Глава XXXVII
Провинциальные снобы
Наступил в конце концов счастливый день в 'Миртах и Лаврах', когда меня должны были представить тем 'первым фамилиям графства', которых только и удостаивали своей дружбой люди, подобные Понто. И теперь, хотя бедняга Понто только что перенес жесточайшее кровопускание по случаю новой экипировки сына и находился в ужасном, самом убийственном настроении духа, превысив свой кредит в банке и испытав гнет всяких других зол бедности; хотя за столом у него царила бутылка марсалы ценой в десять пенсов вкупе со строжайшей экономией, однако несчастному пришлось напустить на себя вид самого сердечного и искреннего радушия: с мебели были сняты чехлы, молодым девицам раздобыты новые платья, фамильное серебро вынуто из-под замка и выставлено напоказ, — самый дом и все, что в нем находилось, приняло гостеприимный и праздничный вид. На кухне запылали огни, доброе вино вышло из погреба на свет божий, ученый повар уже приехал из Гатлбери стряпать всякие кулинарные мерзости. Страйпс облачился в новое платье, также и Понто, к моему изумлению, а Тамс носил свой пуговичный костюм не снимая, en permanence [51].
И все это ради того, чтобы похвастаться маленьким лордом, подумал я. Все это в честь глупенького, насквозь прокуренного драгунского корнета, который едва умеет нацарапать свою фамилию, тогда как выдающемуся и глубокомысленному моралисту, вроде… не будем уточнять, кого… подсовывают холодную баранину и вчерашнюю свинину. Ну что ж, я перенесу эту пытку холодной бараниной, как мученик. Я прощаю миссис Понто, прощаю от всего сердца, в особенности потому, что, вопреки всем ее намекам, не собираюсь перебираться куда бы то ни было из лучшей в доме спальни, но стою на своем, крепко уцепившись за ситцевый полог, и готов поклясться, что маленькому лорду Геральдону, как человеку молодому и более выносливому, будет очень удобно и в какой-нибудь другой комнате.
Большой банкет у Понто прошел весьма торжественно. Приехали Хобаки в своей фамильной карете, сплошь расписанной гербами с изображением кровавой руки; их человек в желтой ливрее прислуживал, по провинциальному обычаю, за столом и был превзойден в великолепии только лакеем баронета Хипсли, представителя оппозиции, в голубой ливрее. Две старенькие леди Фицозноб прибыли в старенькой коляске на толстых старых вороных, с толстым кучером и толстым лакеем (почему это у вдовствующих дам лошади и лакеи всегда бывают толстые?). А вскоре после прибытия этих особ с их каштановыми накладками, красными носами и в красных тюрбанах последним из приглашенных явился его преподобие достопочтенный Лайонель Фасоль одновременно с генералом и генеральшей Саго.
— Мы приглашали лорда и леди Фредерик Хоулет, но у них в 'Ветке Плюща' гостят знакомые, — сказала мне миссис Понто, — а Кастлхаггарды только нынче утром прислали записку с извинением, что не могут приехать, потому что у ее светлости приступ ангины. — Между нами говоря, у леди Кастлхаггард всегда начинается ангина, когда в 'Миртах и Лаврах' дают обед.
Если принимать у себя избранное общество — счастье для женщины, то, конечно, в этот день моя любезная хозяйка миссис Понто была счастлива. Все присутствующие (за исключением жалкого самозванца, якобы родственника Снобингтонов, и генерала Саго, который вывез на родину бог знает какие миллионы рупий из Индии) были в родстве с пэрами и баронетами. Исполнилось заветное желание миссис Понто. Даже если б она сама была графская дочь, разве могла бы она надеяться на лучшее общество? А ведь ее родня торговала маслом в Бристоле, что было очень хорошо известно всем ее друзьям.
В душе я проклинал вовсе не обед, на этот раз обильный и довольно вкусный, — а убийственную скуку застольной беседы. О любезные мои братья, снобы из Сити, если мы любим друг друга не больше, чем наши провинциальные собратья, то, по крайней мере, доставляем друг другу больше удовольствия; если мы скучаем в одиночестве, то нас хотя бы не приглашают в гости за десять миль, чтобы мы скучали и там!
