повторяем, можно увидеть, как Хагби выходит из церкви Святого Джайлса под руку с немолодой полной дамой, которая окидывает окружающих счастливым и гордым взглядом: она бесстрашно раскланивается с самим помощником пастора и шествует по Холборн-хиллу, где останавливается и дергает за ручку звонка у дверей с вывеской: 'Хагби, галантерейщик'. Это — матушка его преподобия Ф. Хагби, которая гордится сынком в белом галстуке не меньше, чем римлянка Корнелия гордилась своими Гракхами. А вот и старик Хагби замыкает шествие с молитвенниками под мышкой и с дочерью Бетси Хагби, старой девой, — сам старик Хагби, галантерейщик и церковный староста.
Наверху, в парадной комнате, где стол уже накрыт к обеду, висит картинка, изображающая замок Мафборо; портрет графа Мафборо, наместника графства Дидлсекс; гравюра колледжа Святого Бонифация, вырезанная из какого-то альманаха, а также силуэт молодого Хагби в берете и мантии. Экземпляр 'Проповедей Семейству Вельможи' стоит на полке рядом с 'Долгом человека', отчетами миссионерских обществ и календарем Оксфордского университета. Старик Хагби знает половину этого календаря наизусть: все приходы, подведомственные колледжу Святого Бонифация, фамилии всех профессоров, членов университетского совета и студентов.
Бывало, он хаживал на молитвенные собрания, случалось даже, проповедовал и сам, до тех пор пока его сын не стал духовным лицом; но не так давно старика обвинили в ереси, и теперь он не знает пощады по отношению к диссидентам.
Глава XV
Университетские снобы
Мне бы хотелось заполнить целые тома описанием разнообразных университетских снобов — так их было много и с такой любовью я о них вспоминаю. Больше всего мне хотелось бы поговорить о женах и дочерях некоторых профессоров-снобов, об их развлечениях, привычках, об их завистливости; об их невинных ухищрениях при ловле женихов; об их пикниках, концертах и званых вечерах. Мне любопытно, что сталось с Эмили Блейдс, дочерью профессора Блейдса, преподавателя языка мандинго. Я и до сих пор помню ее плечи; помню, как она сидела в кругу молодых джентльменов из колледжей Тела Христова и Кэтрин-холла, одаряя их нежными взглядами и французскими романсами под гитару. Вышли ли вы замуж, прекрасная Эмили с прекрасными плечами? Какие прелестные локоны ниспадали на них в те времена! Какая у вас была талия! Какое обольстительное муаровое платье цвета морской волны! Какая камея величиной с плюшку! Тогда в университете насчитывалось тридцать шесть молодых людей, влюбленных в Эмили, и никакими словами не описать то сострадание, ту печаль и то глубокое-глубокое сожаление, иными словами, ту злость, то бешенство и ту недоброжелательность, с которой глядела на нее мисс Трампе (дочь Трампса, профессора флеботомии) за то, что Эмили не косила и лицо у нее не было попорчено оспой.
Что же до юных университетских снобов, то я становлюсь уже слишком стар, чтобы говорить о них как о близких знакомых. Мои воспоминания о них отошли в далекое прошлое, почти такое же далекое, как времена Пелэма.
В то время мы называли 'снобами' грубоватых юнцов, которые никогда не пропускали службы в часовне, носили короткие сапоги и панталоны без штрипок; каждый божий день гуляли два часа по Трампингтон-роуд, добивались стипендий в колледже, а в столовой переоценивали свои силы. Мы слишком скоропалительно выносили приговор юношескому снобизму. Человек без штрипок выполнял свой долг и свое предназначение. Он покоил престарелого родителя, пастора в Уэстморленде, и помогал сестрам открыть школу для девиц. Он составлял словарь или писал трактат о конических сечениях, в зависимости от наклонностей и таланта. Он получал звание стипендиата, а потом получал приход и женился. Теперь он первое лицо в приходе и полагает, что быть членом клуба 'Оксфорд и Кембридж' — шикарная штука; прихожане любят его и храпят во время проповеди. Нет, нет, он не сноб. Не штрипки делают джентльмена, и не короткие сапоги, как бы ни были они грубы, низводят его в ряды простолюдинов. Сып мой, ото ты сноб, если легкомысленно презираешь человека за то, что он выполняет свой долг, и отказываешься пожать руку честному малому, из-за того что на этой руке надета нитяная перчатка.
