Кровь громко закапала в чашу, когда лекарь вскрыл вену лежавшего ничком рыцаря. Словно недостаточно крови было пролито на поле брани. Мария вошла в следующий альков и, опустив на пол лампу, склонилась, чтобы осмотреть повязки раненого. Личинки кормились, поглотив уже большую часть сгнившей плоти.
— Мужайтесь, месье. Вы поправляетесь.
— Не обманывайтесь, миледи. Сент-Эльмо прикончил меня.
— Его дух воспрянет и вдохновит других.
— Если уж сам командующий лежит здесь, то итог очевиден.
— Но Господь еще может вмешаться. — Руки Марии тряслись, когда она бинтовала рану.
Солдат сжал в ладони пальцы девушки.
— Если бы вы побывали там, миледи, то убедились бы сами: Господь уж давно оставил форт.
Чей-то голос умолял принести воды. Мария поспешила прочь, желая поскорее завершить беседу и избавиться от предательского чувства и подступивших слез. Она позволяла себе плакать, лишь уединившись в своих покоях. Ей довелось увидеть и услышать то, с чем она никогда не сталкивалась, сидя в тесной клетке Мдины, такие чудеса отваги и ужасы войны, которых не могла и вообразить. Марию захлестнула жалость к израненным воинам. Но вместе с жалостью проснулась и зависть, ведь совсем недавно эти солдаты были рядом с Кристианом, делили с ним все опасности. Она такой возможности не имела. Какое глупое и эгоистичное чувство, но заглушить его будет совсем не просто. И все-таки… Вновь тот же голос попросил воды.
Юбер произнес последние слова молитвы. Поднявшись с края постели, он вдруг увидел, что его ожидает Мария.
— Надеюсь, я не потревожила вас, Юбер.
Капеллан залился ярко-красным румянцем, смущенный своей робостью и присутствием девушки.
— Моя миссия не столь безотлагательна, миледи.
— Господние молитвы важны не менее любого иного дела. Каждый из нас исполняет все, что в его силах.
— Я смиряюсь пред их деяниями, миледи. Это храбрейшие из воинов, я же самый дюжинный из новообращенных капелланов.
— Без капелланов не было бы ни церкви, ни ордена, ни брата Юбера, способного врачевать души в час нужды.
— Вы так добры, миледи, — улыбнулся Юбер.
— Я лишь правдива. Как эти души, а впрочем, и любой из нас мог бы обойтись без твоей дружбы и заботы?
— Я здесь отчасти благодаря дружбе с Кристианом и заботе о нем.
— Я тоже, милый Юбер.
— Пока его нет на этих подстилках, он, верно, еще жив.
— Пока ты поддерживаешь его раненых братьев, ты помогаешь и ему.
— Что ж, в этом есть немного утешения, миледи.
Мария медлила, не решаясь высказать помыслы, прикидывая, не дурно ли вовлекать невинного в свое предприятие. Молодой священник, вероятно, попытается отговорить ее или же уступит в извечном стремлении помогать страждущим. Каков бы ни был ответ, она злоупотребляла его добротой.
Ясные глаза Юбера излучали проницательность.
— Миледи, вы желаете отправиться в Сент-Эльмо.
Кристиан спал. Ему снилась мирная местность: залитая солнцем долина, простиравшаяся до самого моря и окруженная изгибами холмов. Он ехал верхом на Гелиосе. Далеко впереди Кристиан видел собиравших урожай крестьян, а за ними — побеленный деревенский дом, в котором когда-то жил. Он подъехал ближе, как вдруг Гелиос испуганно шарахнулся в сторону и встал на дыбы, не желая идти дальше. Кристиан попытался усмирить скакуна, с трудом натягивая поводья. Конь сопротивлялся. И тут стало ясно, что испугало Гелиоса. Долина вокруг оказалась ловушкой, море — миражом, а холмы — скрытым силуэтом крепости. Крестьяне выстроились в шеренги, их лица раздулись и почернели, как у мертвых турок, а вместо серпов и мотыг они сжимали аркебузы и ятаганы. Каким же он был глупцом, так легко попавшись на уловку!.. Все приметы постоянно маячили перед самым носом: летний урожай отрубленных голов и конечностей, так аккуратно уложенных в груду, и отголоски народной песни, что вдруг обратилась в боевые кличи янычар. Деревенский дом запылал. Гелиос все еще стоял как вкопанный. Сквозь нараставший гул доносилось что-то еще, некий звук, вселивший в Кристиана ужас маленького ребенка. Крики его матери и сестры.
Кто-то плавно проник в его лихорадочную дрему. Она держала голову Кристиана в руках, ласкала его, поднесла воду к потрескавшимся губам и пролила немного на затвердевшую от пыли бороду. Перед ним была Мария. Гарди потянулся к ней, прося благословения и прощения.
Девушка погладила его по голове.
— Не сердись на меня за этот визит, Кристиан.
— Мария? Ты ли? — Он рванулся вперед и, встретив губы девушки, ответил на поцелуй. — Этого не может быть, не может.
— Но это так, милорд.
— Какое безумие, Мария!
— Которое мы разделим на двоих до отплытия лодок.
— Лодок? Но как такое возможно?
— Попросту Анри уничтожил батарею Драгута на мысе Виселиц, а Юбер и фра Роберто облачили меня в сутану капеллана и тайно доставили на шлюпку ночной переправы.
— Ты так рискуешь, Мария.
— Как я могу не рисковать? Расставшись, мы так много не успели сказать друг другу.
— И все же я боюсь за тебя. Это не место для свиданий, здесь гибнут люди.
— На какое-то время мы могли бы все изменить.
Они вновь целовались, прижимаясь друг к другу в окружении зловонного ночного воздуха.
— Ты носишь мой серебряный крестик?
— У самого сердца.
— Именно там хочу быть я.
Кристиан ласкал губами шею девушки, шептал ей на ухо, прикасался к коже и вдыхал ее аромат.
— Мы утратили разум.
— И обрели друг друга.
— Блаженство средь адских мук.
— Нет той любви, чтоб не была достойна риска. Нет радости, что не становится дороже от близкого отчаяния.
— Ты навещала меня в снах. Каждую минуту я думал о тебе, желал тебя.
— Отбрось мысли, Кристиан.
Они откинулись назад, поглощенные друг другом, охваченные страстью, забыв про осыпавшиеся камни, гниющие повсюду трупы, витавшую в воздухе смерть. Здесь, в разрушенной крепости, безумие обретало смысл. Неуверенными руками они касались друг друга, перекатывались с места на место, терзали одежду, нащупывали плоть. Губы и языки соприкасались, пробуя друг друга на вкус, предвещая грядущее слияние. Времени осталось так мало. Отмерялся срок жизни, страсть достигала апогея, а боль одновременных открытий и потерь окончательно обнажилась. Повод радоваться и горевать. Она открылась ему, позволила проскользнуть, с дрожащим стоном вобрала его глубоко в себя. Скользкие от пота, они двигались то медленно, то быстро, ощупью, вкушая друг друга, лихорадочно содрогаясь. Он хоронил в ней самого себя и свои воспоминания, предаваясь вожделению и трепетной страсти. Она приняла его и поглотила. Словно в забытьи. Они сопротивлялись, воссоединялись и изворачивались, стонали и срастались; неукротимая энергия нарастала, усиливаясь до предела. То была любовь, осажденная ненавистью, соитие, окруженное смертным зловонием. Двое отдавались друг другу. Не было в жизни
