Режь!
Бен оцепенел, а послушник, как ни в чем не бывало, отхватил себе палец, с легким стуком упавший на траву.
— Меня всегда интересовало, сколько весит палец? — несмело улыбнулся послушник.
— Один раз во сне я отлежал себе руку, и она показалась мне очень тяжелой.
— Золотце ты мое, — Касьян опять погладил его по голове. — Сейчас мы это узнаем точно. Режь себе руку, сын мой.
— Вы точно знаете, что надо резать? — усомнился Александр.
— Конечно. Я уверен, а ты ведь веришь мне?
— Абсолютно, — пожал то плечами. — Где лучше отхватить, у плеча?
— У локтя начинай, а то у плеча ты слишком быстро истечешь кровью, и мы не успеем занять ногами.
Послушник приставил нож локтевому сгибу и стал водить туда — обратно. Бок его стремительно окрасился красным.
— Да ты ножик поверни зубчиками, так тебе удобнее хрящики будут пилить, — отечески наущевал Касьян.
Бен попятился, руки попали на мокрое, оказалось, что он описался словно пятилетний ребенок. Ничего не соображая, он полз задницей вперед, хотя давно можно было встать, так как кусты закрыли картину экзекуции. Когда же он поднялся, то упал, ноги не держали. Далее он бежал на четвереньках, словно напуганный до смерти, загнанный за вешки зверь.
Полина, как ни в чем не бывало, лежала на травке, там, где он ее оставил. Он схватил ее за руку, она руку вырвала.
— Убирайся! — крикнула она. — Я на тебя обиделась!
У Бена стремительно вылетело из головы, что они поссорились. Он даже не помнил, о чем они говорили.
— Бежим, если хочешь жить! — шептал он, но из горла вырывался лишь хрип.
— Отстань, говорю! — закричала девушка.
Он увещевал ее говорить тише, он встал на колени, куда там, девица была непреклонна.
— Что ты там шепчешь! — гневно сказала она. — Ты мне надоел. Где проводник?
Проводник! — позвала она.
Бен опрометью кинулся прочь, потом, будто вспомнив, вернулся, схватил девушку за руку, она опять вырвалась.
— Иду, моя милая! — послушалось издалека.
Затопали шаги, зашумели кусты. Бен метался по поляне. Не мог ни убежать, ни остаться. Он был на грани помешательства. Появившийся Касьян с улыбкой лицезрел его мучения.
— Знаешь, я видел столько смертей, но твоя будет наиболее занятная, потому что ты самый большой трус на свете, — заметил он, и, повернувшись, крикнул невидимому послушнику. — А теперь вторую ногу милый. Не спеши, береги силы.
Полина, наконец, поняла, что происходит нечто из ряда выходящее, посмотрела на опустившегося на корточки Бена, спросила:
— Что все это значит?
В ответ Бен мог только выть, напугав девушку до смерти. Впервые в жизни он увидел, как человек сереет лицом на глазах.
— Мы умрем? — спросила она.
— Бежим! — тонко пропищал Бен, он и не знал, что способен так тонко пищать, как комар.
— Ползите сюда, дети мои, — раздался отческий голос.
И они поползли. Ноги двигались без их вмешательства, мышцы сокращались сами собой и подталкивали их все ближе к застывшему у края поляны снисходительному человеку. По пути Бен захватил толстую ветку, лишь отдаленно могущее служить оружием, Касьян увидел, и даже не насторожился.
— Это тебе не пригодится, можешь мне поверить.
— Верю, — промычал Бен сквозь стиснутые зубы.
Проводник велел ее бросить, и он с готовностью выполнил команду. Они были полностью во власти этого страшного человека-хозяина зоны абсолютной веры.
29
Велев остановиться, Касьян подошел и отечески похлопал их по бокам, а девушку еще и по заду, оценивая и прикидывая, при этом он вслух деловито комментировал, откуда и что можно отрезать, чтобы человек не умер сразу. Они выли в два голоса, он переждал их вопли, приговаривая, что не может заняться делом, пока они орут.
В ответ они заорали еще громче. Он усмехнулся, оценив их детскую хитрость, и заявил, что в таком случае придется сначала отхватить их языки.
Бен безропотно взял протянутый нож, и с изумлением увидел, как к лицу приближается его собственная рука. Ладонь была немыта, по крайней мере, сутки, однако это не помешало ему разжать пасть и вытащить наружу собственный язык.
Рука с ножом неотвратимо опускалась сверху, и на лезвии он увидел кровь предыдущей жертвы. У него оставалась секунда или две, и он совершенно не представлял себе, что можно придумать. Даже его природная изворотливость молчала, парализованная страхом.
