отвечать, — сказал Мик. — Они об этом при мне совещались. Доктор-то был не прочь дать сдачи — это, моя, легче легкого, и с материалом знакомиться не нужно, — но хозяин говорит: нет, хватит.
— Мало нынче ценят высокий слог, Мик, — сказал Морган.
— Правда твоя, Морган, — сказал Мик. — Помнишь, когда доктор сотрудничал в 'Фениксе' — вот это было красноречие! Как они с Конди Руни изо дня в день палили друг в друга!
— И не только словами, а и порохом, — подхватил Морган. — Ведь доктор два раза дрался на дуэли, а Конда Руни подстрелил-таки одного противника.
— Они говорят про доктора Война и капитана Шендона, — пояснил Уорингтон. — Это два ирландца, они ведут полемику между 'Зарей' и 'Днем'. Доктор Войн выступает за протестантов, а капитан Шендон — за либералов. Несмотря на свои газетные споры, они, сколько я знаю, близкие друзья. И хоть они вечно возмущаются тем, что англичане поносят их родину, сами они могут так обругать ее в одной статье, как нам и в десяти томах не суметь… Здорово, Дулан, как живете?
— Вашими молитвами, мистер Уорингтон… мистер Пенденннс! Счастлив иметь честь снова с вами встретиться. Ночное путешествие на империале 'Поспешающего' было одним из приятнейших в моей жизни, благодаря вашей живой и любезной беседе. Сколько раз я вспоминал эту прелестную ночь, сэр, и рассказывал о ней миссис Дулан! Я потом неоднократно встречал здесь вашего интересного друга мистера Фокера. Он частенько бывает в этой ресторации, и она того стоит. В пору нашего знакомства, мистер Пенденнис, я писал в еженедельнике 'Том и Джерри'; теперь же имею честь состоять помощником редактора в 'Заре', одной из лучших по слогу газет Британской империи. — И он чуть заметно поклонился Уорингтону.
Речь его текла размеренно и елейно, учтивость была чисто восточная, тон в разговоре с обоими англичанами совсем иной, чем с товарищем.
— Какого черта он подлещивается? — проворчал Уорингтон с презрительной усмешкой, которую даже не пытался скрыть. — Ба, а это еще кто идет, не Арчер ли? Сегодня здесь собрался весь Парнас. Будет потеха. Ну как, Арчер, кончилось заседание в палате?
— Я не был в палате. Я был там, — произнес Арчер с таинственным видом, — где мое присутствие требовалось. Дайте-ка мне поужинать, Джон, чего-нибудь существенного. Ненавижу вельмож, которые не кормят. Будь это Эпсли-Хаус, другое было бы дело. Герцог знает мои вкусы, он всегда говорит своему мажордому: 'Мартин, сегодня вечером я жду мистера Арчера. Позаботьтесь, чтобы мне в кабинет подали холодный ростбиф, чуть не дожаренный, и бутылку светлого эля, и хереса'. Сам герцог не ужинает, но он любит угостить и знает, что обедаю я рано. Человек не может питаться воздухом, черт побери.
— Разрешите представить вам моего друга мистера Пенденниса, торжественно проговорил Уорингтон. — Пен, познакомься, это мистер Арчер, ты о нем много слышал. А вы, Арчер, должны быть знакомы с майором, его дядей, вы ведь со всеми знакомы.
— Третьего дня обедал с ним в Гонт-Хаусе, — отвечал Арчер, — Нас было четверо: французский посланник, Стайн и мы двое, простые смертные.
— Но дядюшка сейчас в Шотл… — начал Пен, однако Уорингтон под столом наступил ему на ногу, и он осекся.
— По тому же самому делу я и был сейчас во дворце, — продолжал Арчер как ни в чем не бывало. — Меня заставили четыре часа прождать в приемной. Даже почитать было нечего, кроме вчерашней 'Таймс', которую я знал наизусть, — там три передовые статьи мною написаны. И хоть в приемную четыре раза заглядывал лорд-канцлер и один раз у него в руках была королевская чашка с блюдцем, — так что вы думаете? — он даже не догадался предложить мне чашку чаю.
— В самом деле? Что же там еще стряслось? — спросил Уорингтон и добавил, обращаясь к Пену: — Ты ведь знаешь, когда при дворе что-нибудь неладно, они всегда вызывают Арчера.
