мимоходом). 'Эй, сударь! — говорю я, выдернув манжету, и даю его сиятельству тумака под вздох (самое место, голубушка, если хочешь помешать человеку сказать лишнее, — он у меня так и отлетел к противоположной стене). — Негодяй, — говорю. — Пес, — говорю. Наглый щенок и лоботряс! Как смеешь ты давать волю рукам?' — 'Черт побери, майор, вы ему выдали сполна!' — загоготал длинный прапорщик- ирландец, которого я не раз угощал в этой самой таверне. И в самом деле, граф несколько минут не мог выговорить ни слова, и все офицеры, столпившиеся кругом, со смехом глядели, как его корчит и корежит. 'Господа, это неслыханный скандал, — сказал один из них. — Благородные джентльмены дерутся на кулаках, точно извозчики!' — 'Благородные джентльмены?' — воскликнул граф, которому наконец удалось отдышаться. Я было шагнул к дверям, но Макшейн схватил меня за руку со словами: 'Майор, но вы же не откажетесь драться по правилам?' В ответ на что я с жаром поклялся, что убью негодяя. 'Благородные джентльмены! — продолжал меж тем граф. — Знайте, что этот человек — мошенник, вор и дезертир! Он был моим капралом и сбежал, похитив тыся…' — 'Лжешь, собака!' — взревел я и замахнулся на него тростью; но несколько офицеров бросились между нами. 'Гром и молния! — вмешался тут славный Макшейн. — Как можно столь нагло лгать! Господа, клянусь своей честью, что капитан был ранен под Барселоной; я сам тому свидетель; более того, мы вместе с ним бежали после сражения при Альмансе и едва остались живы'.
Надо вам сказать, голубушка, ирландцы — неслыханные фантазеры. Мне не стоило труда внушить Маку, что мы с ним подружились еще в Испанском походе. Мак слыл оригиналом, однако же ему верили. 'Ударить джентльмена! — не унимался я. — Да вы мне заплатите за это кровью!' — 'Хоть сейчас, — вскричал граф, кипевший от ярости. — Назначайте место'. — 'Монтегью-Хаус', — сказал я. 'Отлично', — был ответ. И мы бросились к двери — весьма своевременно, кстати сказать, ибо полиция, услышав о ссоре, уже спешила, чтобы взять нас обоих под арест.
Но присутствующие офицеры не намерены были это допустить. Мак обнажил шпагу, его примеру последовали другие, и констеблям было предложено на выбор: или исполнять свой долг, если угодно, или получить по кроне и убраться восвояси. Они предпочли последнее; и мы, рассевшись по каретам граф со своими друзьями, я со своими, — отправились на луг, что позади Монтегью-Хауса. О, проклятая кофейня! Зачем только я переступил ее порог!
Прибыли мы на место. Славный Макшейн вызвался быть моим Секундантом, и его очень огорчило, что секундант противника не пожелал раз-другой скрестить с ним шпаги; то был майор, уже в летах, бесстрашный старый рубака, закаленный, как сталь, и не охотник до шуток. Итак, сравнили длину клинков, Гальгенштейн сбросил свой камзол, — я — свое изящное бархатное полукафтанье. Гальгенштейн швырнул на землю шляпу, я осторожно положил свою — один лишь позумент на ней встал мне в двадцать фунтов. Мне не терпелось начать бой, ненависть к противнику — будь он проклят! — переполняла меня, а я хорошо знал, что ему не сравняться со мной в искусстве владения шпагой.
'А парик? Не думаете же вы в нем драться?' — спросил Макшейн. 'Нет, разумеется', — ответил я и сдернул парик с головы.
Чтоб всем цирюльникам жариться на медленном огне! Чтоб всем парикам, буклям, накладкам и шиньонам кипеть в адских котлах отныне и до скончания века! В этом парике таилась моя погибель; кто знает, каких бы высот я достиг, кабы не он!
Я отдал парик прапорщику Макшейну и не заметил, что вместе с ним снялась и черная повязка, явив всем мой второй глаз, здоровый, целехонький и мечущий грозные взгляды.
