— Вы не правы, леди Джейн, — сказал милорд. — Я нахожу, что память у нее на диво.
— Да, но иной раз… иной раз она бабушку подводит.
— Да, подводит, миледи, — сказал я. — Ведь если помните, ее светлость графиня Бум сказала, что мой друг Гас Хоскинс…
— Тот, которого вы так храбро защищали, — перебила меня леди Фанни.
— …что мой друг Гас тоже приходится ее милости родней, а этого уж никак не может быть, я знаю всех его родных, они живут на Скиннер-стрит и на Сент-Мэри Эйкс, и они… они не такой хорошей фамилии, как мы.
Тут они все рассмеялись, и милорд сказал не без надменности:
— Можете мне поверить, мистер Титмарш, что леди Бум связана с вами узами родства не больше, чем с вашим приятелем Хоскинсоном.
— Хоскинсом, милорд. Я так прямо и сказал Гасу. Но видите ли, он ко мне очень привязан, и ему уж так хочется верить, будто я родич леди Бум, что, как я ни спорю, а он всем про это рассказывает. Правда, — со смехом прибавил я, — это послужило к моей выгоде.
И я рассказал им про обед у миссис Раундхэнд, на который меня пригласили только ради моей бриллиантовой булавки и ради слухов о моем аристократическом родстве. Потом я весьма красноречиво поблагодарил леди Джейн за великолепный подарок — за фрукты и олений окорок — и сказал, что ее дарами насладилось множество моих добрых друзей и все они с величайшей признательностию пили за ее здоровье.
— Олений окорок! — в крайнем изумлении воскликнула леди Джейн. — Я, право, не знаю, как вас понять, мистер Титмарш.
Мы как раз проезжали мимо газового фонаря, и я увидел, что леди Фанни, по своему обыкновению, смеется и большие черные глаза ее, обращенные на лорда Типтофа, горят лукавством.
— Если уж говорить правду, леди Джейн, — сказал он, — то шутку с оленьим окороком затеяла сия молодая особа. Надо вам сказать, что я получил упомянутый олений окорок из угодий лорда Готлбери и, зная, что Престон не прочь отведать готлберской оленины, сказал леди Бум (в тот день для меня нашлось место в карете графини, так как мистера Титмарша поблизости не случилось), что намерен отослать олений окорок к столу вашего супруга. И тут леди Фанни всплеснула ручками и сказала, что нипочем не допустит, чтобы оленина пошла Престону, ее надо послать джентльмену, о чьих недавних приключениях мы как раз перед тем беседовали, — мистеру Титмар-шу, с которым, как заявила Фанни, Престон обошелся весьма жестоко, и потому наш долг вознаградить пострадавшего. Итак, леди Фанни настояла, чтобы мы сразу же отправились ко мне, в Олбени (вы ведь знаете, я останусь на своей холостой квартире еще всего только месяц)…
— Вздор! — перебила леди Фанни.
— …настояла, чтобы мы сразу же отправились ко мне в Олбени и извлекли оттуда упомянутый олений окорок.
— Бабушке очень не хотелось с ним расставаться! — воскликнула леди Фанни.
— А потом она распорядилась ехать к дому мистера Титмарша, где мы и оставили олений окорок, присовокупив к нему две корзины фруктов, которые леди Фанни самолично купила у Грейнджа.
— И более того, — прибавила леди Фанни, — я уговорила бабушку зайти в комнаты к Фрэн… к лорду Типтофу и сама продиктовала ей письмо и завернула олений окорок, который принесла его ужасная экономка — имейте в виду, я к ней ревную! — завернула этот олений окорок в газету 'Джон Буль'.
Помню, в том номере напечатано было одно из 'Писем Рэмсботтома'; мы с Гасом прочли его в воскресенье за завтраком и едва не померли со смеху. Когда я рассказал про это дамам, они тоже посмеялись, и добросердечная леди Джейн сказала, что прощает сестру и надеется, что и я ей прощу; и я пообещал прощать ее всякий раз, как ей вздумается вновь нанести мне подобную обиду.
