Но есть и разница. На письмо, заинтересовавшее Неслюдова, не обращали внимания каких-нибудь восемь или девять сотен лет. И от этого в общем ничего существенно не изменилось. Как не изменилось бы, очевидно, если бы на него не обратили внимания еще восемьсот лет. А мое письмо требует немедленного разрешения. Потому что от этого зависит жизнь людей сегодня. Многих людей… И дело совсем не в том, что, как писал Хайям, «живи Сегодня, а Вчера и Завтра нам не нужны в земном календаре». А в том, что от этого Сегодня зависит и память о Вчера и надежда на Завтра…
Ведя в поводу удивленно поматывающего головой коня, он подошел к тому месту, где, по его предположениям, находилось кладбище. Он простоял несколько минут молча, неподвижно, а затем медленно, тихо, словно боясь Нарушить эту тишину резким движением, взобрался в седло и тронул коня.
Объявивший себя царем грозный Бабек, столько веков назад смешавшийся с глиной… Но вот Неслюдов с его исключительной ученостью ищет и находит каждый след Бабека, оставленный им в этом грунте.
Когда Шарипов спросил у Неслюдова, как погиб Бабек, Володя ответил: «Страшной смертью».
— В сочинении «Мурадж аз-Захаб ва маадин ал-джавахир», — сказал Володя, — принадлежавшем перу Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди, который ил в начале девятого века, говорится, чт в не дошедшей до нас книге «Ахбар ал-Багдад» сообщалось, что когда пленного Бабека привели к халифу Мутасиму, тот спросил: «Ты Бабек?» Тот ответил: «Да». Халиф приказал раздеть его, и слуги сорвали с него одежды. Ему отрубили правую руку и били его по лицу этой рукой, то же сделали с левой рукой. Третьим ударом отрубили ему ноги. Он кричал, валяясь в луже крови на ковре, и бил себя по лицу своими кровавыми обрубками рук. Мутасим отдал приказ палачу, — Володя говорил по-русски, но палача он назвал старинным таджикским словом — «мир газаб» — «князь гнева», — вонзить свой меч ниже сердца, чтобы продлить его муки. Это было сделано. Затем он приказал отрубить ему голову. Отрубленные члены его были соединены с туловищем, и он был распят. Его голову поместили в Багдаде на одном из мостов, а затем ее послали в Хорасан и пронесли по всем городам и местностям этой страны, на глазах людей, еще сохранивших впечатление о делах Бабека, о его великой мощи, многочисленности его войск и о том, что он угрожал уничтожить власть и разрушить религию. Труп Бабека был распят на длинном бревне в конце жилых кварталов Самарры, и место это, писал ал-Масуди, называют поныне «бревно Бабека», хотя сама Самарра в нынешнее время опустела и ее жители, за малым исключением, покинули ее. Так рассказывалось о смерти Бабека по свидетельству ал-Масуди в книге «Ахбар ал-Багдад».
Он уже давно пустил коня шагом — дорога медленно поднималась в гору. Миновав блестящие щебни осыпей, он свернул в боковое ущелье — покормить и напоить коня. Прямо из-под камней медленно текла вода, холодная и солоноватая, — он помнил, что этот источник горные козы посещают особенно охотно. Шарипов распустил подпругу, напоил коня, снял уздечку и присел на камне у источника.
Он внимательно, так, словно впервые увидел, рассматривал тюльпан, росший у самых его ног.
«Кто это все-таки делает? — думал он. — Кому доставляет радость создавать эту удивительную красоту, расточаемую так бесполезно и так щедро?»
Красные и желтые тюльпаны островами стояли в густой траве по склону ущелья. Здесь господствовали высокие, с жирными сочными стеблями гречишники, желтая купальница, сиреневые анемоны, и, словно маленькое сухое желтое деревце, колыхалась трава юган.
Конь потянулся к югану, и Шарипов понял, что это ширин-юган, потому что есть два сорта этой травы по виду совершенно одинаковых. Тэз-юган — горький надломленный стебель его выделяет сок, настолько раздражающий кожу людей, что появляются большие синие пузыри ожогов — их лечат кислым молоком. А ширин-юган сладкий: нет лучшего корма для скота.
