Доверие, проявленное им ко мне при нашем первом разговоре, доставило мне своего рода удовлетворение. Он велел дать мне всю переписку Коленкура, и я нашел ее превосходной. В течение нескольких часов он посвятил меня в курс всего, что было сделано в Петербурге, и я всецело отдался, поскольку это было в моих силах, устранению из этого своеобразного свидания всякого духа авантюризма.
Наполеон хотел придать свиданию возможно больше блеска; он имел привычку постоянно говорить окружающим его лицам о главной занимавшей его мысли. Я был еще обер-камергером; ежеминутно он посылал за мной, как и за обер-гофмаршалом генералом Дюроком, и за Ремюза, заведовавшим придворными спектаклями. «Мое путешествие должно быть великолепно», – повторял он нам ежедневно. За одним из завтраков, на котором мы присутствовали все трое, он спросил меня, кто будут очередные камергеры. «Мне кажется, – сказал он, – что у нас нет представителей больших имен, я желаю их присутствия: ведь они одни умеют представительствовать при дворе. Надо отдать справедливость французской знати: она изумительна в этом деле». – «Ваше величество, у вас есть Монтескью». – «Хорошо». – «Князь Сапега». – «Неплохо». – «Мне кажется, что достаточно двоих; путешествие будет непродолжительным, и они смогут постоянно быть при вашем величестве». – «В добрый час… Ремюза, нужно, чтобы спектакли происходили ежедневно. Пошлите за Дазенкуром. Ведь он директор?»– «Слушаюсь, ваше величество». – «Я хочу поразить Германию пышностью». Так как Дазенкура не нашли, то распоряжения о спектакле были отложены на следующий день. «В намерения вашего величества, наверное, входит, – сказал Дюрок, – побудить некоторых высоких особ прибыть в Эрфурт, а время не терпит отлагательства». – «Один из адъютантов Евгения, – ответил император, – уезжает сегодня; можно указать ему то, на что он должен намекнуть своему тестю (баварскому королю), а если прибудет один король, то все они захотят последовать за ним. Но нет, – добавил он, – не следует пользоваться для этого Евгением; он недостаточно догадлив и, хотя умеет точно выполнять мои желания, для намеков не годится. Талейран подходит лучше; тем более, – сказал он смеясь, – что, критикуя меня, он укажет на желательность для меня этого приезда. Затем уже моим делом будет показать, что это было мне совершенно безразлично и даже скорее обременительно». На следующий день за завтраком император призвал Дазенкура, ожидавшего его распоряжений. Он приказал присутствовать за завтраком Ремюза, генералу Дюроку и мне. «Дазенкур, вы слышали, что я отправляюсь в Эрфурт?» – «Да, ваше величество». – «Я хочу, чтобы туда прибыла Французская комедия». – «Должна ли она играть комедию и трагедию?» – «Я хочу лишь трагедии: наши комедии будут бесполезны; за Рейном их не понимают». – «Ваше величество желает, конечно, превосходных спектаклей?» – «Да, чтобы это были наши самые лучшие пьесы». – «Ваше величество, можно было бы дать «Аталию». – «Аталия»! Фу! Вот человек, который не может меня понять. Разве я еду в Эрфурт для того, чтобы вбить в голову этим немцам какого-нибудь Иоаса? «Аталия»! Как это глупо! Ну, довольно, мой милый Дазенкур. Предупредите своих лучших трагических актеров, чтобы они приготовились к поездке в Эрфурт, а я дам распоряжение о дне вашего отъезда и о пьесах, которые должны быть сыграны. Идите… Как эти старые люди глупы! «Аталия»! Правда, это моя ошибка, зачем с ними советоваться? Я ни у кого не должен был спрашивать совета. Если бы еще он сказал мне про «Цинну»: там действуют большие страсти, и затем есть сцена милосердия, а это всегда хорошо. Я знал почти всего «Цинну» наизусть, но я никогда не декламировал хорошо. Ремюза, не правда ли, это из «Цинны»:
Tout ces crimes d’
Я не знаю, хорошо ли я читаю стихи». – «Ваше величество, это из «Цинны», но мне кажется, что там: «Alors qu’il nous la donne».
– «Какие идут затем стихи? Возьмите Корнеля». – «Ваше величество, это ни к чему, я их помню:
– «Это превосходно, особенно для немцев, которые верны своим старым взглядам и до сих пор еще говорят о смерти герцога Энгиенского: надо расширить их мораль».