В то время мы отнюдь не считали предосудительным для кучки юнцов, которых еще секли всего три месяца назад и которым дома не давали больше трех рюмок портвейна, засиживаться допоздна друг у друга в комнатах, объедаясь ананасами и мороженым и наливаясь шампанским и кларетом.
Теперь оглядываешься с каким-то изумлением на то, что называлось тогда 'студенческой пирушкой'. Тридцать юнцов за столом, уставленным скверными сластями, пьют скверное вино, рассказывают скверные анекдоты, поют без конца одну и ту же скверную песню. А наутро молочный пунш, курение, ужасная головная боль, отвратительное зрелище десертного стола, застоявшийся запах табака — и в это самое время ваш опекун-священник заглядывает с визитом, в чаянии найти вас погруженным в занятия алгеброй, и видит, как служитель отпаивает вас содовой водой.
Были и такие молодые люди, которые презирали мальчишек, злоупотреблявших грубым гостеприимством студенческих пирушек, и гордились тем, что давали изысканные обеды на французский лад. Но и те, кто устраивал пирушки, и те, кто давал обеды, были снобами.
Были у нас и такие снобы, которых звали 'франтами'. Джимми, который часов в пять появлялся на людях разряженный в пух и прах, с камелией в петлице, в лакированных сапогах и в свежих лайковых перчатках дважды в день; Джессами, щеголявший своими 'драгоценностями', — юный осел весь в сверкающих цепочках, перстнях и запонках; Джеки, который каждый день торжественно катался верхом по Бленгейм-роуд в бальных туфлях, белых шелковых чулках и с завитыми кудрями, — все трое льстили себя мыслью, что в университете они законодатели мод, — и все трое представляли собой самые противные разновидности снобов.
Разумеется, были и снобы-спортсмены, они имеются и посейчас — те счастливые создания, которых природа наделила любовью к жаргонным словечкам, которые шатаются по конюшням, правят почтовыми каретами перегон-другой и ранним утром расхаживают по двору в охотничьих камзолах, а ночи напролет играют в кости и в карты, и никогда не пропускают скачек или бокса, и сами участвуют в скачках без препятствий, и держат бультерьеров. Еще хуже них были те жалкие людишки, которые терпеть не могли охоты, да она им была и не по средствам, и которые смертельно боялись даже двухфутовой канавы и все же охотились, потому что не хотели отстать от Гленливета и Синкбарза. Снобы-бильярдисты и снобы-гребцы являются разновидностями снобов-спортсменов, и их можно найти не только в университетах.
Кроме того, были у нас и снобы-философы, которые ораторствовали в студенческих говорильнях, подражая государственным деятелям, и твердо верили, что правительство приглядывается к университету с намерением подобрать там ораторов для палаты общин. Были и дерзновенные молодые вольнодумцы, которые не поклонялись ничему и никому, кроме разве Корана да Робеспьера, и вздыхали о тех днях, когда бледный образ священника увянет и исчезнет, не устояв перед возмущением просвещенного мира.
Но хуже всех университетских снобов те несчастные, которых доводит до гибели желание подражать высшим. Смит знакомится в колледже с аристократами и стыдится своего папаши-торговца. У Джонса много родовитых друзей, в образе жизни он подражает им, как и полагается такому веселому и беззаботному малому, зато он разоряет своего отца, лишает сестру приданого, ломает жизнь младшему брату ради удовольствия принять у себя милорда или проехаться рядом с сэром Джоном. И хотя Робинсону, быть может, очень нравится напиваться дома так же, как он напивался в колледже, и возвращаться домой под присмотром полисмена, которого он только что пытался сбить с ног, подумайте, каково это для бедной старухи, его матери, вдовы отставного капитана, которая всю жизнь урезывала себя ради того, чтобы этот веселый молодой человек мог получить университетское образование.
Глава XVI
Литературные снобы
Что-то он скажет о литературных снобах? Вот какой вопрос, я не сомневаюсь, часто задавала себе
