После этого он отпихнул Алика и собирался врезать по настоящему. Флорову хватило бы одного хорошего удара в челюсть, и Азерников, наверное, и убил бы его, если бы оглянувшись, не увидел, как Марина втаскивает Яну наверх. Сразу забыв про Флорова, он шагнул к Марине, грубо обхватил жену снизу за ноги и швырнул через перила.
На мгновение, показавшееся вечностью, несчастная женщина замерла в воздухе, а потом со страшным криком рухнула вниз. Азерников наклонился, чтобы отцепить руки второй жертве, но тут с Флоровым что-то произошло.
Ненависть ослепила его, и он сделался похож на сорванную с тормозов машину.
Подскочив к убийце, он врезал кулаком в бок на уровне талии. Не пробив с первого раза, бил раз за разом, все глубже, все сильнее.
Азерников взвыл, с выпученными глазами стал оборачиваться, отмахиваясь рукой.
Алик инстинктивно подлез под руку, а потом толкнул что есть силы. Два движения наложились, а вектор был один. В пустоту. Убийца оступился, под колени ему угодил низкий буртик. Азерников аки птица замахал крылами, но это не помогло.
Он раззявил рот, проваливаясь спиной вперед, а на лице не было ничего кроме удивления, как раньше у Быка, он не понимал, как такая тщательно спланированная операция могла сорваться, и почему он не справился с таким сопляком, а потом перевалил через перила, навстречу семнадцати этажам пустоты, чтобы воссоединиться внизу с женой, согласно данной в Загсе клятве.
Но Флорову до этого уже не было никакого дела: он помогал взбираться Яне наверх.
Ч А С Т Ь 2
В З А П А Д Н Е
Г Л А В А 1
МАССАЖНО-КОСМЕТИЧЕСКИЙ САЛОН. УЛИЦА МИЧИГАНОВА
Чистые простыни, ломкие и прохладные как мартовский лед, благоухали ароматизатором и приятно холодили тело. Флоров с удовольствием вытянулся, позволив натруженным суставам захрустеть.
— Где ты так научился драться? — Элла, натирая руки кремом, с интересом смотрела на него.
Флоров не ответил. Не захотел разочаровывать девушку, что это все Келло. В сегодняшнем случае с охранником тоже.
— Ты должен его простить, он же тебя не знал, — продолжила Элла.
— Теперь будет знать, — лениво проговорил Флоров.
— Теперь уж точно. Твоя популярность растет и вскоре выйдет за пределы нашего косметического салона.
Флоров велел кончать болтать и приступать к своим обязанностям. В последнее время он заметил за собой такую манеру — грубо обрывать людей. С момента гибели Марины прошло две недели. Правда, официальная версия гласила совсем не о гибели.
Вернее будет сказано, что не было никакой официальной версии, как не было и самого преступления. Дело в том, что в тот же день тела погибших исчезли из морга. Коновал использовал все свои возможности, но сумел лишь узнать, что за телами приезжал некий темнолицый, одетый во все черное.
Флоров догадывался о ком идет речь, но Коновалу ничего не сказал. На следующий день он обнаружил фамилии пропавших в списке выехавших в длительную командировку по приемке оборудования в Канаду.
Коновал взялся навести справки за границей, послав туда Ханыча, но тот долетел только до Европы и как в воду канул. Свидетели утверждали, что в Хитроу сняли с рейса какого-то русского, которому внезапно стало плохо, но в больницах его след не обнаружился и в консульство никто не обращался: ни официальные власти, ни сам Ханыч.
Сам факт, что Ханычу стало плохо, вызывал сильные сомнения: парень если на что и жаловался, то разве что на малое количество еды и баб, но никак не на здоровье.
Пока Черный был на свободе, Яне не переставала угрожать опасность, и Флоров перевез женщину на круглосуточно охраняемую дачу Коновала в Волосатовку и сам туда переехал.
Дом был построен безо всякого стеснения в средствах и фантазии, в нем было два этажа, не считая чердака, в которых размещалось одиннадцать просторных комнат.
Кроме двух охранников и садовника на даче постоянно проживал лишь полностью парализованный брат Коновала Сергей, который самостоятельно не мог даже дышать, а говорить он мог только в том случае, если ему через голосовые связки пропускали поток кислорода из баллона.
После случившегося на балконе портоуправления наступило затишье. Никто не беспокоил больше Флорова, но это его не успокаивало, наоборот. Затишье напоминало предгрозовую паузу 1872 года.