В это время Наполеон давал аудиенции видным и заслуженным лицам, приехавшим в Эрфурт, чтобы его увидеть. Каждое утро он с удовлетворением читал список новоприбывших. Прочтя в нем имя Гёте, он послал за ним. «Господин Гёте, я восхищен тем, что вижу вас». – «Ваше величество, я замечаю, что, когда вы путешествуете, вы не пренебрегаете бросить взгляд на самые ничтожные предметы». – «Мне известно, что вы первый трагический поэт Германии». – «Ваше величество, вы обижаете нашу страну, мы считаем, что и у нас есть свои великие люди. Шиллер, Лессинг и Виланд, вероятно, известны вашему величеству». – «Признаюсь, что совершенно их не знаю; однако я читал «Тридцатилетнюю войну», но должен просить извинения: она, как мне кажется, может удовлетворить своим трагическим сюжетом лишь наши бульвары». – «Ваше величество, мне незнакомы ваши бульвары, но я предполагаю, что на них ставят спектакли для народа; мне досадно, что вы так строго судите одно из лучших проявлений духа современной эпохи». – «Вы живете обычно в Веймаре; там собираются известные германские литераторы?» – «Ваше величество, они находят там сильное покровительство, но в настоящий момент из известных всей Европе лиц в Веймаре находится лишь Виланд, так как Мюллер живет в Берлине». – «Я был бы рад видеть Виланда!»– «Если ваше величество позволит мне ему об этом сообщить, то я уверен, что он немедленно сюда приедет». – «Говорит ли он по-французски?» – «Он знает этот язык и даже сам исправлял некоторые французские переводы своих работ». – «Пока вы здесь, вам следует ежедневно посещать наши спектакли. Для вас было бы небесполезно посмотреть представление хороших французских трагедий». – «Ваше величество, я их очень охотно посмотрю, и должен признаться, что я уже раньше предполагал это сделать; я перевел несколько французских пьес или, скорее, им подражал». – «Каким из них?» – «Магомету» и «Танкреду». – «Я спрошу у Ремюза, есть ли у нас здесь такие актеры, которые могли бы их сыграть. Я был бы очень рад, если бы вы увидели их представленными на французском языке. Вы не так строги, как мы, в отношении законов драмы». – «Ваше величество, единства не играют у нас существенной роли». – «Каково, по вашему мнению, наше пребывание здесь?» – «Ваше величество, оно весьма блестяще, и я надеюсь, что оно будет полезно нашей стране». – «Счастлив ли ваш народ?» – «Он надеется на многое». – «Господин Гёте, вы должны были бы оставаться здесь в течение всего моего пребывания и написать о впечатлении, произведенном на вас тем пышным зрелищем, которое мы вам доставляем». – «Увы, ваше величество, для такой работы требуется перо какого-нибудь писателя древности». – «Принадлежите ли вы к числу тех, которые любят Тацита?» – «Да, ваше величество, очень». – «А я нет, но об этом мы поговорим в другой раз. Напишите Виланду, чтобы он сюда приехал; я отвечу ему визитом в Веймаре, куда меня пригласил герцог. Я буду очень рад увидеть герцогиню; это женщина больших достоинств. Герцог в течение некоторого времени довольно дурно вел себя, но теперь он наказан». – «Ваше величество, если он и вел себя плохо, то наказание все же немного сурово, но я не судья в подобных вещах; он покровительствует литературе и наукам, и мы можем лишь восхвалять его». – «Господин Гёте, приходите сегодня вечером на «Ифигению», это хорошая пьеса; она, правда, не принадлежит к числу моих самых любимых, но французы ее очень ценят. В партере вы увидите немалое число государей. Знаете ли вы принца-примаса?» – «Да, ваше величество, я с ним почти дружески связан; у этого принца много ума, большие знания и много великодушия». – «Прекрасно, вы увидите сегодня вечером, как он спит на плече вюртембергского короля. Видали ли вы уже русского императора?» – «Нет, ваше величество, никогда, но я надеюсь быть ему представленным». – «Он хорошо говорит на вашем языке: если вы напишете что-нибудь о свидании в Эрфурте, то это надо ему посвятить». – «Ваше величество, это не в моем обычае; когда я начал писать, я поставил себе за правило никогда не делать посвящений, чтобы потом не раскаиваться». – «Великие писатели эпохи Людовика XIV были не таковы». – «Это правда, ваше величество, но вы не можете гарантировать, что они никогда в этом не раскаивались». – «Что сталось с этим мошенником Коцебу?» – «Ваше величество, говорят, что он в Сибири и что ваше величество будет просить императора Александра его помиловать». – «Но знаете ли вы, что этот человек не в моем духе?» – «Ваше величество, он очень несчастен и у него большое дарование». –
