она почитай что обязана мне своим воспитанием; и к тому же она год или два прожила в любовницах у того самого мерзавца Гальгенштейна, который меня разорил и погубил.
— Подлец и разбойник, вот он кто! — откликнулся долговязый, которого читатель уже, без сомнения, узнал, как и его товарища.
— Так вот эта Кэтрин родила от Гальгенштейна ребенка; и где-то здесь, в этих местах, жила кормилица, к которой мы тогда свезли мальчишку. Муж у нее был кузнец по фамилии Биллингс; если он жив и посейчас, мы можем заехать к нему подковать кобылу, а заодно разузнать, что сталось с пащенком. Его маменьку я бы не прочь повидать.
— Помню ли я ее? — сказал прапорщик. — Помню ли я выпитое виски? Еще бы! Всех помню — и этого плаксивого слизняка, ее мужа, и толстую старуху свекровь, и одноглазого негодяя, что продал мне пасторскую шляпу, из-за которой я было попал тогда в беду. Да, недурно мы поживились на этом деле, и хозяйку, которую вздернули, нам тоже есть чем помянуть.
Тут прапорщик Макшейн и майор Брок, или Вуд, заухмылялись с довольным видом.
Необходимо объяснить читателю, что так веселило их и радовало. Мы уже дали понять, что хозяйка вустерской таверны была известная хипесница, иначе говоря, скупщица краденого и нечто вроде воровского банкира. Ей мистер Брок и его компаньон доверили капитал в сумме шестидесяти или семидесяти фунтов, каковые хранились у нее в хитро устроенном тайнике в помещении 'Трех Грачей', известном лишь самой хозяйке и вкладчикам ее банка; мистер Циклоп, одноглазый сподвижник наших героев в приключении с Хэйсом, и еще один или двое из главных мошенников округи имели свободный доступ к этому тайнику. Мистер Циклоп был убит наповал в одной ночной стычке под Батом; хозяйка угодила на виселицу, попавшись в качестве сообщницы очередного воровства; и когда мистер Брок и мистер Макшейн, воротясь из Виргинии, первым делом отправились в Вустер — ибо все их надежды были связаны с хранившимся там капиталом, — их немало встревожила весть о горестной доле владелицы 'Трех Грачей' и многих славных завсегдатаев этого заведения. Вся честная компания распалась; таверна вовсе перестала существовать. Куда девались деньги? Следовало, во всяком случае, наведаться в тайник — дело того стоило, и наши герои решили им заняться.
Явив находчивость, какой трудно было ожидать от человека его звания, мистер Брок прибыл к новому хозяину дома с толстой папкой под мышкой и, отрекомендовавшись живописцем, сказал, что желал бы нарисовать вид, открывающийся из одного окна этого дома. Ему сопутствовал прапорщик Макшейн, несший ящик с принадлежностями для рисования (а точней, с отмычкой и ломом); и нет нужды объяснять читателю, что как только оба они вошли в хорошо известное им помещение, так тотчас же устремились к тайнику, и, к несказанной своей радости, обнаружили в нем не то чтобы собственные сбережения; (те были присвоены хозяйкой 'Трех Грачей', как только до нее дошла весть об их ссылке), но немало денег и вещей — всего фунтов на триста; и мистер Макшейн тут же рассудил, что на все это богатство они имеют точно такое же право, как и всякий другой. И в самом деле, их право тут было точно таким же, как у всякого другого — исключая разве законных владельцев; но кто стал бы искать таковых?
Не задерживаясь в Вустере, они сразу пустились в путь со своей добычей; случаю было угодно, чтобы их лошадь потеряла подкову в какой-нибудь полумиле от домика мистера Биллингса, кузнеца. Приблизясь к кузнице, они услыхали несшиеся оттуда отчаянные крики, происхождение которых не замедлило разъясниться. На наковальне лежал ничком маленький мальчик; двое или трое других, кто побольше, а кто и поменьше, держали его за ноги и за руки, а целая куча сверстников заглядывала в окно, в то время как рослый мужчина, голый до пояса, стегал мальчишку кнутом. Появление путников с лошадью заставило мастера оглянуться, но лишь на миг, после чего он снова вернулся к прерванному занятию и принялся отделывать мальчишку с удвоенным усердием.
Лишь кончив свое занятие, он повернулся к вошедшим и спросил, чем может им служить; на что мистер Вуд (поскольку он сам выбрал для себя это имя, так мы и будем звать его до самого конца) остроумно заметил, что при всей своей готовности услужить им, он, видимо, предпочитает послужить вон тому юному джентльмену.
