Надеюсь, вы не собираетесь нас упрекать за нашу заботу об вашем богатстве, а?
— Нет, нет, провалиться мне на этом месте! — сказал я, и пожал ему руку, и не отказался от хереса и печений, которые он сразу приказал подать.
Впрочем, скоро он опять принялся за свое.
— Послушайтесь моего совета, Сэм, увезите вашу тетушку из 'Ястребиного Гнезда'. Она написала миссис Смизерс длинное письмо об некоем господине, с которым она там совершает прогулки, о преподобном Граймсе Уопшоте. У этого господина на нее виды. Его судили в Ланкастере в четырнадцатом годе за подлог, и он едва избежал петли. Берегитесь его… у него виды на деньги вашей тетушки.
— Ну, нет, — сказал я, доставая письмо миссис Хоггарти, — прочитайте сами.
Он прочитал письмо с пристальным вниманием, и оно его как будто даже позабавило.
— Что ж, Сэм, — сказал он, возвращая мне письмо. — Я попрошу вас всего об двух одолжениях: одно — не говорите ни одной живой душе о том, что я в Лондоне, и другое — пригласите меня на Лэмс-Кондуит- стрит отобедать с вашей милой женушкой.
— С радостью обещаю вам и то и другое, — смеясь, отвечал я. — Да только, ежели вы будете у нас обедать, об вашем приезде станет известно всем, ибо с нами обедает еще и мой друг Гас Хоскинс; с тех пор как уехала тетушка, он бывает у нас чуть не каждый день.
Смизерс тоже рассмеялся и сказал:
— За бутылкой вина мы возьмем с него слово, что он не проговорится.
И мы разошлись до обеда.
После обеда неутомимый законник возобновил атаку и был поддержан и Гасом, и моей супругой, которая нисколько не была заинтересована в этом деле, даже более того, она бы дорого дала за то, чтобы избавиться от общества моей тетушки. И, однако же, она сказала, что доводы мистера Смизерса справедливы, и я со вздохом с ними согласился. Но все-таки я заупрямился и объявил, что тетушка может распорядиться своими деньгами, как ей угодно: не мне пытаться как-то повлиять на ее решение.
Отпив чаю, гости наши ушли вместе, и Гас говорил мне. после, что Смизерс засыпал его вопросами об нашей фирме, об мистере Браффе, обо мне и моей супруге, обо всех мелочах нашего житья-бытья.
— Вы счастливчик, мистер Хоскинс, и, сдается мне, состоите в дружбе с сей очаровательной парой, — сказал Смизерс. И Гас признался, что да, так оно и есть, и сказал, что за полтора месяца обедал у нас пятнадцать раз и что нет на свете человека лучше и гостеприимнее меня. Я рассказываю это не ради того, чтобы трубить о своих достоинствах, нет, нет; но затем, что Смизерсовы расспросы весьма связаны с последующими событиями, о которых ведется речь в этой небольшой повести.
На другой день, сидя за обедом, состоявшим из холодной баранины, которой накануне так восхищался Смизерс, — Гас, по обыкновению, обедал у нас, — мы услыхали, что у наших дверей остановился экипаж, но не придали этому значения; на лестнице послышались шаги, но мы решили, что это идут к соседу, — и в комнату ворвалась — кто бы вы думали? — миссис Хоггарти собственной персоной! Гас, который сдувал пену с кружки пива, готовясь насладиться сим напитком, и развлекал нас всякими историями и забавными случаями, так что мы помирали со смеху, отставил кружку, сник и побледнел. Да и всем нам стало не по себе.
Тетушка высокомерно поглядела на Мэри, потом яростно — на Гаса и, сказавши: 'Так это правда… мой бедный мальчик, так скоро!' — с рыданиями кинулась в мои объятия и, едва не задохнувшись, объявила, что никогда, никогда меня не покинет.
Ни я, ни кто из нас не могли понять причины столь бурного волнения миссис Хоггарти. Она не пожелала опереться на руку Мэри, когда бедняжка не без страху к ней подошла; а когда Гас робким голосом сказал: 'Мне кажется, я мешаю, Сэм, пожалуй… я лучше… уйду', — миссис Хоггарти поглядела на него в упор, величественно указала пальцем на дверь и сказала: 'Да, сэр, мне-то определенно кажется, что вам лучше уйти'.
— Надеюсь, мистер Хоскинс пробудет здесь столько, сколько пожелает, горячо вступилась моя супруга.
— Еще бы вам не надеяться, сударыня, — весьма язвительно ответила миссис Хоггарти.
Но Гас не слыхал ни слов Мэри, ни тетушкиных, он схватился за шляпу, и каблуки его застучали по лестнице.
