Три полки занимали книги и справочники по керамике.
Они пошли дальше.
— Это его спальня, — произнесла Эрика Бургойн. — Я сюда никогда не заходила и сейчас тоже не собираюсь.
Кэшин попал в белую комнату: кровать, стол, простая ночная лампа, небольшая прикроватная тумбочка с четырьмя выдвинутыми ящиками — все было одного цвета. Два нижних ящика явно взломали. Из спальни открывалась дверь в гардеробную. Он увидел одежду Бургойна: пиджаки, костюмы, рубашки на плечиках, носки и белье на полках, туфли на подставке. Все было дорогое, но уже не новое.
Тут же стоял красный лакированный шкаф. Он открыл его и сразу же почувствовал свежий запах хвои. Шелковые вещи висели на вешалках, а свернутые в трубочку салфетки лежали на отдельной полке.
Он подумал, не пригласить ли сюда Эрику.
Нет, не стоит.
За гардеробной находилась ванная с синевато-серыми стенами и полом, деревянная ванна, стянутая обручами наподобие бочки, туалет, душ — две дырчатые пластины из нержавеющей стали: одна, на которую нужно было вставать, и другая, через которую лилась вода. Здесь обнаружились несколько кусков желтоватого мыла, разовые лезвия, шампунь. Он открыл дверцы простого деревянного шкафчика: три стопки полотенец, шесть штук больших, банных, упаковки мыла, пачки лезвий, туалетная бумага, салфетки.
Кэшин вернулся к Эрике. Вместе они прошли еще в одну спальню, которая могла бы сделать честь хорошему отелю. Там даже было нечто вроде гостиной с камином и двумя креслами. В старомодной ванной не оказалось ничего неожиданного. Переход заканчивался небольшой прачечной с новомодной стиральной машиной и сушилкой.
Рядом находилась кладовка, где хранились постельное белье, скатерти, салфетки, белые полотенца, стиральные порошки.
Они вернулись назад тем же путем.
— Есть еще одна гостиная — та, где телевизор, — сказала Эрика.
Четыре кожаных стула у камина, телевизор на полке слева, еще один шведский музыкальный центр справа. «Для этого дома даже уютно», — подумал Кэшин.
— Ладно, — сказал он, — тут все ясно. Наверху, пожалуй, нечего делать, там ничего не трогали, я думаю.
Она посмотрела на него как-то неуверенно.
— А я бы поднялась, — сказала она. — Пойдемте?
— Ну конечно.
Они прошли в центральный холл и поднялись на один пролет широкой мраморной лестницы, затем на Другой. Все это время он старался не показать, как ему больно. Сверху от лестницы в обе стороны тянулась галерея, куда выходило шесть дверей темного дерева, все они были закрыты. Кэшин и Эрика стояли на небольшом персидском ковре, который был озарен падавшим сверху лучом света.
— Я хочу забрать какие-нибудь вещи из комнаты матери, если, конечно, там что-то еще есть, — сказала Эрика. — Раньше у меня просто духу не хватало.
— И сколько же вы ждали?
— Лет тридцать.
— Я буду здесь. Если что… — сказал Кэшин.
— Не надо, спасибо.
Эрика подошла ко второй двери слева. Он заметил, как она, поколебавшись, открыла ее, протянула руку к латунному выключателю и вошла внутрь.
Кэшин открыл ближайшую дверь и включил свет. Это оказалась спальня с большой двуспальной кроватью, застланной белым покрывалом, с двумя платяными шкафами, туалетным столиком и письменным столом, придвинутым вплотную к зашторенному окну. Он прошел по бледно-розовому клетчатому паласу и раздвинул портьеры. Перед ним открылась конюшня из красного кирпича, почти голые верхушки деревьев, которые трепал ветер, а дальше — невысокий холм, окрашенный в бурые осенние тона.
Он вернулся на галерею, подошел к балюстраде, взглянул вниз. Внезапно у него закружилась голова и его потянуло туда, через перила.
— Все, — раздался у него за спиной голос Эрики.
— Нашли, что хотели?
— Нет, ничего, совсем ничего. Да и глупо было думать, будто что-то осталось.
Они вернулись на террасу и сели у стеклянного столика.
— Вы заметили что-нибудь особенное? — спросил Кэшин.
— Нет. Простите, кажется, от меня вам будет мало толку. Я в этом доме нечастый гость.
— Как же так?
Она бросила на него быстрый взгляд:
— Вот так, детектив.
— На ночь все запирали, сигнализацию включали?
— Не знаю. Я уже очень давно не ночевала здесь.
Необходимо было спрашивать дальше.
— А ваш брат, мисс Бургойн…
— Умер.
— Утонул, мне говорили.
— Да, на Тасмании, в девяносто третьем году.
— Пошел поплавать?
Эрика шевельнулась в кресле, скрестила ноги в вельветовых брюках, покачала носком черного лакированного ботика:
— Видимо. Все вещи остались на берегу, а тела так и не нашли.
— Все верно. Итак, во вторник утром вы были здесь.
— Да, была.
— Часто навещаете отчима?
Она потерла ладони:
— Часто? Да нет…
— Не ладите?
Эрика опустила лицо и враз как будто постарела, увяла:
— Мы не очень близки. У нас так принято… Меня так воспитали…
— А зачем вы приезжали?
— Чарльз хотел поговорить со мной.
— Можно подробнее?
— Это уже слишком. Для чего вам?
— Мисс Бургойн, — ответил Кэшин, — я не знаю, что нам еще понадобится. Но если хотите, я так и запишу, что вы отказались отвечать на вопрос. Никаких проблем.
Она грустно повела плечами:
— Хотел поговорить о своих делах.
Кэшин подождал, пока не стало ясно, что больше она не скажет.
— Ладно, пошли дальше. Кто наследники?
Она удивленно подняла глаза:
— Я не знаю. А вы?
— Тоже. О завещании речи никогда не было?
Она усмехнулась:
— Мой отчим не тот человек, который стал бы об этом говорить. Я думаю, он и о смерти никогда всерьез не думал. Это, знаете ли, для низшей расы.
— Допустим, он знал своего убийцу…
— Что значит «допустим»?
