занимается в Бэймуте с репетитором, очень ученым человеком; и так как он тоже поступит в университет, а в Бэймуте готовятся к экзаменам несколько молодых людей, то ему хочется… съездить туда и… и просто узнать, в чем состоят их занятия.
Лора приуныла. Элен Пенденнис внимательно посмотрела на сына, сильнее прежнего почувствовав сомнения и смутный страх, которые не оставляли ее с тех пор, как фермер Гернет передал ей накануне вечером, что Пен не будет домой к обеду. Артур выдержал ее взгляд. Она пыталась утешиться, отогнать опасения. Мальчик никогда ей не лгал. За завтраком Пен держался с большой надменностью; а простившись со старшею и младшею леди, вскоре затем выехал верхом со двора. Сперва он ехал не спеша но затем, решив, что из дому его теперь не услышат, погнал лошадь во весь опор.
Сморк, задумавшись о собственных своих сердечных делах, трусил, выворотив носки, в Фэрокс, чтобы три часа читать с Пеном древних поэтов, когда мимо него пулей промчался его ученик. Лошадь Сморка шарахнулась, и робкий наездник, перелетев через ее голову, плюхнулся в придорожную крапиву. Пен успел, смеясь, указать ему пальцем на Бэймутскую дорогу и, прежде чем бедный Сморк принял сидячее положение, уже проскакал в ту сторону добрую милю.
Пен, видите ли, решил, что ему просто необходимо повидать Фокера нынче же утром; необходимо расспросить о ней, побыть с кем-то, кто ее знает. А честный Сморк, сидя в крапиве, в то время как лошадка его спокойно щипала изгородь, грустно размышлял, что теперь, пожалуй, не следует ехать в Фэрокс, раз ученик его, судя по всему, отлучился на весь день. А впрочем, можно и поехать. Можно справиться у миссис Пенденнис, когда воротится Артур; и послушать, как мисс Лора читает катехизис Уотса. Он взобрался на свою лошадку — падать с нее было ему не в диковину, они оба к этому привыкли, — и двинулся к дому, откуда только что вихрем умчался его ученик.
Так любовь лишает разума всех нас, больших и малых; и младший священник уже полетел вверх тормашками в погоне за ней, а теперь и Пен пустился сломя голову ей вслед.
Глава V
Госпожа Халлер у себя дома
Пен доскакал до Бэймута, оставил лошадь в конюшне при гостинице и побежал к мистеру Фокеру — тот накануне рассказал ему, где живет. На квартире, помещавшейся над лавкой аптекаря, чей запас сигар и содовой воды быстро убывал заботами юных его постояльцев, Пен застал только Спэйвина, товарища Фокера и совладельца коляски с красными колесами: он курил сигару и с помощью печенья обучал свою собачку разным фокусам.
Здоровое, румяное лицо Пена, раскрасневшееся от галопа, странно не вязалось с желтой, сморщенной, испитой физиономией Фокерова приятеля. Мистер Спэйвин не преминул это заметить. 'Кто такой? — подумал он, — Свеженький, как огурчик. Держу пари, у него-то по утрам руки не дрожат'.
Фокер, как выяснилось, со вчерашнего дня не был дома. Какое разочарование! Мистер Спэйвин не мог сказать, когда его друг возвратится. Иногда он проводит в городе один день, иногда — неделю. В какой колледж записан Пен? Чего ему предложить? Есть недурной эль. Мистер Спэйвин узнал, с кем имеет честь, по карточке, которую Пенденнис извлек из кармана и положил на стол (в те дни Пен очень гордился тем, что у него есть визитные карточки), и на том молодые люди распрощались.
Пен спустился со скалистого обрыва и стал бродить по песку, с досады кусая ногти 'у брегов многошумного моря'. Оно расстилалось перед ним, сверкающее и беспредельное; синие волны катились в бухту, вспениваясь и хрипло рыча; Пен смотрел на них пустыми глазами, едва замечая их. Какие бурные волны бились в ту пору о его сердце, и как мало он был властен их остановить! Он стал бросать в море камешки, но оно все набегало на берег. Он бесился, что не застал Фокера. Он должен повидать Фокера. Вынь да положь ему Фокера! 'А что, если поехать по дороге на Чаттерис, — подумал Пен. — Может быть, я его встречу'. Спустя полчаса Ребекка была оседлана и скакала по травянистой обочине. Милях в четырех от Бэймута, как всем известно, есть поворот на Клеверинг, и кобыла, естественно, устремилась было домой, но Пен стегнул ее по шее и поскакал дальше, к городской заставе, все еще не видя впереди никаких признаков черной коляски с красными колесами.
