проговорил:
-Обожди ещё малость, воевода! Ещё немного.
И будто в подтверждение слов даура, от толпы маньчжур отделилась группа в два десятка человек и направилась к давно ожидавшим их сунгарийцам. Матусевич отметил некоторое напряжение, охватившее его тело. Разумеется, ранее, в своей прошлой жизни, он вёл переговоры и с галицийскими террористами, и с турецкими шпионами, но те переговоры зачастую носили формальный характер. А переговорщики с той стороны остывали уже через некоторое время после обмена предложениями. Пленные майору Матусевичу нужны были крайне редко. Сейчас же переговоры, к которым он готовился не один год, должны были решить многое и на совершенно ином, гораздо более высоком уровне, нежели разговор с главарём пусть и крупной, но шайки бандитов. Игорь вглядывался в лица приближающихся маньчжур - брезгливые взгляды чиновников, которым пришлось тащиться по мокрому прибрежному песку и высокой траве, вызвали в нём прилив негодования, которое копилось за то время, что пришлось провести в ожидании. Однако по мере приближения брезгливые взгляды маньчжур немедленно перенеслись на лавку, им предложенную, вскоре сменившись на безразличные маски, глаза которых смотрели будто бы сквозь сунгарийцев. Один из них - старик со слезящимися глазками на болезненного цвета лице, натужно покряхтывая, сел напротив Матусевича. Его сальные волосы торчали тонкой косичкой из-под шапочки с медным шариком- навершием. Длинные рукава цветастого халата покрывали ладони почти полностью, показывая лишь длинные тонкие пальцы с грязными отросшими сверх меры ногтями. Остальные маньчжуры были значительно моложе.
Лавкай представил Матусевича, князя-эвенка и себя, после чего кратко пояснил маньчжурской стороне те вопросы, которые нужно обсудить. Маньчжур, слушая даура, кивал, сидя к нему чуть ли не вполоборота. Было совершенно неясно понимает ли он князя или нет, ибо он так ни разу и не посмотрел на говорившего. После того, как Лавкай замолчал, сунгарийцы уставились на старшего среди маньчжур. Выдержав длинную, уже ставшую предсказуемой, паузу, старик заговорил едва слышным, дребезжащим голосом. По мере того, как он отвечал, Лавкай мрачнел, а Нэми непонимающе посматривал на своих товарищей. Матусевич, видя растерянность своих вассалов, сжал кулаки. Он уже понял, что случилось нечто неправильное. Дождавшись момента, когда старик умолкнул, Игорь обратился к дауру:
- Лавкай, что происходит?
- Этот чиновник не имеет полномочий на ведение переговоров, - заявил князь. - Его ранг слишком невелик для этого, воевода.
- Так какого чёрта он тут делает? - вспылил Матусевич, отчего остальные маньчжуры, стоявшие за спиной горе-переговорщика немедленно зашушукались, а чуть после и заговорили в голос.
Бойцы-сунгарийцы тут же подобрались, поглядывая на своих командиров. Гусак тем временем положил палец на спусковой крючок, держа под контролем вооружённых маньчжур, стоявших чуть в стороне от стола.
- Видимо, им мало Нингуты, - меланхолично пожал плечами Лавкай. - Вот они и прислали сяньшэня - чиновника низшего ранга.
- В таком случае, - встал из-за стола Матусевич, - тут нам делать нечего! А им и подавно! - Игорь указал на опешившего старика-маньчжура и направился к канонерке.
- Лавкай, скажи им, пусть проваливают и присылают кого-нибудь, имеющего нужные полномочия! - вдруг остановился Игорь и добавил:
- А мы пока наведаемся в Гирин.
Однако маньчжуры и не думали покидать заводь. Их суда стояли весь день и на утро следующего дня остались там же. Рейтары, бряцая оружием и отсвечивая начищенными до блеска доспехами, патрулировали берег Сунгари, где расположились лагерем маньчжуры. С чувством собственного достоинства, преисполненные жадного до боя блеска в глазах, они ревностно следили за своим врагом. Сведённые в полк всадники - солоны и дауры, в основном были сыновьями знати - князьков, старейшин и шаманов, а также немалый процент составляли лучшие воины того или иного поселения или рода. Попасть в рейтары Лавкая значило очень многое для амурцев и сунгарийцев. Этим они существенно поднимали свой статус среди соплеменников. Граница для перемещений маньчжур была установлена в виде понатыканных в землю кольев, с протянутой между ними бечевой. Пары конфликтов, когда амурские доспешники с яростью пресекли попытки маньчжур просто подойти вплотную к кольям, хватило для вразумления гостей. Эти крайне наглые действия амурских варваров, а также их доспехи и вооружение очень сильно впечатлили маньчжур.