'Защищайтесь!' — крикнул я графу, делая выпад; но он отскочил назад с проворством зайца (знал, бездельник, что в бою на шпагах ему против меня не устоять); и его секундант, несколько озадаченный, отбил мой удар. 'Я не стану драться с этим человеком, — сказал Гальгенштейн, изрядно побледнев. Клянусь честью дворянина, что его имя — Питер Брок; два года он был моим капралом и дезертировал, ограбив меня на тысячу фунтов. Взгляните на него! Зачем было ему прятать под повязкой здоровый глаз? Впрочем, если угодно, вот вам еще доказательство. Подайте мне мой бумажник!' — И, раскрыв бумажник, он достал оттуда — что бы вы думали? — ту самую распроклятую афишку с перечислением моих примет! 'Удостоверьтесь сами, есть ли у него рубец за левым ухом (точно, голубушка, вот он тут; это меня один окаянный немец хватил на Бойне), взгляните, наколоты ли на его правой руке инициалы 'К. Р.' (и от этого тоже мне никуда не деться). А этот хвастливый ирландец, я полагаю, его сообщник; словом, я не намерен иметь дело с мистером Броком, иначе как при констебле в качестве секунданта'. — 'Как это все понимать, капитан Вуд?' — спросил пожилой майор, секундант графа. 'Гнусная клевета, оскорбляющая меня и моего друга! — закричал Макшейн. — И граф нам ответит за нее!' — 'Постойте, не торопитесь, — сказал майор. — Капитан Вуд, как джентльмен и офицер, без сомнения, охотно докажет графу его ошибку и даст нам всем убедиться, что на его руке нет тех знаков, которыми любят украшать себя простые солдаты'. — 'Капитан Вуд ничего подобного не сделает, майор, возразил я. — Я готов драться с этим негодяем Гальгенштейном, с вами, с кем угодно по законам чести; но я не дам себя обыскивать, точно вора!' — 'Само собой!' — вскричал Макшейн. 'В таком случае моя обязанность отменить поединок', — сказал майор. 'Как вам угодно, сэр, — в бешенстве крикнул я. Позвольте только мне сказать вашему другу, что он лжец и трус; и что, если когда-либо он все же расхрабрится настолько, что пожелает встретиться со мной, он легко найдет меня в моем доме на Пикадилли!' — 'Позор! Я плюю на вас всех!' — воскликнул мой бравый союзник Макшейн. И тут же подкрепил слова делом — или, во всяком случае, изъявил полную к этому готовность.
После чего мы подобрали свою одежду, сели по каретам и разъехались, так и не пролив ни капли крови.
'Неужели это правда? — спросил мистер Макшейн, когда мы с ним остались вдвоем. — Неужели это правда, то, что они говорили?' — 'Прапорщик, — сказал я, — вы — человек бывалый, не так ли?' — 'Можете не сомневаться, ведь я уже двадцать два года в этом чине'. — 'Вам, я думаю, пригодятся несколько золотых?' — 'Еще как пригодятся! Сказать по совести, я уже четыре дня не брал в рот мясного!' — 'Так вот, прапорщик, все это правда, — сказал я. — А что до мясного, то оно ждет вас в ближайшем же трактире'.
Я приказал кучеру остановить лошадей, и бравый Макшейн запасся изрядной порцией мяса, которую и умял по пути, потому что у меня уже каждая минута была на счету. Я рассказал ему все, как было, ничего не утаивая, и он долго смеялся, утверждая, что никогда не слыхал о более ловком маневре. Когда он наконец набил свою утробу, я вынул из кошелька несколько гиней и вручил ему. Мистер Макшейн даже прослезился от умиления, облобызал меня и поклялся, что никогда со мной не расстанется; и думается мне, голубушка, он сдержит свою клятву; во всяком случае, мы с ним с тех самых пор неразлучны, и, пожалуй, это единственный друг, на которого я могу положиться.
Не знаю, по какой причине, но я словно бы почуял в воздухе беду; а потому остановил карету, несколько не доехав до дому, и просил Макшейна сходить удостовериться, все ли спокойно, а сам остался ждать его в соседней таверне. Он тут же отправился исполнять мое поручение и вскорости вернулся, бледный как смерть, с известием, что дом полон констеблей. Должно быть, злосчастная ссора в 'Ристалище' заставила их нагрянуть ко мне в гости, и, надо сказать, они потрудились не зря! Боже ты мой! Пятьсот фунтов звонкой монетой, пять пар платья, шитого золотом, три парика, не говоря уже о сорочках с кружевами, шпагах, тростях, табакерках, — и все это снова досталось негодяю графу!
Я понял, что все пропало, — моя карьера аристократа окончена; а если я попадусь полиции в руки, меня ждет либо расстрел, либо виселица. При таких обстоятельствах, душа моя, все средства хороши и долго раздумывать не приходится. Неподалеку помещалась конюшня, где я не раз нанимал карету, чтобы ехать ко двору, — ха-ха-ха! — и был известен как человек достаточный. Туда я немедля и отправился. 'Мистер Уормэш, — сказал я хозяину, — мне с моим доблестным другом пришла охота проехаться в Туикнэм и там поужинать, а для этого вы должны дать нам ваших самых лучших лошадей'. Через минуту нам уже подвели двух отличных коней и мы вскочили в седло.
Мы не поехали в Парк, а сразу же свернули и пустили лошадей легким галопом по направлению к Килберну; а очутившись за городом, поскакали во весь опор, словно за нами черти гнались. Да, душа моя, много времени для этого не потребовалось; и часу не прошло, как мы с прапорщиком превратились в самых настоящих рыцарей большой дороги. И надо же было так случиться, чтобы в 'Трех Грачах' мы натолкнулись на вас и вашего супруга! Здешняя хозяйка — во всей округе первейшая разбойница. Она нам указала на вашего мужа, она же и свела нас с теми двумя — мы их даже по имени не знаем.
