— Я учу его быть честным перед собой и людьми, — высокопарно заметила она.
— А ты не думаешь, что его могут элементарно побить? И почему ты считаешь, что остальные все быдло?
— А кто они? Думают только о том, чтобы нажраться, и ничего не делать. А в классе у него одни малолетние ублюдки. Ты бы знал это, если почаще ходил на родительские собрания. Его класс понемногу превращается в отхожее место. У них учится один ученик, которому уже шестнадцать лет, он четыре раза оставался на второй год.
— Тем более, надо учить его приспосабливаться. Ему жить среди таких. А ты чему учишь? Скандалам и конфронтации? Его же просто сломают, так и знай!
— Не каркай! — оборвала она его. — Ты никогда его не любил!
Начиналась старая песня, и Бен оборвал разговор. Развязка наступила через месяц.
— Я забрала его из школы! — довольно заявила Лариса. — Теперь я удовлетворена, он больше не будет соприкасаться с этим быдлом.
— Как же школа? Он останется неграмотным?
— Что за упаднические мысли у тебя? Я подумала обо всем, договорилась с учителями, и теперь они будут приходить на дом.
— А работу ему тоже будут приносить на дом? — взорвался Бен.
Артемка стал замкнутым, целыми днями сидел перед компьютером. Никто к нему никогда не ходил. Лишь в дверь подбрасывали записки, где обзывали психом.
Сначала Бен ругался, потом и сам стал замечать, что с парнем что-то не то. Он часами мыл руки, переводя целый кусок мыла за раз. По полдня одевался, разглаживая каждую складку.
Потом он стал все проверять. Одевшись, он заставлял их, словно попугаев повторять за собой:
— Волосы нормально?
Они должны были сказать ' нормально'.
— Костюм застегнут нормально?
И так по каждому пункту, не пропуская ни одной мелочи. Однажды он потребовал долби-сураунд для компьютера.
— Можешь биться головой о стену, но тебе я его не куплю! — легкомысленно заявил Бен и был тут же наказан, когда Артемка подошел к стене и стал биться об нее с заданностью робота, успев разбить лоб в кровь, пока его не оттащили.
Потом был Кривошеев. Потом побег из «Кайсара». Все завертелось словно крылья гигантской, смахивающей все на своем пути мельницы.
— Столько всего случилось, столько нелепых и глобальных событий, а место для пацана не осталось, — с запоздалой горечью подумал Бен.
Четвертого ноября ему удалось дозвониться до сына. Трубку обычно брала Лариса.
Когда она была на работе, Артем отвечал только на ее звонки, узнавая, кто звонит по АОН. В этот раз все было иначе. Сердце Бена бухнуло в ребра, когда он услышал по подростковому ломающийся голос на том конце провода.
— Алло.
— Сынок, это я, твой папка. Как я соскучился по тебе.
— Привет, папа, — равнодушно произнес Артем.
Но Бен этого даже не заметил, окрыленный, что разговаривает с сыном.
— Сколько мы с тобой не виделись?
— Четыре месяца и восемнадцать дней, — без запинки ответил Артем.
Бен знал, что ошибки быть не может, все проверено — перепроверено. Мысль царапнула на периферии, но испортить себе праздник он ей не позволил. Он всегда старался вести себя с ребенком как со здоровым полноценным человеком. И парень как-то оттаивал от своего наваждения, он это видел.
— Как успеваемость? Какие оценки ставят тебе учителя? Мне так хочется многое у тебя спросить?
— Все нормально, пап. Учителя приходят по-прежнему. Говорят, я стал лучше учиться.
В дневнике у меня одни пятерки. Ты знаешь, они сказали мне, что раз я учусь дома, дневник совсем не обязателен, но я настоял. Я сказал, что если они ставят мне оценки, то должен быть и дневник. Иначе будет непонятно, кто я — отличник или хорошист. У меня одни пятерки, пап.
Еще одна странная вещь, на которую он устал обращать внимание доктора Кривошеева.
Артем действительно мог настоять на своем. В магазине хамоватому продавцу, в автобусе кондуктору, отпустившему грубость. Бен бы промолчал, но Артем спуску таким не давал. Вещь невозможные в случае подобного заболевания, Кривошеев так говорил.
— Вполне возможно, что это не ассоциативная шизофрения, а некая форма невроза, причем невроза, явно наносного и благоприобретенного, если не сказать, внушенного. Но я ничего не могу поделать, ваша жена категорически против любых форм вмешательства.
Чего греха таить, и Бен был против. Боялся осложнений, неотложной госпитализации, длительной изоляции. Пусть все идет, как идет, такова была его позиция.
— Сынок, ты не обижайся, что я не приехал к тебе как обещал. Я очень спешил, но по пути попал в аварию. Нет, со мной все в порядке, ты не волнуйся, ты же знаешь, твой папка выпутается из любых ситуаций, но меня задержали в милиции с их дурацким протоколом.