Больше я уже никогда от них не получал оленьих окороков, зато получил нечто другое. Эдак через месяц посыльный доставил мне визитную карточку 'Лорд и леди Типтоф' и огромный кусок свадебного пирога, львиную долю которого, увы, съел Гас.
ГЛАВА VI
О Западно-Дидлсекском страховом обществе и о том, какое действие
оказал на него бриллиант
Но чудеса, творимые бриллиантом, не кончились и на этом. Вскорости после большого приема у миссис Брафф, наш ГЛАВА вызвал меня к себе в кабинет и, просмотрев мои счета и порассуждав некоторое время о делах, сказал:
— У вас прекрасная бриллиантовая булавка, Титмарш, и именно о ней я и хотел с вами побеседовать. (Он говорил важно, снисходительно.) Я не против того, чтобы молодые люди в нашей конторе хорошо и красиво одевались, но на свое жалованье они не в состоянии покупать подобные драгоценности, и я глубоко опечален, что вижу на вас столь дорогую вещь. Вы ведь заплатили за нее, сэр, надеюсь, что заплатили, ибо пуще всего, мой дорогой… мой дорогой юный друг, надлежит остерегаться долгов.
Я не мог взять в толк, почему это Брафф читает мне наставление- и опасается, что, купив булавку, я залез в долги, ведь я знал от Абеднего, что он уже осведомился о булавке и о том, как она ко мне попала.
— Прошу прощенья, сэр, — сказал я, — но мистер Абеднего говорил мне, что он уже говорил вам, что я ему говорил…
— Ах да, да… припоминаю, мистер Титмарш… да, в самом деле. Но, надеюсь, сэр, вы понимаете, что у меня есть дела поважнее, о которых мне приходится помнить.
— Ну как же, сэр, — ответил я.
— Кто-то из конторщиков и вправду говорил про булавку… что у одного из наших джентльменов завелся бриллиант. Так, стало быть, вам ее подарили, да?
— Да, сэр, мне ее подарила моя тетушка, миссис Хоггарти из замка Хоггарти, — сказал я, несколько возвысив голос, ибо я чуточку гордился тем, что имею отношение к замку Хоггарти,
— Должно быть, она очень богата, если делает такие подарки, а, Титмарш?
— А как же, сэр, благодарю вас, — ответил я, — Она и правда женщина большим достатком. После смерти супруга ей досталось четыреста фунтов годового дохода, потом у ней ферма в Слоппертоне, сэр; три дома в Скуош-тейле; да еще, как мне стало известно, три тысячи двести фунтов в банке, — вот какое у ней состояние, сэр.
Видите ли, мне это в самом деле было известна, так как, когда я гостил в Сомерсетшире, агент тетушки в Ирландии, мистер Мак-Манус, уведомил ее письмом, что закладная, которая была у ней на недвижимость лорда Брэллегена, полностью оплачена и деньги положены в банк Кутса. В те поры в Ирландии то и дело происходили беспорядки, и тетушка мудро решила не вкладывать более там деньги, а приискать, куда бы их можно было надежно и выгодно поместить в Англии. Однако же, получая со своего капитала в Ирландии шесть процентов годовых, она нипочем бы не согласилась на меньший процент; и, так как я пошел по коммерческой части, просила меня, когда я возвращался в Лондон, подыскать, куда бы ей поместить деньги, чтобы они давали ей доходу никак не менее прежнего.
— А откуда же вам с такою точностью известно состояние миссис Хоггарти? — спросил мистер Брафф, что я ему тотчас же и сообщил.
— Боже милостивый, сэр! Неужто вы хотите сказать, что у вас, служащего Западно-Дидлсекского страхового общества, почтенная дама спросила совета, куда ей поместить свой капитал, и вы не назвали ей страховое общество, в котором имеете честь служить? Неужели, сэр, вы хотите сказать, что, зная о пятипроцентной премии, полагающейся вам с вложенного капитала, вы не уговорили миссис Хоггарти купить наши акции?
— Я честный человек, сэр, — сказал я, — и не стал бы брать премию от своей родственницы.
— Ваша честность мне известна, мой дорогой… дайте я пожму вашу руку! Я тоже честный человек… у нас все служащие честные. Но мы должны быть еще и благоразумны. Как вам известно, по нашим книгам у