Хипсли, например, живут в десяти милях к югу от 'Миртов и Лавров', а Хобаки — в десяти милях к северу; они магнаты в двух разных избирательных округах графства Мангельвурцельшир. Хипсли, старый баронет с обремененным долгами поместьем, не стесняется открыто выражать свое презрение к Хобаку, человеку в этих местах новому и очень богатому. Хобак, со своей стороны, относится свысока к генералу Саго, а тот считает семейство Понто немногим лучше нищих.
— Надеюсь, старая леди Бланш оставит что-нибудь своей крестнице, моей второй дочке, — говорит Понто, — мы все чуть не отравились, принимая старухино лекарство.
Леди Бланш и леди Роза Фицозноб имеют вкус — одна к медицине, а другая к литературе, и я склонен думать, что у первой, в тот день, когда я имел счастье с ней познакомиться, был обмотан вокруг тела мокрый компресс. Она лечит всех соседей в округе, коей служит украшением, и все лекарства пробует на себе самой. Она явилась в суд и всенародно свидетельствовала в пользу Сент-Джона Лонга; она свято верит в доктора Бахена; универсальное лекарство Гамбужа принимала без конца, а пилюли Парра — целыми коробками. Она у многих излечивала головные боли нюхательным порошком Скуинстона; носит в браслете портрет Ханемана, а в брошке — прядь волос Присница. Она беседовала о своих собственных болезнях и о болезнях очередной жертвы с каждой из дам, начиная с самой хозяйки и кончая мисс Уирт, причем отводила каждую в уголок и там нашептывала им о бронхите, гепатите, пляске святого Вита, невралгии, цефалалгии и тому подобном. Я заметил, что бедная толстуха леди Хобак смертельно перепугалась, обсудив с ней состояние здоровья своей дочери, мисс Люси Хобак, а генеральша Саго вся пожелтела и третью рюмочку мадеры поставила на стол нетронутой, встретив предостерегающий взгляд леди Бланш.
Леди Роза беседовала о литературе, о книжном клубе в Гатлбери: она весьма начитана по части морских и сухопутных путешествий. Она проявила необыкновенный интерес к Борнео и выказала глубокие познания в истории Пенджаба и Мозамбика, что делает честь ее памяти. Генерал Саго, полнокровный старик, который сидел, погрузившись в непробудное молчание, при упоминании Пенджаба вдруг словно очнулся от летаргии и развлек общество описанием охоты на диких кабанов. Я заметил, что ее милость обращалась довольно презрительно со своим соседом, его преподобием Лайонелем Фасоль, молодым человеком духовного звания, за передвижениями которого вы можете проследить по душеспасительным брошюркам ценою в полкроны за сотню, которые дождем сыплются у него из карманов, куда бы он ни направился. Я видел, как он дал мисс Уирт целую охапку 'Маленькой прачки на Патнейском лугу', а мисс Хобак дюжины две брошюрок 'Мясо на лотке, или Спасение души юного мясника'; при посещении Гатлберийской тюрьмы я видел двух известных воров и бродяг, которые дожидались суда (коротая время игрой в криббедж) — им его преподобие хотел было подарить душеспасительную книжечку во время прогулки по Крекшинскому лугу; они же отняли у него кошелек, зонтик и батистовый носовой платок, а душеспасительные книжонки оставили ему, чтоб подарил кому-нибудь другому.
Глава XXXVIII
Визит к провинциальным снобам
— Любезный мистер Сноб, почему же вы так долго гостили в 'Миртах и Лаврах', — спросила меня одна молодая особа, аристократка из самого высшего общества (которой я свидетельствую свое почтение), — если там все насквозь пропитано снобизмом, если свинина вам надоела, а баранина пришлась не по вкусу, если миссис Понто оказалась хвастуньей и притворщицей, а мисс Уирт изводила вас своей ужасной игрой на фортепианах?
— Ах, мисс, что за вопрос? Разве вы никогда не слышали о доблестных британских воинах, берущих приступом батареи, о докторах, проводящих ночи в чумных лазаретах, и о других примерах самопожертвования? Как вы
полагаете, чего ради английские джентльмены шли две с половиной мили к батареям Собраона, в то время как сто пятьдесят грохочущих пушек косили их сотнями, — уж, разумеется, не ради удовольствия. Что заставляет вашего почтенного батюшку после обеда покидать свой уютный дом и далеко за полночь корпеть в конторе над скучнейшими юридическими документами? Долг, сударыня, долг, который равно обязаны исполнять и военный, и юрист, и литератор. Люди нашей профессии во многих отношениях мученики.