— Да, что-то неладно, — сказал мистер Арчер. — И раз эта история завтра все равно станет всеобщим достоянием, могу, пожалуй, рассказать. На последних скачках в Шантильи, когда я скакал на Брайан-Бору, лошади моего давнишнего друга герцога Сен-Клу, старый король мне сказал: 'Арчер, я не спокоен насчет Сен-Клу. Я устроил его брак с принцессой Мари-Кюнегонд; от этого зависит мир в Европе: ведь если брак не состоится, Россия объявит войну. А этот болван так увлекся мадам Массена, супругой маршала, что и слышать не хочет о женитьбе'. Ну так вот, сэр, я поговорил с Сен-Клу, и поскольку я привел его в хорошее расположение тем, что его лошадь победила на скачках, да еще принесла ему малую толику денег, он мне сказал: 'Арчер, передайте папаше, что я подумаю'.
— А как по-французски 'папаша'? — спросил Пен, считавший себя знатоком этого языка.
— О, мы с ним всегда говорим по-английски… Я его обучил, когда мы еще были мальчишками, после того как он в Туикнеме свалился в воду и я спас ему жизнь. Никогда не забуду, какое лицо было у королевы, когда я вытащил его на берег. Она подарила мне вот этот перстень с брильянтом и до сего дня зовет меня Чарльзом.
— Мадам Массена, должно быть, уже старая женщина, — заметил Уорингтон.
— Ну, конечно, старая, она ему в бабушки годится, я ему так и сказал, отвечал Арчер нимало не смутившись. — Но эта любовь к старухам — опаснейшая вещь. Потому-то король и волнуется; потому-то и королева, бедняжка, в таком горе. Во вторник они покинули Париж и сейчас живут в отеле Жонэ.
— Может быть, Сен-Клу обвенчался тайно? — спросил Уорингтон.
— Вот этого не скажу, — отвечал Арчер. — Знаю только, что меня заставили ждать четыре часа; что я в жизни не видел человека в таком волнении, как бельгийский король, когда он наконец ко мне вышел, и что я дьявольски голоден… а вот и ужин.
— Он сегодня в ударе, — сказал Уорингтон, когда они с Пеном шли домой. — Но бывает и почище, иногда его чуть не сто человек слушают, раскрыв рот. А ведь если отбросить эту страсть к вранью, он хороший, порядочный малый способный делец, надежный друг, заботливый сын, муж и отец.
— Так чего ради он плетет эти небылицы?
— Безобидная мания. Он своей болтовней никому не причиняет вреда, никого не чернит. И в политике он честен — ни словом, ни делом не изменит своей партии, не то что мы грешные…
— Мы? Кто это мы? — спросил Пен. — Кто мистер Арчер по профессии?
— Член Корпорации Гусиного Пера, мой милый. Четвертого сословия. Прессы.
— Так ты, значит, тоже принадлежишь к этому сословию?
— Об этом поговорим в другой раз, — сказал Уорингтон.
Они в это время шли по Стрэнду, мимо ярко освещенного дома, где помещалась какая-то газета. К подъезду во весь опор подкатывали в кебах репортеры; другие, выходя, сталкивались с ними в дверях; лампы горели и в комнатах редакторов, и выше, где трудились наборщики: все окна сияли огнями.
— Погляди, Пен, — сказал Уорингтон. — Вот она, великая машина, она никогда не спит. Ее посланцы рыщут во всех концах света, ее курьеры мчатся по всем дорогам. Ее офицеры маршируют с армиями на походе, ее эмиссары проникают в кабинеты государственных деятелей. Они повсюду. Вот сейчас один представитель этой самой газеты дает взятки в Мадриде, а другой узнает цены на картофель в Ковент- Гардене. Гляди! Вон скачут последние новости из-за границы. Завтра их уже будут знать на Даунинг-стрит. Поднимутся или упадут акции; составятся или рухнут состояния; лорд Б., держа в руках эту самую газету, возьмет слово в палате и, убедившись, что маркиз на своем месте, произнесет замечательную речь… А мистер Дулан вынужден. будет прервать свой ужин в Черной Кухне: он ведь помощник редактора по заграничным делам и не имеет права отойти ко сну, прежде нежели просмотрит депеши.
И в таких разговорах друзья добрались к себе в Темпл, когда на востоке уже золотилась заря.
Глава XXXI,
в которой в дверь стучит мальчик из типографии
Среди своих кутежей и пирушек, как ни были они скромны и умеренны в цене, если не в других смыслах, Пен все время помнил, что над ним висит грозный меч, который скоро, скоро упадет, — и тогда конец его веселой жизни. У него почти не осталось денег. Третью часть их поглотил вступительный взнос в клуб; пришлось купить необходимую мебель для спальни; короче — он разменял свой последний