- Посмотри, майор! - Гусак передал бинокль вышедшему на палубу Матусевичу. - Опять у них какая-то буча! Ссорятся, вона, чуть ли не до драки уже дело дошло.
- Мирослав, сдаётся мне, Лавкай был прав, - процедил Игорь.
- Вчера-то? - переспросил капитан. - Думаешь, они ещё переговорщиков пришлют?
- А то! - кивнул Матусевич, отдавая бинокль. - Маньчжуры - хитрый народ... и коварный. Верить им нельзя.
- А зачем тогда переговоры? - удивился Гусак, но майор не ответил.
Уже к обеду из стана врага выделилась и направилась в сторону места прошлых переговоров небольшая, с десяток, группа маньчжур. Провожаемые частью рейтар, они медленно шли к лужайке, где ранее стоял навес, с ненавистью и отвращением поглядывая на дауров. Несколько стульчиков поставили перед некоторыми из этой группы переговорщиков и маньчжуры принялись ждать северных варваров, как они называли сунгарийцев.
На этот раз Матусевич не пожелал участвовать в разговоре с противником и послал на берег Лавкая и Нэми. Снова были поставлены лавки, стол и навес. Занял своё место и караул. Маньчжуры тут же заметили отсутствие сунгарийского дутуна, который отрядил свои полномочия помощнику - гуну* из народа дауров. Недолго посоветовавшись, они потребовали присутствия дутуна. Об этом незамедлительно доложили Матусевичу. Поколебавшись некоторое время, он решил всё же принять участие в этой попытке переговоров. Майору нужен был не только результат, но и сам факт переговоров, от которого можно было бы отталкиваться в дальнейшем.
Теперь перед ним сидел не давешний старик со слезящимися, больными глазками, а довольно упитанный чиновник, лет сорока. Игорь заметил, что навершием его шапочки был белого цвета шарик. Этот маньчжур действительно был старше по чину, нежели предыдущий. Он стал говорить первым. Говорить резко, без всякого лицемерного заискивания, совсем не так, как старик. Лавкай переводил его слова Матусевичу.
- Говорит, дескать, пришлые северяне, не по праву своему укрепляются на реках и беспокоят окраинные владения империи Цин, - негромко, делая паузы, говорил даур своему воеводе. - Тревожат маньчжурских вассалов, грабят их...
- Это вас что ли? - усмехнулся Матусевич. - Так вот вместе с Нэми и ответь, что вас не грабят и не тревожат.
В ответ на это маньчжур насупился, оттопырив нижнюю губу. К его уху тотчас же прильнул один из советников, принявшись что-то нашёптывать ему. Переговорщик, назвавшийся Хэчунем, важно кивал и вскоре проговорил:
- Государство наше полно доброты. Вы, северные варвары, должны уйти за Амур и не увлекать за собою наших данников. Тогда мы сможем установить между нами хорошие отношения и даже торговать.
- Нас это не устраивает! - отрезал Матусевич. - Моё государство предлагает установить границы и более не воевать между нами. Торговля может быть более полезна.
- Если вы желаете мира - уходите за Амур, - упрямо повторял маньчжур. - Тогда будет и мир и торговля.
- Это невозможно, - покачал головой Игорь. - Мы не можем опустить наш флаг там, где он был однажды поднят.
- Тогда будет говорить оружие, - притворно печальным голосом заключил Хэчунь.
- Оно уже говорило, - нарочито усталым голосом протянул Матусевич, показывая свою незаинтересованность в дальнейших переговорах. - В Нингуте разве не было заметно?
Маньчжур скрипнул зубами.
- Вы должны уйти за Амур, такова воля Неба! - снова повторил он, на сей раз с холодной яростью. - У Цин много солдат, мы заставим вас уйти, оставив земли наших данников. Вы не будете их более тревожить.
