Дадус.
—Так ты тот самый Айван, о котором я столько слышала? — спросила молодая женщина.
Вид ребенка вызвал у Айвана долгий приступ смеха. Ребенок был толстый, коричневый, круглолицый, в веснушках и невероятно жизнерадостный.
—Чо, Дадус, от такого не отвертишься, что это не твой! — сказал он.
—Айван такой, Айван сякой, Айван в печенках у меня уже сидит, — сказала его жена, изучая, насколько Айван соответствует сложившимся у нее представлениям.
—Слушай, сходи-ка за пивом, — сказал ей Дадус.
—Я угощаю, — сказал Айван и полез в карман.
—Ни за что, — возразил Дадус.
—Давай я довезу тебя до магазина, — сказал Айван.
Мотоцикл вызвал восхищенные восклицания, и он покатал всех по очереди. Да, они слышали его песню по радио. У всех она есть. Они ждут следующей записи. Айван стал восхищаться домом, мебелью и снова ребенком. Они пили пиво и болтали, пока Дора готовила.
Он узнал, что Маас Натти умер в том же году, когда уехал Айван. Его немного огорчило, что Дадус не сразу вспомнил, кого он имеет в виду. Мисс Ида продала кафе белому человеку и отбыла неизвестно куда. Дадус не был уверен, что знает место, где похоронили старика, и что случилось с его землей. Он не жалеет, что бросил ловить рыбу. Работать в кафе легче, меньше грязи и больше денег. Дадус посмотрел на жену, подмигнул Айвану и изобразил губами какую-то фразу. Айван разобрал только что-то о «белых женщинах». Маас Барт, сказал он, все еще в силе, но он тоже больше не рыбачит, а возит туристов и показывает им коралловый риф. С ним работает мальчик-ныряльщик — отламывает от коралла кусочки, которые они потом высушивают и продают.
—Он ныряет под риф? — спросил Айван.
—Не он один, — ответил Дадус. — Это хорошие деньги.
Айван покачал головой, вспоминая, как Маас Барт смеялся, попыхивая трубкой и приговаривая: «Вот так красотища, ман».
—Мирриам вышла замуж. Детишек нарожала. Угадай, за кого она вышла? — Дадус изобразил на лице таинственную улыбку. Айван пожал плечами. — За Черного Рафаэля.
—Врешь! За своего кузена?
—За него, мы еще называли его Король Реки.
—Вот это да! Но ведь у него нет средств, чтобы кормить семью и детей.
—Ты на реке уже был?
—Нет еще.
—Так сходи и посмотри, — сказал Дадус с той же таинственностью. — Прогресс, ман. Ты что, не заметил, что ли, как у нас все преобразилось?
—Да видел я.
—Ты, наверное, думаешь, — сказал Дадус сияя, — что прогресс только в Кингстоне.
—Нет, — ответил Айван, — вижу, что не только там.
Внезапно им овладело сильное беспокойство. Он вручил Дадусу шелковую рубашку и очки, а Доре, немало удивленной и переполненной чувством благодарности, подарил золотые часы. Пообещав вернуться к обеду, он направился к реке, с тревогой предугадывая, какие формы там принял прогресс. Он надеялся увидеть Мирриам хотя бы издали. Но больше всего его заинтриговала таинственность Дадуса. Какие там, интересно, изменения? Каким это образом одинокий нелюдим Рафаэль превратился в кормильца большой семьи? Возможно, Рафаэль по-прежнему выращивает свою легендарную высокогорную ганджу, и они вместе смогут делать бизнес?
Ничто, казалось, не соответствовало его воспоминаниям. А река? Что они могли сделать с рекой? Он ничего не смог придумать, но, судя по тому, что уже видел, вряд ли что-нибудь хорошее. А Дадус — это вам не Батч — гордится этим. Айван давно здесь не был, поэтому для него все так неожиданно… Черт возьми, как ему хочется, чтобы все оставалось таким, как он помнит. Но жизнь течет, и ничего постоянного в мире нет.
Мост не изменился с тех пор, как он прыгнул с него. Разве что казался теперь не таким высоким — и все же это был адский прыжок, особенно для ребенка. Река, неторопливо катившая свои воды между гор, была такой же зеленой, загадочной и спокойной. Добавился только маленький белый домик рядом с пляжем. Горы такие же высокие, величественные и прекрасные, какими он их запомнил. Бог Всемогущий, есть все- таки что-то неизменное, наконец-то можно сказать, что все происходило в реальности, а не в мечтах и видениях.