— Шутить тут нечего, — возразил кузнец. — Если не оказывать ему этой услуги теперь, ему худо придется, когда он вырастет. Он кончит на виселице, это так же верно, как то, что его зовут Билл… впрочем, не важно, как его зовут. — И в заключение своих слов он стегнул мальчишку еще один раз, чем, разумеется, вызвал еще один вопль.
— А, так его имя Билл? — спросил капитан Вуд.
— Его имя не Билл! — возразил кузнец угрюмо. — У него вовсе нет имени; и сердца тоже нет. Семь лет назад какой-то бродяга-иностранец привез этого пащенка моей жене, чтобы она его выкормила; и она не только выкормила его, но и оставила потом в семье, потому что была святая душа (тут он заморгал глазами), а теперь… теперь ее не стало (тут его голос стал прерываться всхлипываниями). И, будь он неладен, из любви к ней я тоже не стал его гнать, а он, подлец, вырос лгунишкой и вором. Вот только сегодня, нарочно, чтобы позлить меня и моих ребятишек, он стал говорить о ней дурное! Да я из него — за это — дух — вышибу! — Последние слова достойный Мулкибер произнес, сопровождая каждое новым ударом кнута, а юный Том Биллингс всякий раз подтверждал получение такового пронзительным визгом и дискантовой бранью.
— Полно, полно, — сказал мистер Вуд. — Отпустите парнишку и вздуйте огонь в горне; нужно подковать мою лошадь, а мальцу и так уже изрядно досталось, бедняге.
Кузнец повиновался и отшвырнул мистера Томаса в сторону. Тот поплелся прочь от кузницы, но на пороге обернулся и так посмотрел на своего истязателя, что мистер Вуд, перехватив его взгляд, вцепился Макшейну в плечо и воскликнул:
— Это он, это он! Точно такое же выражение лица было у его матери, когда она поднесла Гальгенштейну яд!
— Да неужели? — отозвался прапорщик. — А скажите, майор, кто она была, его мать?
— Миссис Кэтрин, болван, — сказал Вуд.
— Ах, вот оно что! Ну, так недаром же говорится: яблочко от яблони недалеко падает — ха-ха!
— Иное яблочко и подобрать не грех, — лукаво подмигнул мистер Вуд; и Макшейн, поняв намек, щелкнул себя пальцами по носу в знак того, что полностью одобряет соображения своего командира.
Покуда Биллингс подковывал гнедую кобылу, мистер Вуд успел подробно расспросить его о мальчишке, только что подвергнутом порке, и к концу разговора уже нимало не сомневался, что этот мальчишка — тот самый, которого семь лет тому назад произвела на свет Кэтрин Холл. Кузнец обстоятельно перечислил ему все добродетели своей покойной жены и все многообразные грехи приемного сына: он и драчун, и воришка, и сквернослов, и лгун, каких поискать; и хоть по годам самый младший в доме, а уже портит своим примером других. А теперь с ним и вовсе не стало сладу, и он, Биллингс, твердо решил отдать его в приходский приют.
— За такого щенка в Виргинии можно бы получить десять золотых, вздохнул мистер Макшейн.
— В Бристоле и то отвалили бы не меньше пяти, — задумчиво отозвался мистер Вуд.
— А что, может, стоит взять его? — сказал мистер Макшейн.
— Может, и стоит, — отозвался мистер Вуд. — Прокормить-то его недорого встанет — шести пенсов в день за глаза довольно. Мистер Биллингс, обратился он к кузнецу. — Вы, верно, удивитесь, узнав, что мне хорошо известна вся история этого мальчика. Мать его — ныне покойная — была девица знатного рода, чья судьба сложилась несчастливо; отец — немецкий вельможа, граф Гальгенштейн.
— Он и есть! — вскричал Биллингс. — Такой белокурый молодой человек, он сам привез сюда ребенка, и еще с ним был драгунский сержант.
— Граф Гальгенштейн. Умирая, он завещал мне позаботиться о его малолетнем сыне.
— А завещал ли он вам деньги на уплату за его содержание в течение семи лет? — спросил мистер Биллингс, заметно оживившийся от этой мысли.
— Увы, сэр, ни пенса! Более того, он мне остался должен шестьсот фунтов; не так ли, прапорщик?
— Шестьсот фунтов, клянусь своим геррбом! Как сейчас помню, когда он явился в дом вместе с поли…
— Да что толку вспоминать! — перебил мистер Вуд, бросив на прапорщика свирепый взгляд. — Шестьсот фунтов долгу мне; где уж ему было думать о плате вам. Но он просил меня разыскать ребенка и
