» Грейс.
– Надо было поехать с ними, – сказал Родраннер.
Чарли поскулил в знак согласия.
– В этом маленьком джипе просто не хватило бы места для двух крепких мужиков, таких как мы, вдобавок к трем женщинам со всей их косметикой и тряпками. Энни здоровенный чемодан упаковала, представляешь? И это всего на два дня в Грин-Бэй, где никто ничего, кроме футболок «Пэйкерс», сроду не надевал.
– Мы могли взять дом на колесах…
– Черт возьми, Родраннер, сколько раз тебе говорить, чтобы ты его так не называл. Это сверхкомфортабельный автобус для путешествий.
– Да какая разница? Могли взять его. Там бы всем места хватило.
Харлей посмотрел через улицу, на растущие тесной группой березы. Покачался взад-вперед на массивных каблуках.
– Ненавижу Висконсин.
– Там есть завод, где делают мотоциклы «Харлей-Дэвидсон».
Харлей едва заметно кивнул крупной головой:
– Да. Есть.
Многие люди думают, что в Чикаго дуют самые сильные ветра в стране, и все потому, что какой-то умник больше ста лет назад назвал его «городом ветров». На самом деле Чикаго даже не приближается к первым позициям в любом известном списке, а в Миннеаполисе ветер сильнее на целую десятую мили в час. Приткнувшийся в северном углу Великих равнин город является легкой мишенью для ветров с прерий, господствующих летом на всем Среднем Западе. Именно благодаря им население, не снимающее парки по шесть-семь месяцев в году, сравнительно легко переживает теплое время года. Но каждый год в августе у прерий словно иссякает дыхание, и на город одеялом опускается жара.
Грейс никогда особенно не страдала от жары – да и, если на то пошло, от холода тоже. Она жила в этом штате уже одиннадцать лет, но ее до сих пор сбивало с толку местное помешательство на погоде. Энни же мгновенно впитала в себя эту страсть. Как и все остальные жители штата, она смотрела все прогнозы погоды по всем каналам, если только ей выдавалась такая возможность, и при любой возможности сыпала цифрами и терминами, становясь в такие моменты похожей на телеведущую, перебравшую стимуляторов. Даже не успев как следует устроиться в машине, она начала щелкать кнопками на приборной панели, чтобы вызвать экран температуры.
– Господи, вы только посмотрите. Восемьдесят восемь градусов, а ведь еще даже десяти нет. Еще час, и мы будем похожи на рыб в кастрюле для тушения.
– Включим кондиционер.
– Ха! Как будто твой кондиционер может уменьшить влажность воздуха. Слышала, какая она должна быть сегодня?
– Я даже не совсем точно представляю себе, что такое влажность воздуха.
– Милая, да никто вообще не знает, что это такое. Но она даст нам жару, это точно. Будет как в тропиках. Толстой Энни придется худо. Это там не Шарон?
Шарон стояла на тротуаре у входа в гостиницу в половине квартала от них. На ней был темно-синий стандартный фэбээровский брючный костюм и кошмарные черные шнурованные ботинки. Ее каштановые волосы были короткими и пострижены так, что открывали уши. Из-за этой прически она могла бы показаться беззащитной, если бы не вдумчивое, настороженное, даже опасное выражение лица. Через плечо у нее висела большая кожаная сумка, у ног – еще одна сумка, полотняная, в форме торбы, затягивающаяся шнурком у горловины.
– Погляди-ка на эту кусачую малышку. Неужели она и на прошлой неделе была такая маленькая?
– Еще меньше. Она ведь сидела.
На прошлой неделе они договорились встретиться в гриль-баре, расположенном на самом краю центральной части города, и взглянуть на собранную Шарон документацию к делу. К приходу Грейс и Энни она уже заняла большую кабинку в глубине зала и пугала постоянных посетителей фотографиями с судебно-медицинского вскрытия, рассыпанными по столу.
– Они что, все относятся к делу в Грин-Бэй? – спросила Грейс, и Шарон немедленно сгребла фотографии в сумку.
– Господи, нет, конечно. Я их всегда с собой беру, когда иду куда-нибудь одна. Никто не захочет приставать к женщине, разглядывающей мертвецов.
Вспомнив об этом, Грей улыбнулась, как улыбнулась и тогда. Чтобы избежать нежелательного
