— Это для собак? Выбираю я? Ну тогда чаю и печенья.
— Отлично. А тебе?
— Чего покрепче — это что? — поинтересовалась она, снимая куртку и оглядывая комнату, музыкальный центр, полки с дисками и книгами.
— Ну, пиво… Красное вино, ром. Кофе с ромом — отличная штука в холод, значит, сейчас можно хоть каждый день. Только маленькую чашку. Хотя большая тоже пойдет.
— Среднюю. Можно?
— Можно попробовать. Здесь тянет на крайности. Я его в кофеварке делаю, только подогреть надо.
Ее волосы блеснули на свету, и она ответила:
— Вот и отлично. Совсем не та бурда, которую я обычно пью.
Пока он кормил собак, кофе уже успел согреться. Кэшин щедро плеснул в кружки рома, налил до краев кофе, взял кружки в одну руку, а сахарницу в другую и появился в комнате.
Хелен разглядывала диски.
— Серьезная музыка, — заметила она.
— Ты имеешь в виду — для полицейского?
— Нет, для меня. Мой отец днем и ночью гонял оперные записи. Я их прямо терпеть не могла. Да, в общем-то, и слушать не умела. Плохой я слушатель, признаться.
Он протянул ей кружку.
— Чуть-чуть сахару положи, чтобы не горчило, — посоветовал он.
— Слушаюсь и повинуюсь!
Он положил ей ложку сахару, размешал, потом кинул себе.
— Ну, будем здоровы!
Она отхлебнула и радостно заметила:
— Надо же, вкусно!
Они сели.
— Грустно это все, — заметила она, глядя в огонь.
— Ясное дело.
— Мне как-то неловко обо всем этом думать. Знаешь, по-моему, тебе кажется, будто я пытаюсь тебя использовать.
Залаяли собаки.
— Ничего, если они тут посидят? — спросил Кэшин. — Беспокоить не будут.
— Ничего, пусть заходят.
Кэшин взял ее кружку, впустил собак внутрь. Они подошли к Хелен, но она совсем не испугалась. Он строго приказал им идти к камину, собаки послушались и легли у огня, положив головы на лапы.
— Это совсем не допрос, Джо, — мягко сказала она. — Я пришла поговорить о том, что происходит, просто поговорить по душам. Думаю, что правительство с удовольствием повесит убийство Бургойна на мальчишек, лишь бы это добавило политических очков.
— Да какая это политика. Убийство есть убийство.
— Что, совсем никакой?
— По крайней мере мне о политике никто не говорил.
— Тут работы на целую бригаду хватит. А занимались всем только ты и Дав, да и то — ты уходишь в отпуск, Дав уезжает обратно в Мельбурн. И ты еще хочешь меня убедить, что дело не пытаются закрыть?
Врать ей Кэшин не мог.
— По-моему, всё хотят спустить на тормозах, — сказал он. — Старик умер, мальчишки погибли, времени у нас вагон. Трудно вести расследование, когда все вокруг кипят от ненависти. Кто нам что скажет?
— Это ты про Даунт?
— Про Даунт.
Она отхлебнула кофе и спросила:
— Джо, как ты считаешь, возможно, что мальчишки не нападали на Бургойна?
Дров в камине хватало, но он все-таки подбросил еще, подошел к музыкальному центру и поставил Бьёрлинга. Баланс немного уплыл, он подкрутил его и ответил:
— Да. Возможно.
— Значит, если это были не мальчишки, тогда не надо беспокоиться о том, чтобы Даунт остыл. Можно не снимать с них обвинение и продолжить розыск убийцы, так?
— Хелен, меня откомандировали из отдела убийств в Порт-Монро. У них ничего не выходило, и они привлекли меня. Затем случилось то, что случилось.
— А Хопгуд имел какое-то отношение к этим перестановкам?
Кэшин снова сел.
— При чем тут Хопгуд?
— При том что он же хозяин Кромарти. Мне говорили, что начальник участка в сортир не пойдет без одобрения Хопгуда.
— Ну, я живу в Порт-Монро. Может, до тебя такие слухи и доходят, а я ничего подобного не слышал.
Они внимательно посмотрели друг на друга поверх кружек. Хелен медленно опустила ресницы и произнесла:
— Джо, говорят, он убийца.
— Убийца? Кто это говорит?
— Весь Даунт.
Кэшин подумал, что поверит во что угодно касательно Хопгуда. Он отвел взгляд.
— Мало ли что говорят о полицейских. Работа такая.
— Ты же сам из семьи аборигенов. Неужели тебе никто ничего не сказал?
— Моя родня считает, что я обычный бледнолицый полицейский. Но ты все равно этого не поймешь. Поговорим лучше о богатеньких белых мальчиках, которые рвутся править миром.
Хелен закрыла глаза.
— Вовсе не обязательно… Начнем сначала. Говорят, что Кори Паскоу был расстрелян той ночью. Ты был там. Что ты на это скажешь?
— Скажу то же, что сказал следователю.
— Но ты же пытался отменить операцию.
— Разве?
— Да, пытался.
— С чего ты взяла?
— Сейчас это не важно.
— Сейчас? При чем тут «сейчас»? В любом случае, следователь будет решать, кто что делал или не делал.
— Господи, — устало произнесла она, — ну никак до тебя не достучаться. Можешь ты расслабиться хоть на секунду?!
Он почувствовал раздражение.
— Сдается мне, тебя в детстве избаловали, — сказал он. — Произносишь свои пламенные речи, как взрослая, а на самом деле ты просто богатенькое дитя. Не получаешь того, что хочешь, и сразу топаешь ножкой. Что ж, обратись к прессе. Пускай девочка расскажет им о часах. В телевизор попадешь. Ведь кампания уже на носу. Твоя и Бобби.
Хелен поднялась, поставила кружку на колченогий столик, взяла куртку.
— Что ж, спасибо за беседу. И за кофе.
— Всегда пожалуйста.
Кэшин тоже встал и пошел проводить ее через огромную комнату с неровными, по-мышьи скрипевшими половицами. На небе висела почти полная луна в окружении стремительных высоких
