— Больна, потаскуха? Больна, дрянь этакая? Поделом вору и мука; это бог тебе послал болезнь в наказание. Живо одевайся — и чтоб я тебя больше не видела! Ступай в работный дом, там твое настоящее место. Одевайся же — ты что, не слышишь? Ишь ты, шелковые нижние юбки, — скажи на милость! — да еще и рубашка с кружевами!
Дрожа, всхлипывая, стуча зубами в лихорадке, Кэтрин кое-как надела белье и платье; при этом она словно бы не видела и не сознавала хорошенько, что делает, и ни единым словом не отзывалась на пространные речи трактирщицы. Наконец она, шатаясь, спустилась с узкой лестницы, миновала кухню, подошла к двери и, ухватившись за косяк, оглянулась на миссис Скоур, как будто еще надеялась на что-то. Но трактирщица, подбоченясь, сурово прикрикнула:
— Вон отсюда, бесстыжая тварь! — И несчастная с жалобным стоном отпустила косяк и побрела прочь, обливаясь слезами.
— Погодите, да ведь это… нет… да, конечно, это бедняжка Кэтрин Холл! — воскликнул кто-то за спиной миссис Скоур и, довольно бесцеремонно оттолкнув ее, выбежал на дорогу, без парика, с трубкой в руке. То был не кто иной, как славный доктор Добс; и последовавший короткий разговор его с мисс Кэт привел к тому, что она несколько недель пролежала у него дома в горячке и что он никогда больше не приходил в 'Охотничий Рог' выкурить вечернюю трубку.
Мы не станем задерживаться на этой части жизнеописания мисс Кэт; приходится признать, что за время ее пребывания в доме славного доктора Добса не произошло ничего безнравственного; не станем же мы, в самом деле, оскорблять читателя дурацкими картинками скромной, благочестивой жизни, исполненной здравого смысла и безобидного веселья; все эти добродетели одна преснота, разбавленное молоко; то ли дело порок, остротой и пряностью щекочущий наши чувства. Скажем вкратце: доктор Добс, при всей своей богословской учености, был младенчески простодушен; не прошло и месяца после водворения мисс Кэт у него в доме, как все ее грехи были искуплены в его глазах раскаянием и страданиями; и они с миссис Добс уже судили и рядили, как бы получше устроить судьбу этой юной Магдалины.
— Вспомни, душа моя, ведь ей в ту пору едва сравнялось шестнадцать лет, — говорил он жене, — да и увезли ее, в сущности, помимо ее воли. Граф клятвенно обещал жениться на ней; правда, она ушла от него лишь после того, как этот изверг пытался ее отравить — но подумай, какое истинно христианское величие духа явила эта бедная девушка! Она прощает ему от всего сердца, в то время как я, например, лишь с трудом мог простить миссис Скоур, столь жестоко отказавшую ей в приюте.
От читателя не ускользнет некоторое расхождение между версией доктора Добса и той, которая дана была нами и которая — пусть он в том не сомневается — более достоверна; все дело в том, что доктору рассказывала о случившемся мисс Кэт, а доктор, добрая душа, принял бы ее рассказ за чистую монету, даже будь он во сто крат удивительнее.
Советуясь между собой относительно будущего мисс Кэт, почтенный священнослужитель и его супруга вспомнили о нежных чувствах, которые некогда питал к ней Джон Хэйс, и пришли к заключению, что, если эти чувства не изменились, они сейчас придутся как нельзя более кстати. Решено было со всей осторожностью выяснить расположение Кэтрин на этот счет (осторожность выразилась в том, что нашу героиню спросили, вышла ли бы она замуж за Джона Хэйса). Ответ последовал самый решительный: нет. Когда-то она любила Джона Хэйса — он был ее первой, ее единственной любовью; но теперь она — падшая и уже недостойна его. После чего супруги Добс прониклись еще большим к ней уважением и стали искать способов, как бы устроить этот брак.
Хэйс был в отлучке, когда мисс Кэт вновь появилась в родных краях; но, воротившись, не замедлил узнать о происшедшем — как она заболела и как тетка от нее отступилась, а добрый пастор приютил ее у себя. Спустя несколько дней преподобный мистер Добс повстречал мистера Хэйса и, сославшись на какую-то надобность по плотничьей части, попросил зайти. Хэйс сперва отказался наотрез; потом отказался в деликатной форме, потом заворчал, потом зафыркал и, наконец, дрожа с головы до ног, переступил порог дома. Там, на кухне, сидела мисс Кэтрин и тоже с головы до ног дрожала.