— Я не обижаюсь, пап. Я знаю про аварию.
— Мама рассказала?
— Нет, не мама. Пап, а ты чего не приходишь?
— Пока не могу, сынок. Долго рассказывать, очень долго рассказывать, это не телефонный разговор. Ты на улицу выходишь? Тебе надо выходить на улицу. Скажи маме, чтобы погуляла с тобой. Кстати, как твой новый отчим? Не обижает? А то ведь знаешь, я за тебя глотку перегрызу. Помнишь, как я на собак кинулся?
— Помню, пап. Я тогда был совсем маленький, мы пинали мячик во дворе школы, и вдруг прибежали три пса. Одна маленькая злобная была у них заводилой. И два черных мохнатых кобеля. Маленькая все крутилась около нас, а когда ты кинул в нее мячиком, стала грызть его. Они вели себя как хозяева, пока ты не взял два больших камня и пошел прямо на них. Но кидать ты начал, только когда они побежали. Потом ты сказал, что если бы мы их не прогнали, то на площадке остались бы они, а не мы. И играть нам было бы негде. Признайся, тебе было страшно?
— Ну, немножко, сынок.
— Понимаю. Тогда, когда я тебя спросил, ты сказал, что нисколько.
— Ты не можешь этого помнить.
— Мне запомнились твое лицо. Ты боялся и шел на них — черных наглых собак.
— Когда у тебя самого будут дети, ты поступишь точно также. Ты очень многое для меня значишь.
— Я хочу быстрее вырасти, и тогда буду воспитывать своих детей совсем по-другому.
Я буду лучше их понимать.
— Я стараюсь, сынок. Обещаю, что теперь все будет по-другому. Я хотел попросить у тебя прощения за тот случай. Это когда у вас в школе пропали деньги из гардероба, а ты как-то растерялся, когда я спросил, брал ли ты их. И я ударил тебя. У меня до сих пор сердце сжимается, когда я вспоминаю. Тебе было больно?
— Я уже забыл, пап. Я же был маленький.
— Ты щадишь меня, сынок. Ты часто в запале упоминал, как я бил тебя зазря.
— Не переживай, пап.
— Как я могу не переживать, если ты там совсем один. Ни друзей, ни настоящего отца рядом. Какой бы я не был, но я всегда старался не ударить при тебе в грязь лицом. Я становился смелее и даже сильнее. Чтобы это понять, надо самому стать отцом.
— Наверное. Только я не один, пап.
— Не понял, повтори.
— У меня появился друг.
— Не может быть! Прости, я, конечно, не считаю, что у тебя не может быть друзей, но все это очень неожиданно. У тебя так долго не было друзей.
— Три года восемь месяцев и семь дней.
— Кто он? Расскажи о нем поподробнее. Наверное, он из компьютерного клуба и вы познакомились по переписке?
— Нет, он не из компьютерного клуба. Он терпеть не может компьютеры.
— Странно, сейчас буквально все помешались на виртуальных игрушках. Но это не важно. Он приходит к тебе домой?
— Мы встречались всего один раз, пап, но он пообещал прийти. Это было тогда, когда я ждал тебя и сидел на лавочке. Он первым заговорил со мной и сказал, что на перекрестке за три квартала произошла большая авария, ты не пострадал, но прийти не сможешь.
Бен до бела сжал трубку.
— Какой паренек? Ты его видел раньше?
— Видишь ли, нельзя сказать, что я его вообще видел. Он терпеть не может, когда на него смотрят.
— Ты не должен заговаривать с посторонними на улицах, это может быть опасно, в городе полно уродов.
— Он не урод. К тому же он хорошо тебя знает и не сказал про тебя ни одного дурного слова. А ты его уродом обозвал.
— Извини. И что же он про меня нарассказывал?
— Сказал, что у тебя ответственная работа, тебя все уважают. Каждый здоровается с тобой и с почтением пожимает руку.
Мальчишка фантазирует, запоздало понял Бен.
— Он должен ко мне прийти, но запаздывает, — в голосе Артема было нетерпение.
— Имя у твоего нового дружка есть?
— Его зовут Веничка.
— Что?!
— Извини, пап, в дверь звонят, это Веничка пришел.
Бен только сипло крикнул, но сын уже бросил трубку. Бен стал истерично накручивать номер Кривошеева. Неизвестно, как он вспомнил его, он поначалу и не знал, чей там номер накручивает.
У доктора были люди, сняв трубку, он продолжал разговор, судя по всему важный, но Бен не в силах сдержать себя, закричал:
— У него появилось имя! Веничка! Это ужасно!
Он не представился, но Кривошеев не только его узнал, но даже вспомнил о чем собственно речь.
— Ну, вот, я же предупреждал, — спокойно проговорил он.
