башни.
Разве что опять вмешался слепой случай? Не знаю. Tрудно сказать хоть с какой-то определенностью. Но, как бы то ни было, Челлини – или кто другой – в цель все-таки попал, и Шарль де Бурбон, экс- коннетабль Франции, бывший первый принц крови, несостоявшийся граф Прованский, готовый дать вассальную присягу Генриху VIII, королю Англии, изменивший своему королю и своей стране, окончил свое земное существование в самом вроде бы неподходящем для доблестного рыцаря положении – при осаде столицы христианского мира и резиденции главы церкви, папы римского.
Шестого мая 1527 года его армия, потерявшая и единое руководство, и расшатанную и до того дисциплину, начала штурм Рима.
IV
Последовал чудовищный разгром. Папа римский, как всегда в случае опасности, укрылся в замке Святого Ангела. Защищаться ему было нечем, у него было только тысяч пять ополченцев во главе с кондотьером Ренцо да Чери, да еще солдаты его швейцарской гвардии. Из тех 189 швейцарцeв, что были при Клименте VII, 147 погибли, но они дали ему возможность бежать из своего дворца в замок.
В Риме в то время жило около 50 тысяч человек, и это был богатый город. Он, конечно, мало что производил и занимался в основном, так сказать, обслуживанием. Если верить автору подробной и авторитетной книги о роде Медичи, в Риме было 7 тысяч проституток, во что, честно говоря, верится с трудом. Как-никак, для этого ремесла требуется некоторая привлекательность, и при 50-тысячном населении наличие 7 тысяч куртизанок означает, что в городе не было ни одной порядочной женщины в возрасте от 18 до 38. Но, как бы то ни было, Рим был богатым городом, в нем сосредоточились все административные функции всей тогдашней «вселенской» церкви. В Риме жили кардиналы, и их дворцы представляли собой заманчивую добычу. В Риме были богато украшенные церкви и высокочтимые святилища, и все они были набиты ценностями.
Наконец, в городе во множестве были живые люди, и их можно было пытать, насиловать и убивать. Дикая резня, разразившая в Риме в мае 1527 года, потрясла Европу. Это было нечто чудовищное, что превзошло воображение не только незадачливого Гвидо Макиавелли, который беспокоился только о том, чтобы не пострадали его курятники, и начисто не понимал, что его могут зарезать, но и людей куда его поумнее.
Трупы валялись кучами, кровь текла по улицам ручьями в совершенно буквальном смысле, людей резали на части и скармливали им куски их собственной плоти, вопили подвешенные над кострами несчастные, у которых требовали показать, где спрятаны их ценности, монахинь насиловали прямо на улицах – и не было никакой силы, способной все это остановить.
Восьмого мая в Рим приехал кардинал Помпео Колонна, личный враг папы Климента VII. Он принадлежал к могущественной семье римских «баронов», Колонна. Kак и семейство Орсини, с которыми Колонна отчаянно враждовали, у них было множество земельных владений вокруг Рима, так что кардинал привел с собой некоторое войско, составленное из его вассалов. Положим, он прибыл в Рим для того, чтобы поучаствовать в грабеже, но все же он никак не предполагал, что грабить будут дворцы и его, и его союзников. Он попытался прекратить резню – но тщетно. Все, что он смог сделать, – это укрыть в своих имениях тех, кто смог заплатить за защиту.
Спасти церкви он даже не пытался. Количество перепорченного, изгаженного и уничтоженного церковного имущества не поддается учету. На одной из фресок Рафаэля копьем были выцарапаны слова «Мартин Лютер».
Но обвинить в произошедшем только немецких лютеран было бы несправедливо. Испанцы и итальянцы, добрые сыновья католической Церкви, делали в Риме ровно то же самое и громили монастыри с ничуть не меньшим энтузиазмом, чем германские поклонники Лютера.