Какой промеж них вышел разговор? Если вам, миледи, так уж хочется знать, вспомните тот день, когда сэр Джон сделал вам предложение руки и сердца. Можно ли вообразить что-либо бессмысленнее тех слов, что были при этом сказаны? Подобные речи не стоит воспроизводить, даже когда их ведут лица, принадлежащие к самому избранному обществу; а уж если дело касается до любовных объяснений плотника и бывшей трактирной служанки, то и подавно. Скажем только, что мистер Хэйс, у которого был целый год на то, чтобы излечиться от своей страсти и который словно бы преуспел в этом, едва лишь увидел Кэтрин, так снова по уши в нее влюбился, и все его усилия пошли прахом.
Знал ли священник, как у них обстоят дела, про то мне неизвестно; но так или иначе, мистер Хэйс теперь, что ни вечер, если не торчал на кухне пасторского дома, то прогуливался в обществе мисс Кэтрин; и не прошло трех месяцев (срок немалый, хоть и приходится сжать его тут до одной короткой фразы), как в деревне узнали о новом тайном побеге; а кто с кем сбежал, он ли с нею, она ли с ним, не мое дело допытываться. 'Я бы этого никогда не допустил, — говорил потом доктор Добс — а жена его улыбалась втихомолку, да они все держали от меня в секрете'. И, наверно, он бы вмешался, если бы знал о нем; но как только миссис Добс заговаривала с ним о том, когда и как именно намерены совершить побег влюбленные, он тотчас приказывал ей замолчать. По правде говоря, супруга священника не раз принималась обсуждать этот вопрос. 'У молодого Хэйса и деньги водятся, и ремесло в руках, говорила она, — он единственный сын у родителей и волен выбрать себе жену по нраву; верно, красавцем его не назовешь, и ни щедростью, ни любезностью он не блещет; но зато он, бесспорно, любит Кэт (а ей, сам знаешь, выбирать не приходится), и чем скорей она за него выйдет, тем лучше. Разумеется, в нашей церкви им венчаться нельзя, но…' — 'Ну что ж, — отвечал доктор Добс, если их обвенчают где-нибудь в другом месте, я тут ни при чем, да к тому же мне ведь ничего и не известно'. Намек был понят, и в одно прекрасное воскресное утро, месяц спустя, мистер Хэйс потихоньку увез свою возлюбленную из пасторского дома, усадив ее на лошадь позади себя; а из-за спущенных оконных занавесок смотрели им вслед пасторские ребятишки и весело смеялись.
За этот месяц мистер Хэйс успел съездить в город Вустер и позаботиться о том, чтобы оглашение состоялось в тамошней церкви, справедливо рассудив, что в большом городе это событие вызовет меньше толков, нежели в глухой деревеньке. В Вустер он и повез теперь свою нареченную. О, злосчастный Джон Хэйс! Куда влечет тебя рок? О, неразумный доктор Добс, забывший о сыновнем долге почитания родителей и поддавшийся уговорам своей супруги, одержимой пагубным пристрастием к сватовству!
В 'Лондонской газете' от 1 апреля 1706 года напечатан указ ее величества о вступлений в силу парламентского акта, имеющего целью поощрение и развитие морской службы, а также лучшее и быстрейшее укомплектование личного состава королевского флота, согласно каковому указу всякий судья полномочен выдавать констеблям, помощникам констеблей и помощникам помощников разрешение на право входить, а ежели надобно, то и вламываться в любой дом, где, по их подозрению, укрывается моряк- дезертир; а за недостатком дезертиров хватать и зачислять в моряки любых жителей, годных к несению морской службы. Нет нужды приводить здесь все содержание этого Акта, занимающего четыре газетных столбца, — равно как и другой, подобный же, где речь идет о сухопутной армии; скажем лишь, что введение его в действие наделало переполоху во всем королевстве.
Все мы знаем, если не из опыта, то понаслышке, что во время больших военных походов за главными силами следует арьергард, в рядах которого скопляется немало всякого сброда; и точно так же в тени важных государственных мероприятий творятся подчас мелкие жульнические делишки. Так великая избирательная реформа дала простор множеству сомнительных ухищрений и махинаций — что нетрудно было бы показать, если бы не твердое наше намерение соблюдать деликатность по отношению к вигам; а вышеупомянутый 'Акт о вербовке', который во имя славы англичан во Фландрии столь жестоко обошелся с англичанами в Англии (не первый, кстати, пример необходимости терпеть нужду дома ради того, чтобы можно было покрасоваться на людях), породил целую армию прохвостов и доносчиков, которые на нем наживались, помимо прочего еще и занимаясь вымогательством у лиц, подпадавших под действие этого Акта — или с перепугу поверивших, что подпадают под него.
После окончания брачной церемонии в Вустере мистер Хэйс озаботился подысканием харчевни подешевле, где бы можно было сэкономить на ночлеге и еде.
