назад, мне было всего четырнадцать и я больше интересовалась зарубежными исполнителями…
Да, я прекрасно помнил ее восторги по поводу какой-то американской группы. Она тогда заклеивала стены своей комнаты их афишами и доводила отца и меня до бешенства, требуя достать билет на концерт, когда они приехали в Италию. Потом группа распалась, и Сара плакала навзрыд, а семья вздохнула с облегчением.
Сара взрослела, и казалось, ей самой стали смешны эти детские страсти.
– Меня не особенно интересовало то, что происходило на итальянском телевидении. Признаюсь, я узнала, кто изображен на фотографии, только когда ты мне об этом сказал.
– То есть ты хочешь сказать, что не поняла…
– Именно. Я понятия не имела, кто такой Вальтер Чели, когда… ну, словом, когда познакомилась с ним здесь, в Гвадалупе.
Черт бы побрал меня и мою склонность попадаться на мистификации. Сара на мне заработала даровое путешествие и солидный процент с моего сенсационного материала, а мне досталась роль мокрой курицы. Я ощутил, как кровь прилила к лицу. Теперь мой тон переменился, и она это почувствовала.
– О'кей, где он?
– Кто?
Я ошибался или невинность вмиг исчезла из двух кусочков голубого неба, светившихся в ее глазах?
– Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Где он?
Молчание длилось целый век. Сара опустила глаза, и небо почернело.
– Не знаю.
Я спокойно откинулся на спинку стула.
– Слушай, еда, вино и дорога, должно быть, сыграли со мной плохую шутку. Мне показалось, что я услышал слова
Если верно, что лучший способ защиты – это нападение, то Сара выбрала наиболее прибыльный из видов этой стратегии. Она подняла на меня глаза, и в них снова засветилось небо, но небо было грозовым.
– Ты понял правильно. Я не знаю, где находится Вальтер Чели, будь он проклят.
Грозовое небо неожиданно разразилось дождем, и Сара разревелась. Она упала лицом на сложенные на столе руки и затряслась от рыданий. Немногие клиенты, находившиеся в зале, не сводили с нас глаз.
Я растянул губы в улыбку, которая вполне могла бы заставить застучать счетчик Гейгера. Положив ей руку на плечо, я нагнулся к ней:
– Эй, девушка, если ты решила продолжать в том же духе, лучше тебе уединиться, пока нами не занялась полиция.
Сара снова предоставила мне возможность любоваться ее лицом. Она вытерла ненакрашенные глаза столовой салфеткой. Слезы, смех и бананы. И объяснения. Не существовало такой тактики, пусть хоть ревет, хоть хохочет, которая позволила бы моей племяннице уйти от ответственности за вранье.
Бог простит, но не я. Так мне казалось.
– Можем мы хоть минуту поговорить серьезно, сообразно драматическому моменту? Кроме твоих рыданий, которые я нахожу безошибочными с точки зрения тактики, есть еще проблема: я чувствую, что меня надули.
Она шмыгнула носом, и тут, как по волшебству, появился бумажный носовой платочек. Женщины – непостижимые существа. У них всегда найдется бумажный носовой платок, даже если они абсолютно голые. Может, на то эволюция и создала пупок, чтобы дать им возможность хранить там платочки?
Сара прервала мои размышления:
– Я вовсе не собиралась тебя надуть…
Она выдержала эффектную паузу, которая разбилась о стенку закипавшего во мне гнева. Сара это поняла и ударилась в патетику:
– Представь себе, вопреки всему, что ты обо мне думаешь, Вальтер Чели был моим первым мужчиной. Я решила, что уж если на это идти, так со сто?ящим человеком, а он был сто?ящим.
– И что?..
– А то, что я влюбилась сразу, как только его увидела…
Помню, у меня был чуб, как у Элвиса Пресли, но мне не приходило в голову запеть рок в разгар сеанса «Унесенных ветром».
– Послушай, девочка…
Она взглянула на меня, видимо отдавая себе отчет, что если я называю ее
– Хочешь сказать, что заставила меня проделать восемь тысяч километров в этом распроклятом самолете, чтобы подсунуть историю в стиле с-той-минуты-как-я-его-увидела? Тебе не кажется, что с этого момента действия, будь оно трагедией или фарсом, я имею право знать более важные детали? А ты мне вкручиваешь, что он прискакал на белом коне, сорвал цветок твоей невинности и опять исчез неведомо куда! И за все время, которое он провел с тобой, он ни разу не сказал тебе, как его зовут, где он живет и что собирается делать?
Голос мой, помимо воли, обрел лишние децибелы. Гангстер и еще несколько официантов с любопытством обернулись в нашу сторону. Остальные посетители оживились. Сара снова шмыгнула носом, и снова появился бумажный платочек.
– Мы познакомились на рынке, через десять минут после того, как была сделана фотография. Послушай, я не какая-нибудь придурочная девчонка…
– Нет, – перебил ее я, – ты просто девчонка. Придурок я!
Голос Сары был таким жалостным, что в сравнении с ним голос
– Нет, дядя, как только я услышала его голос, то сразу поняла, что со мной происходит что-то очень важное, что незнакомец, с которым я разговариваю, уже фактом своего существования важен для меня. И вместо того чтобы сказать себе
Фразы, весьма далекие от назиданий, так и рвались у меня с языка, но я поймал их на лету, как детские летающие тарелки, ибо во всяком случае Сара сделала свой выбор, плохой или хороший, и она заслуживала уважения. Мое молчание подтолкнуло ее по пути рассказа, и это был путь наверх.
– Я практически рассталась с друзьями, он снял коттедж на берегу моря. Мы выходили…
Минута смущения. Опущенные глаза. Руки терзают бумажный платочек. Неоспоримое присутствие Божественной справедливости.
– Мы выходили, только чтобы поесть и выкупаться. Никогда в жизни я не была так счастлива. Все то, что я читала или слышала о любви, казалось банальным в сравнении с тем, что чувствовала я… – Она тут же себя поправила: – Что чувствовали мы… Все это длилось не больше месяца, а потом он исчез. В один миг. За день до моего отъезда Лука…
– Лука?
– Он сказал, что его зовут Лука Моро.
– Скажи спасибо, что он не назвался Марио Бьянки.[35]
Сара не ответила и продолжала:
– Вечер накануне отъезда Лук… то есть Вальтер, хотел провести со мной вдвоем. Мы сами приготовили ужин. Он сел на мотоцикл, который мы взяли напрокат, и поехал за шампанским, и…
– И?..
– И с этого момента я его больше не видела. Я много часов просидела одна, гадая, что могло случиться… Дом стоял далеко от города, и мне было страшно идти одной пешком, в темноте. Потом я заснула, а наутро автостопом догнала своих друзей в аэропорту. Когда самолет оторвался от земли, мне показалось, что вместе с ним оторвался кусок моего сердца. С той минуты я все время искала способ вернуться. А потом…
Она помолчала. Меня охватила нежность. Я представил, как она, в страхе и одиночестве, терзает бумажный носовой платочек. Однако от нее не укрылось, насколько я был зол в эту минуту.