Только 6 июня Климент VII был выпущен из замка Святого Ангела, заплатив фантастический по тем временам выкуп в 400 тысяч дукатов. Кроме того, святейший престол отказывался от своих прав на Парму, Пьяченцу, Чивитавеккью и Модену, а уж заодно – и епископство Утрехта. Все это отходило к императору Священной Римской империи, войска которого разгромили Рим так, как когда-то его разнесли дикие готы.
Пользуясь случаем, венецианцы захватили Равенну.
Лютер в Германии, когда до него дошли вести о том, что случилось, говорил, что «
И благочестиво добавлял: «
V
Вести о разгроме Рима и о практически полном пленении Климента VII имели самые серьезные последствия для режима Медичи и во Флоренции – он попросту рухнул.
Об этом режиме, вообще говоря, есть смысл сказать пару слов. Папа Климент, как и положено папе римскому, жил в Риме. Но Флоренция рассматривалась им как его семейное достояние, и он намеревался оставить это достояние в семье. После смерти сына Лоренцо Великолепного, Джулиано Медичи, а потом и его внука и тезки, Лоренцо II, сына Пьеро Глупого, все надежды были сосредоточены на двух юношах, Ипполито и Алессандро Медичи. Оба они были незаконными отпрысками рода – Ипполито был внебрачным сыном Джулиано Медичи, а его кузен, Алессандро, считался сыном Лоренцо II, но на самом деле, скорее всего, был незаконным сыном самого папы Климента. Их обоих поселили во Флоренции как ее будущих правителей еще в 1524 году, но поскольку они были слишком молоды, – Ипполито было тогда всего лишь 13 лет, а Алессандро – 14, – то правил вместо них их воспитатель, кардинал Поссерини.
Ну, в мае 1527 года его выгнали вместе с обоими его воспитанниками, а во Флоренции была вновь провозглашена республика.
Никколо Макиавелли приехал во Флоренцию в мае 1527 года. Он находился в странном положении – его должность, в сущности, состояла в том, что он был эмиссаром не существующего больше правительства к армии, у которой большe не было никакого командования. Уж с какими чувствами въезжал он в городские ворота, судить не берусь. Надо думать, его грызла мысль, что вот и сейчас, в 1527-м, он оказался на стороне проигравших – в точности, как это случилось с ним пятнадцать лет тому назад, в 1512-м.
Тем не менее были и надежды. Во Флоренцию вернулись его друзья – те, что уцелели после разгрома кружка садов Орти Оричеллари, Лодовико Алламани (тезку и кузена которого казнили в 1522-м) и Дзаноби Буондельмонти. Оба они были по-прежнему очень расположены к Никколо и вместе с ним надеялись на то, что он будет назначен на свою прежнюю должность, но, увы, они оказались в меньшинстве.
А большинство было решительно настроено против Никколо, причем обвиняли его самые разные люди, буквально со всех концов политического спектра Флоренции. Люди благочестивые ставили ему в вину то, что он плохо соблюдал посты и крайне редко ходил на проповеди, люди солидные и благонамеренные – то, что он сидел в трактире и писал всякие там комедии, – а лучше всех высказался почтенный Леоне Альбицци, представитель знатного рода, один из отцов города и истинный столп общества:
«
Хуже всего, конечно, на его репутации сказалась близость к рухнувшей власти. Его называли «
В конце концов, обе комедии ставили во Флоренции и видели их очень многие. В общем, как бы то ни было, но на выборах кандидатура Никколо Мекиавелли была провалена: за него было подано только 12 голосов, а против – 555.
Он на возводимые на него обвинения либо никак не возражал, либо его доводы, если он их и приводил, в дошедших до нас записях современников не отразились и до нас не дошли.
Лет эдак через 150 после описываемых событий в Англии было изобретено понятие служения стране, а не конкретному правителю, и Макиавелли, живи он тогда, через полтора столетия после 1527 года, мог бы сказать, что он всегда, твердо и неизменно, служил родной Флоренции, какую бы форму правления она ни избирала. Hо он жил не в 1700-м в Англии, а в 1527-м, во Флоренции, и сограждане бы его не поняли. Они считали, что служил беспринципно то одному, то другому режиму – а он считал, что в обоих случаях, как