- На этом следует закончить переговоры, если у вас нет более здравомыслящего чиновника, - предложил сунгарийский воевода. - Хэчунь, ты будешь обсуждать границу?
После этих слов варвара маньчжур молча встал и, пройдя мимо расступившихся соплеменников, направился к заводи. Остальные так же молча, лишь шелестя полами длинных одежд, проследовали за ним.
- Если завтра они не предоставят следующего, более гибкого переговорщика, - говорил на спешно собранном совещании Матусевич, - то будем принуждать их уйти.
- А если не захотят? - проговорил Лавкай. - Они упрямы. Они могут просто тянуть время.
- Заставим! - уверенно произнёс капитан 'Солона'. - У меня на палубе есть несколько убойных аргументов.
Вдруг с этой самой палубы послышались тревожные крики матросов, а вскоре в дверь капитанской каюты застучали и, едва один из лейтенантов-артиллеристов открыл дверь, как из-за неё чуть ли не кубарем вкатился мальчишка-нанаец.
Служивший юнгой сирота, округлив глаза, выпалил:
- Замечена лодка, наша! Волков, раненый в ней!
- Что?! - в унисон воскликнули офицеры и тут же, разобрав оружие, повыскакивали наружу.
- Вона, товарищ воевода! - матрос из молодых переселенцев с Ангары, указывал на тёмное пятно, державшееся на воде в сотне метров выше по течению.
Приставив к глазам бинокль, Матусевич разглядывал приближающуюся лодку.
- Пушки к бою! - рявкнул он, спустя несколько мгновений. - Лавкай, готовь людей к атаке!
Глава ?
Нижегородчина, село Рославка. Берег Волги. Май?.
Крепкий широкоплечий мужик стоял у ворот чужого дома и не решался войти во двор. Одет он был, как и многие крестьяне того времени, в домотканую рубаху и порты. На ногах его были привычные глазу онучи и лапти, голову же украшала войлочная шапка. Он в нерешительности переминался с ноги на ногу, шептал что-то, подымая лицо к небу, но сам открыть калитку так и не решался.
- Ладно тебе, Кузьма, входь! А то будешь тут ажно до Пасхи переминаться! - раздался зычный голос из-за ворот.
- Ты уж прости меня Прохор, не со зла я тогда. Нечистый тогда попутал, - мужик открыл калитку и вошел во двор. - Доброго здоровья тебе, и жене твоей, и детишкам, дай Бог здоровья.
- И тебе тоже всех благ, - хозяин, тоже косая сажень в плечах, был одет побогаче, чем гость. В позе его и в голосе чувствовалась та уверенность, которой явно недоставало гостю. То, что хозяин не пригласил гостя войти в дом, уже говорило о пренебрежительном отношении Прохора к собеседнику. Но, видимо, их взаимоотношения были таковы, что хозяин мог себе такое позволить.
- Как Марфа твоя, поправились? - спросил Прохор гостя.
- С Божьей помощью. Уже ходит, - перекрестился Кузьма. - А у тебя все ли здоровы? Хозяйство-то, смотрю, растет потихоньку, - опытный взгляд отметил вторую корову.
- Так, я ж хмельного не пью. Вот у меня все в добро и идет, - усмехнулся Прохор.
Кузьма тяжело вздохнул:
- Ох, я теперь тоже не пью.
- Ой, ли! А давно ли зарекся? - ёрничал, посмеиваясь, собеседник. - Ты мне еще в артели это говорил. В ногах валялся, а потом что? Кто Федьку чуть бревном не зашиб? Нет, правильно я тебя выгнал, не будет от тебя толку. Коль голова пустая, руки твои золотые ей во вред только. А за прошлое ты сам себя наказал.
- Я теперь хмельного в рот не беру. Крест на том целовал. Нельзя мне, да и желанья нет уже.
Прохор понимал, что бывший его работник пришел по делу, но ждал, пока тот сам заведет разговор на эту тему. Пока шло традиционное переливание из пустого в порожнее.
- Ты же знаешь, я теперь при монастыре, а там отец Серафим всех в строгости держит. Дай ему Бог здоровья, кабы не он, меня бы уж в кандалы заковали.