Раз уж он добрался до заставы, можно проехать и дальше — это было яснее ясного. И Пен помчался к 'Джорджу', где и узнал от конюха, что мистер Фокер здесь и что ночью он 'так кутил', что боже упаси, и уж и пил-то он, и песни распевал, и все норовил подраться с Томом, форейтором.
— Только навряд ли это бы для него хорошо кончилось, — добавил конюх, ухмыльнувшись. — Ну, отнес своему барину горячей воды побриться? — с насмешкой обратился он к слуге мистера Фокера, проходившему до двору с хозяйским платьем, отменно вычищенным и сложенным. — Проводи-ка мистера Пенденниса. — И Пен следом за слугой зашел наконец в комнату, где посреди широчайшей кровати возлежал мистер Гарри Фокер.
Перина и подушки так высоко вздымались вокруг мистера Фокера, что почти скрывали его желтое личико и красный шелковый ночной колпак.
— Здорово! — сказал Пен.
— Кто идет? Ответь скорее, — пропел голос из глубины постели. — Как, опять Пенденнис? А мамаше твоей известно, где ты находишься? Ты с нами вчера ужиная? Нет… погоди, кто с нами вчера ужинал, Дурачина?
— Три офицера, сэр, и мистер Бингли, сэр, и мистер Костиган, сэр, отвечал слуга, воспринимавший все слова мистера Фокера с невозмутимой серьезностью.
— Да, верно: ходила чаша вкруговую. Мы пели. И я, помнится, хотел подраться с форейтором. Я его расколошматил, а, Дурачина?
— Никак нет, сэр. Драка не состоялась, сэр, — отвечал Дурачина все с той же невозмутимой серьезностью. Он тем временем отмыкал несессер мистера Фокера — целый сундук, подарок любящей матери, без которого молодой человек не выезжал из дому. В нем содержалось немало сокровищ: серебряная миска, серебряный стакан, серебряные шкатулочки, и флаконы, для равного рода духов, и целый набор бритв, ожидающих того времени, когда у мистера Фокера начнет расти борода.
— Ладно, как-нибудь в другой раз, — сказал юноша, зевая и закидывая за голову тощие ручки. — Верно, драки не было. Зато было пение, Бингли пел, я сам пел, генерал пел — то бишь Костиган. Ты когда- нибудь слышал, как он поет 'Свинка под кроватью'?
— Тот человек, которого мм вчера встретили? — спросил Пен, затрепетав. — Отец…
— Отец Фодерингэй, совершенно правильно. Настоящая Венера, а, Пен?
— Прошу прощения, сэр, мистер Костиган сидит в гостиной, сэр, говорит, вы пригласили его к завтраку, сэр. Пять раз приходил, сэр, только нипочем не велел вас будить. С одиннадцати часов ждет, сэр…
— А сейчас сколько?
— Час, сэр.
— Что бы, сказала лучшая из матерей, если б в такое время увидела меля в постели? — вскричал юный ленивец, — Она отправила меня сюда с репетитором; Хочет, чтобы я развивал свои запущенные дарования — ха, ха! А в школе-то, помнишь, Пен, в семь часов поднимали с постели! — И он разразился радостным мальчишеским смехом. Потом продолжал: — Ступай побеседуй с генералом, пока я одеваюсь. Да не забудь, Пенденнис, попроси его спеть 'Свинку под кроватью', не пожалеешь. — Пен в чрезвычайном смущении пошел беседовать с мистером Костиганом, а мистер Фокер приступил к одеванию.
Из двух дедов мистера Фокера тот, от кого он получил в наследство крупное состояние, был пивоваром; второй же был графом и подарил ему безумно и слепо любящую мать. Фокеры из поколения в поколение учились в школе Серых монахов. И нашего приятеля, чья фамилия видна была с площадки для игр, ибо красовалась на вывеске трактира, зазывавшей пить 'Портер Фокера', безжалостно изводили за профессию его отца, за некрасивое лицо, неспособность к учению, неопрятность, обжорство и другие пороки. Но зная, что впечатлительного мальчика тиранство сверстников превращает в буку и фискала, можно понять и то, что Фокер, вырвавшись из неволи, за несколько месяцев совершенно преобразился и стал тем веселым, насмешливым, блестящим молодым человеком, с которым мы познакомились. Невеждой