— Никакого насилия, друзья мои, — увещевал Касьян, достав и нюхая зловещий платок.
— Вы все сделаете сами и больше не будете грешить на зону абсолютной веры.
— Остановись, сынок! — раздался негромкий голос.
На небольшом взгорке появился не кто иной, как Жора. Каким бы образом он сюда не попал, но проделал это чрезвычайно вовремя.
— Ты вернулся, Плотник! — фальцетом выкрикнул Касьян. — Что тебе прошлого раза было мало?
— Ты сердишься, Цезарь, значит ты не прав, — заметил Жора.
— Вот этого не надо, Плотник! Не надо вешать на меня чужие грехи. Никакого Цезаря я не трогал! Ты мне всю обедню испортил!
— Прекрати орать! — устало проговорил Жора. — Ты же знаешь, что на меня твои крики не действуют.
— Посмотрим! — зловеще пообещал Касьян и велел Бену вернуть нож, что тот и проделал с большим облегчением, после чего крикнул Жоре, чтобы тот подошел.
Тот подчинился, но не пополз как Бен, а шел уверенно и спокойно. Однако лицо напряглось, указывая на внутреннюю борьбу.
— Тяжелы шаги по зоне абсолютной веры, — усмехнулся Касьян. — Бери нож, Плотник!
Он протянул нож, который Жора без сопротивления взял.
— Вырежи себе сердце! — приказал Касьян.
— Не делайте этого! — закричала Полина.
Жора сжал рукоять с такой силой, что побелели руки — и врезал Касьяну в лицо, правда, не острием, а надо было, а кулаком. Касьян отскочил, в его руках возник другой нож, которым он стремительно махнул в направлении лица Жоры. Тот увернулся, они сделали еще по паре выпадов, плетя сложные па, в которой главная партия была отведена рассекающим со свистом воздух клинкам.
— Не плохо! — заметил Касьян. — А как же не убий!
— Это не для двуногих зверей писалось.
— А ты изменился, Плотник. Откуда в тебе столько жестокости?
— Я никогда не был добреньким. Заканчивай словоблудие, ты слишком много насобирал грехов в мошну, пришло время платить за товар.
— Здесь твоя власть не распространяется!
Жора хоть и обладал крупной комплекцией, да и возраст давал о себе знать, но он двигался с грацией, о которой Бен мог только мечтать. Медленно, с подчеркнутой осторожностью ступая, он делал молниеносный выпад. Касьян ничем не уступал, убийца был с опытом. Мелкие порезы появлялись на соперниках беспрерывно, но никому не удавалось поставить победную точку. В глазах Касьяна зажегся страх, когда он понял, что ему не победить.
— Но я и не проиграю! — вскричал он. — Твои ученики не плохо обустроились, твоей здесь власти более нет. Опять надо начинать все заново и объяснять свою правоту.
Только способен ли ты? Ты стар. Ты хочешь спокойно встретить свою старость. Не так ли?
— Не так. И не говори мне об учениках, ибо здесь их нет, а есть отступники.
— Как ты заговорил. В твоих словах мне слышится усталость. Ты устал от людского предательства, не так ли? Сколько раз тебя предавали? Семь раз по семь и еще семь?
Они ударили ножами так, что посыпались искры, и разошлись.
— Вставайте, мы уходим, — обратился Жора к беглецам.
— С удовольствием, — встрепенулся Бен. — Если бы ты знал, как вовремя ты появился.
Уже не в первый раз, между прочим. Первый раз это случилось тогда, когда меня упаковщик чуть не сцапал.
— Я знаю.
Но тут вмешался Касьян.
— Так не пойдет. Люди останутся здесь, я их не отпускал. Уходи один.
— Ты же знаешь, один я не уйду.
— В таком случае, ты знаешь, что делать.
— Откуп?
— Какой ему откуп? — закричал Бен. — Сейчас навалимся все вместе. У меня на него дубина найдется.
Не вовремя встрял.
— Откуси себе колено, — приказал Касьян.
Бен уперся. Пример неповиновения был у него перед глазами. Если старик ему не подчинился, то чем он ему уступает? Но уже через секунду неведомая сила гнула его к собственной ноге, и единственной причиной, по которой он не смог выполнить приказ, стала недостаточная гибкость позвоночника.
— Тогда ты ему откуси колено! — обратил свой взор Касьян на девушку, и та послушно поползла к Бену, тот отшатнулся, прикрывая колени ладошами.
— Остановись, я согласен на откуп! — рявкнул Жора.
Касьян осклабился.
— Отлично, брось свой нож!
Жора взял нож двумя руками и переломил пополам.