Айван присел на мосту, устремив глаза и душу вверх, к холмам, и позволив воспоминаниям реять в свободном потоке, и почувствовал, как на него нисходит мир и покой. Он еще никого не видел, но слышал пение: где-то за излучиной реки женщины стирали белье. Легко и радостно он представил себе, что мисс Аманда и Мирриам стирают вместе со всеми.
Солнце начало спускаться к реке, омывая своим светом речную долину и окаймляя холмы с детства знакомым багрово-золотым свечением. Пронзительная тишина, которую только подчеркивало отдаленное пение, воскресила его детство с такой силой, что ему захотелось плакать, — но не от горя или гнева, и даже не от боли, а от железной тирании времени. Сейчас Айван был уже далеко от своей бездумной надежды, что все здесь будет прежним, охваченный смиренным чувством благодарности к тем немногим вещам, которые остаются неизменными. По реке плыли плоты, неспешно продвигаясь в сторону моря. Два или три из них огибали далекую излучину — темные, постепенно увеличивающиеся пятна на зеленом фоне. Айван смотрел на поток, в который он с такой бесшабашностью когда-то прыгнул — как давно это было! Вряд ли он сумеет сегодня повторить этот прыжок. Но было что-то живительное, почти гипнотическое в том, как бесшумно закручивались крохотные водовороты.
Когда Айван снова поднял глаза, плоты подошли ближе. Они были массивные и нагруженные, но не грузом, а людьми. Рафаэль благоговейно совершает с семьей воскресную прогулку по реке, которую некогда держал в своем подчинении? Тогда там наверняка окажется Мирриам, которая может его заметить. Не лучше ли ему уйти? Узнает ли его Мирриам? Эта мысль повергла Айвана в шок, сковала нерешительностью. Он внимательно посмотрит на ее старшего ребенка… Тот день, проведенный на реке, когда умерла мисс Аманда… Возможно, этим и объясняется ее внезапное замужество? Ладони его покрылись потом.
Вскоре Айван разглядел, что, не считая тех, кто управлял плотами, все люди на них были белыми. В ярких шикарных одеждах, с фотокамерами через плечо, они громко разговаривали, и ветер донес до него обрывки их разговоров. Дребезжащий звук расколол тишину и диссонансом ворвался в его настроение. Белые люди сидели на возвышениях, а черные, упершись в багры, выгибали свои потные спины. Если бы Джонни Байсмюллер с гиканьем свалился с одного из нависших над рекой деревьев и схватился в воде с крокодилом, вряд ли это удивило бы его больше.
Река несла плот к нему, он подплывал к мосту. Айван молча изучал людей, ни словом не ответив на веселое приветствие, которым наградила его толстая пара, разлегшаяся на небольшом возвышении. Он был уверен, что человек, который управляет плотом, и есть Рафаэль. Эти гигантские мускулистые плечи непревзойденной черноты явно принадлежали ему. Когда плот подплыл к мосту, полная женщина наклонилась и что-то сказала Рафаэлю. Айван заметил, что, пока она говорила, ее рука небрежно погладила Рафаэля по ноге. Но ничуть не интимно, а с той рассеянностью и бесцеремонностью, с какой гладят любимого скакуна. Рафаэль наклонился к ней, стараясь понять смысл ее слов. Она засмеялась, и только после этого лицо Рафаэля расплылось в глупой улыбке. Он покорно закивал, его зубы ослепительно блеснули на солнце. Затем, по-прежнему улыбаясь, отошел в дальний конец плота, напряг мускулы и принял позу. Мощные мускулы налились как блестящие черные гроздья, но сама поза была вымученной и подобострастной, а лицо превратилось в маску заискивающего и глуповатого дружелюбия.
—Изумительно! — сказала женщина, засмеялась и щелкнула фотоаппаратом. Течение унесло их под мост.
Так, значит, дело не в реке. Вот, оказывается, что случилось с одиноким и нелюдимым гигантом, которого они звали Король Реки. Каких же кровей этот улыбчивый шут, занявший королевское место?