«Юган, — думал Шарипов. — Юган… По виду его нельзя отличить, эти сорта очень похожи… Но при чем здесь юган?.. При том, что люди, сумевшие организовать радиопередачу из такого района, должны быть очень похожи, неотличимы от местных людей… Совсем неотличимы… Иначе бы мы о них узнали… Если Неслюдов рассчитывает найти здесь следы Бабека и его хуррамитов через тысячу лет, после того как они здесь побывали, то уж мы… Но Бабек здесь ни при чем… А дело в том, что юган… Да нет, и не юган… Дело в том, что похожий на местных людей. Но не местный. Но приезжий. Может быть, давно… но приезжий. Иначе где бы он взял передатчик. И главное, у него сведения о самых последних частотах наших локаторов… Значит, их ему доставили. Значит, он должен быть таким человеком, встречи которого с новыми людьми — а тут каждый человек на виду — никого не удивляют… Каким-нибудь агентом райфинотдела… Или лектором… Из Общества по распространению политических и научных знаний. И ездит с лекциями о происхождении вселенной. А Бабек… а Владимир Неслюдов очень подошел к дому Ноздриных. Очень подошел… И он найдет следы Бабека… Ему не нужно спешить. А мне нужно…»
Степан Кириллович постоянно требовал от своих сотрудников умения полностью сосредоточиться на одном предмете. «Вы должны уметь сосредоточиваться так, — повторял он часто, — как люди, которых избирали министрами в древнем Китае».
Такой человек должен был пройти по верху крепостной стены с большой чашей, доверху, до краев наполненной молоком. Вокруг стреляли, шумели и пугали этого человека. Однажды у прошедшего испытание спросили: «Ты слышал выстрелы? Ты видел драконов и тигров?» — «Нет, — ответил новый министр, — я ничего не слышал и не видел. Я нес молоко».
Но для Шарипова решить трудную задачу, наоборот, всегда значило расслабиться, предоставить мыслям полную свободу, не напрягаться, ждать, пока решение придет само.
А ждать нельзя было.
Глава двадцать третья,
о том, как и за что был арестован майор Шарипов
Цзе. Ограничение. Свершение. Горе ограничено. Оно не может быть стойким.
Китайская классическая «Книга перемен»
Шарипову не нравилось это вино. Но, как всегда бывало в таких случаях, он отпил глоток-другой из бокала прозрачного стекла на высокой красной ножке, отломил кусочек сухого печенья, которое он тоже не любил, и положил в рот.
Беседа предстояла неофициальная. Степан Кириллович вышел из-за своего большого письменного стола ему навстречу и показал рукой на маленький круглый столик со стеклянной крышкой. На нем, как всегда, стояли бутылка «Гурджаани», четыре бокала, две вазочки с сухим печеньем и две пепельницы.
Шарипов сел в низкое мягкое кресло, предназначенное не столько для того, чтобы сидеть, сколько для того, чтобы полулежать, отбросившись на спинку. Степан Кириллович сел наискосок от него лицом к двери и налил вино в бокалы. Шарипов знал, что Коваль не пьет ни чая, ни кофе, ни крепких спиртных напитков, ни даже просто воды. Степан Кириллович ежедневно выпивал бутылку, а то и больше, своего любимого вина «Гурджаани». Он охотно угощал этим вином своих посетителей, очевидно даже не догадываясь, что могут быть люди, которым оно не нравится.
Ни в выражении лица Степана Кирилловича, ни в том, как он вел себя, не было ничего необычного, ничего такого, что отличало бы эту встречу от всех других, но Шарипов ощутил какую-то скованность. Она усилилась еще больше, когда Коваль, разжевывая печенье и запивая его вином, спросил:
— Раз я не был позван на свадьбу, значит нужно считать, вы еще не женились на Ольге Ноздриной?
— Нет, — ответил Давлят.
— Но Ольга Ноздрина — ваша невеста?
— Да, — сказал Давлят, все более настораживаясь. — Ольга Ноздрина — моя невеста.
— Вы, надеюсь, знакомы с ее семьей?
— Знаком.
— И часто бываете в их доме?
— Часто. Все время, свободное от службы. — В словах Шарипова прозвучал вызов.
Степан Кириллович долил вином почти полный бокал Шарипова и налил себе еще полбокала.
— Не сможете ли вы рассказать мне о членах этой семьи и людях, которых вы встречали в их доме?
Шарипов резко, рывком поднялся со своего места.
— Сядьте, сядьте.
— Нет, не смогу! — сказал Шарипов, не садясь. — Во всяком случае, пока не узнаю, почему вы об этом спрашиваете.
— Не горячитесь. Сядьте.
Шарипов сел.
— Я не собираюсь делать из этого секрета, — сказал Степан Кириллович. — И все же, как говорится, льщу себя надеждой, что мой возраст да и звание дают мне право задавать вопросы первым. И получать на них вразумительные ответы.
— В эту семью я пришел не как работник органов государственной безопасности, а как частное лицо, — упрямо игнорируя шутливый тон Степана Кирилловича, сказал Шарипов. — И если вас интересуют какие-то вопросы, связанные с ней, — вам придется послать туда другого человека.
Он встал, как бы показывая этим, что больше ничего не скажет.
— Молчать! — вдруг громко и страшно закричал Коваль. — Молчать…
— Я прошу… — растерянно сказал Шарипов.
— Мальчишка! — перебил его Коваль. — Все к черту! Растишь! Учишь! Столько лет!.. И все равно вырастает ничтожество!.. Дрянцо!..