Элла уже разминала ему ягодицы длинными сильными пальцами, а именно седалищный нерв, и от острого наслаждения он на некоторое время забыл обо всех своих тревогах. Зазвонил мобильный телефон. Флоров сунул руку и достал его из- под стола. Звонил Масол. Кстати, его настоящее имя было Алексей, фамилия Мукин, мордвин по национальности. Дружка его пропавшего все называли Гошей, по производной от Игоря, а фамилии, похоже, вообще никто не знал. Ханыч.
— Ты где? — спросил Алексей. — Я сейчас приеду.
— Мне еще заправиться надо, — капризно сказал Флоров.
— Вместе заправимся. Тут такое дело, но это не телефонный разговор. Буду через пятнадцать минут.
Флоров положил телефон и сказал Элле:
— Слышала? Пятнадцать минут тебе.
— Не успеем, — сказала она.
— Массаж успеем.
Спустя четверть часа он вышел на крыльцо массажного салона, славившегося своими девочками, и главное, очень удобно расположенного — в двух шагах от кожного вендиспансера. Впрочем, он был неправ, мадам строго следила за здоровьем своих девочек.
Пожевывая зубочистку, Флоров задумчиво изучал застывшие у парадного иномарки. «Шестисотых» было всего три, и приятно грела душу мысль, что один из них его. Правда, по доверенности, но зато без дураков и синего щита, настоящий. Обьем двигателя шесть литров, кузов класса 'эс'.
Загодя увидя знакомую «девятку» с Алексеем, он завел «шестисотый» и въехал на бензоколонку, расположенную через дорогу.
Вперед сунулся джип «панджеро» с высокомерным холеным «пиджаком», тогда Флоров высунулся в окно и с наслаждением крикнул тому прямо в лицо:
— Ну-ка, гиббон, убери свой уазик!
Тон был узнаваем и хорошо отрепетирован, правда, водитель заартачился, стал демонстративно набирать номер на мобильнике, но тут, непрерывно гудя, сзади резко накатил Масол, едва не влезши ему на крышу, и им двоим с Флоровым не хватило буквально нескольких сантиметров, чтобы общими усилиями раздавить джип меж двух машин.
Лицо «пиджака» стало белее его тысячедолларовой сорочки, и он счел за лучшее исчезнуть.
Флоров обратил внимание, что Масол сигналит, не переставая, и машет ему рукой.
Он подошел. Алексей вертелся на сидении ужом и все время оглядывался. По всему было видно, что ему не по себе, и что-то его гнетет.
— Что случилось? — спросил Флоров.
Мукин повернул к нему взопревшее лицо и сказал:
— Гоша объявился.
Интонация у него была какая-то странная. Во всяком случае, она меньше всего напоминала радость по поводу когда-то пропавшего, а теперь внезапно объявившегося подельника.
— Он где? За границей?
— В том то и дело, что здесь, в городе.
— Ты его видел? — удивился Флоров.
— Нет. Он звонил.
Флоров облокотился на крыло масоловского авто, глянул с прищуром:
— Что-то он не торопится увидеться со старыми друзьями.
Мукин отвернулся, показав свой изумительный коршуний профиль, и пробормотал больше себе, чем собеседнику:
— Говорит как-то не по-нашему, слово не вставить. Как книжку читает. По Морскому радио как раз «Спикер» передавали, нашу любимую песню, там еще в клипе кетчупом все брызгают, а он ноль внимания. На него совсем не похоже.
Флоров задумался. Что-то действительно не похоже на обычно немногословного Ханыча: ему и пару слов то связать, подвиг. Скажет обычно словечко да может молчать целый день.
Походило, скорее всего, на ситуацию, как если б его ЗАСТАВИЛИ говорить.
Неприятная, прямо скажем, ситуация. Неужели началось?
— Что он тебе сказал? — спросил Флоров.
— Да в том то и дело, что ничего! — взорвался Алексей. — Бормотал все время как пьяный. Я, говорит, приехал. Я ему: ты где? А он свое гнет. Вот приехал, никто его не встретил, чего делать не знает.
— Где он пропадал, не сказал?
— Нет.
— Ну и чего ему надо было?
— Не сказал. По-моему, он и сам не знал. Может, он дури наглотался?
'Одни вопросы', — подумал Флоров. — 'И ни одного ответа. 'Воскрешение Ханыча вместо того, чтобы внести хоть какую-то ясность в и так до невозможности запутанные события последних дней, вызвало новый всплеск мути. Тут, пожалуй, даже опыт известного в определенных кругах реаниматора не поможет.
У Флорова создалось ощущение, что кто-то играет слишком крупными картами, особо не разбирая, что бьет: шестерку или козырь. Еще ему не понравилось слово 'воскрешение'.
При чем тут воскрешение? Ведь он же не умирал? Или все-таки умирал?