Ссора окончилась, по обыкновению, слезами Мэри, а тетушка все продолжала твердить свое: она надеется, что еще не поздно и отныне она никогда, никогда меня не покинет.
— Отчего это тетушка вдруг воротилась, да так гневается? — спросил я ввечеру Мэри, когда мы оказались одни у себя в комнате; но супруга моя стала уверять, что ей это невдомек; и лишь много времени спустя я узнал причину этой размолвки и внезапного появления миссис Хоггарти.
Всего несколько лет назад, показывая мне письмо Хиксона, Диксона, Пэкстона и Джексона, которое я уже приводил в сих мемуарах, эта гнусная рожа, этот мелкий пакостник Смизерс открыл мне причину, представив всю историю как забавнейшую шутку.
— Сэм, мой мальчик, — сказал он, — вы положили оставить миссис Хоггарти в 'Ястребином Гнезде' в лапах Браффа, а я положил вызволить ее оттуда. Я решил, так сказать, одним ударом убить двух ваших смертельных врагов. Мне было совершенно ясно, что преподобный Граймс Уопшот зарится на богатство вашей тетушки и что у мистера Браффа касаемо нее те же хищные намерения. Хищные — это еще мягко сказано, Сэм; ежели бы я сразу сказал 'грабеж', я бы выразился куда как точнее. Не долго думая, я сел в фулемский дилижанс и, приехавши, сразу же направился на квартиру к сему достойному господину.
— Сэр, — сказал я, увидав его; дело было в два часа пополудни, а он пил грог, по крайней мере, вся его комната пропахла сим напитком. — Сэр, сказал я, — вас судили за подлог в четырнадцатом годе в Ланкастере, на выездной сессии суда.
— И оправдали, сэр. Моя невиновность, слава богу, была доказана, отвечал Уопшот.
— Но в шестнадцатом годе, когда вас судили за растрату, вы не были оправданы, — сказал я, — и провели два года в Йоркской тюрьме.
Я все это хорошо знал, ибо когда он был священником в Клифтоне, мне пришлось посылать ему судебную повестку. И, не давши ему опомниться, я продолжал:
— Мистер Уопшот, вы сейчас ухаживаете за весьма достойной особой, проживающей в доме мистера Браффа; ежели вы не пообещаете мне оставить ее в покое, я вас изобличу.
— Я уже пообещал, — удивленно, но с явным облегчением отвечал Уопшот. Я торжественно обещал это мистеру Браффу, он был у меня нынче утром, и бушевал, и изрыгал хулу, и бранился. О сэр, вы бы испугались, услыхавши, как бранился сей невинный агнец.
— У вас был мистер Брафф? — спросил я в изумлении.
— Да. Я так полагаю, вас обоих сюда привел один и тот же след, отвечал Уопшот. — Вы хотите жениться на вдове, владелице Слоппертонских и Скуоштейлских земель, так ведь? Ну и женитесь, бог в помощь. Я пообещал отступиться от вдовы, а слово Уопшота свято.
— Надобно полагать, сэр, мистер Брафф пригрозил, что вышвырнет вас вон, ежели вы опять сунетесь к нему в дом?
— Вот теперь я положительно уверен, что вы у него побывали, — сказал сей господин, пожавши плечами.
И тут-то мне припомнились ваши слова касательно вскрытого письма, и я уж ни минуты более не сомневался, что это Брафф сломал печать и прочел все от первого до последнего слова.
Итак, один заяц был убит: мы оба, и я и Брафф, дали по нему выстрел. Теперь мне предстояло пальнуть по самому 'Ястребиному Гнезду'; и я отправился туда во всеоружии, да, сэр, во всеоружии.
Я подошел к имению в девятом часу и, войдя в ворота, увидел в боскете знакомую фигуру — то бишь вашу уважаемую тетушку, сэр; но прежде нее я хотел повстречать, любезных хозяек дома, ибо, видите ли, друг мой Титмарш, по письму миссис Хоггарти я понял, что она с ними на ножах, и понадеялся, что открытая ссора с ними позволит мне тотчас ее оттуда увезти.
Я рассмеялся и не мог не признать, что мистер Смизерс малый весьма ловкий.
— На мое счастье, — продолжал он, — мисс Брафф была в гостиной и, пощипывая струны гитары, дурным голосом тянула какую-то песню; однако же, войдя в комнату, я как мог громче зашипел на лакея 'тс!' и стал как вкопанный, а затем осторожно, на цыпочках пошел к ней. Мисс Брафф могла видеть в зеркало каждый мой шаг, но она притворилась, будто ничего не замечает, и как ни в чем не бывало закончила песню
