тип сельскохозяйственной школы, и для этого мы принялись составлять ее план и устав. Когда, после многих усилий, нам удалось, наконец, выработать нечто удовлетворившее нас, мы послали его в министерство для утверждения, но, пока он будет там валяться по всем столам и шкафам, зная по опыту, сколько на это потребуется времени, не дожидаясь утверждения, принялись за занятия.
Вообще для низшего сельскохозяйственного образования в то время не было сделано решительно ничего - дело было новое. Не существовало даже никаких руководств, и мне пришла мысль за лучшее сочинение по этому вопросу назначить две премии - в тысячу и пятьсот рублей, - в надежде, что ученые агрономы и практики заинтересуется и выработают какое-нибудь практическое руководство и тем облегчат эту новую задачу. Но, к стыду этих господ, прошло более десяти лет, прежде чем появилась первая книжка по этому вопросу, которой была присуждена вторая моя премия в 500 рублей. Это равнодушие ясно свидетельствует о том, что у нас теоретиков еще, пожалуй, найдется, но практиков нет, в чем я впоследствии и убедилась горьким опытом.
Заведующим школой я пригласила Панкова, одного из учителей, прослушавших у меня курс Регеля, а кроме него еще агронома Андрея Ивановича Завьялова, окончившего Петровскую академию, для преподавания по сельскому хозяйству.
Наконец школа была готова, и я назначила день для приема учеников. Уже спозаранку во Фленово собралась целая толпа баб и мужиков, таща за собой вереницы ребятишек всех возрастов, девочек и мальчиков. Вдоль заборов расположились телеги с семьями в ожидании молебствия. Пришли бабы с пятью-шестью сиротами, прося меня взять их, как они говорили: 'совсем, навеки'. Да, времена уже были не те - не только не приходилось уговаривать родителей отдавать детей в школу, но, напротив, не хватало вакансий, чтобы принять всех желающих.
В приеме я руководствовалась тремя соображениями: дети должны быть действительно сиротами, непременно Смоленской губернии и даже предпочтительно Смоленского нашего уезда, ближайших деревень и, наконец, не моложе девяти лет. Крестьянский ребенок только с этого времени начинает сознавать себя. Я как-то спросила одного мальчика во время приема:
Ты молиться умеешь?
Ага.
А креститься умеешь?
Ага.
Ну- ка, перекрестись.
Мальчик поднял обе руки и, сложив пальцы крестным знамением, остановился в недоумении, которой рукой креститься.
В день открытия, ровно в десять часов, мы большой компанией приехали в школу к молебну. С нами был г. Сигма, корреспондент 'Нового времени', приехавший в Талашкино по каким-то делам князя. Его очень заинтересовало это зрелище.
По окончании молебствия и водосвятия в новых зданиях я раздала ребятишкам бубликов и пряников, так как многие пришли издалека и встали очень рано. В эту минуту подошли ко мне маляры, работавшие в школе, и стали просить на чай. Поодаль стоял грязный, замызганный, но славный кудрявый мальчишка, с усталым, симпатичным лицом, по-видимому их подмастерье. Один из маляров, расхрабрившись, и говорит мне:
- Ваше сиятельство, вот тут у нас остался на шее мальчик, сирота. Мать его на Ходынке пропала. Четыре месяца, как о ней ни слуху ни духу… Теперь зима настает, нам его все равно не держать, расчета нет. Не возьмете ли вы его в школу?
Я было уже совсем отказала малярам - мальчик оказался не смоленским уроженцем, но, посмотрев на мальчика, говорю ему:
Как тебя зовут?
Миша.
Что же, ты хочешь учиться?
Мальчик поднял на меня глаза и сказал, что очень хочет учиться. Мне стало жаль его, а маляр все приставал и приставал - возьмите да возьмите мальчика. И я почему-то вдруг сразу решила взять его. Когда я сказала ему: 'Ну, так и быть, оставайся у меня', - он весь так и вспыхнул от радости. С этого дня он поступил в школу и оказался очень способным.
Немного погодя ко мне подходит другой-мальчик, большой, неуклюжий, топорный, лет 13-ти, и гнусавым, неправильным каким-то выговором стал тоже проситься в школу. Я его спрашиваю:
Кто ты? Как тебя зовут?
Я незаконнорожденный, Гриневской тут одной вдовы сын.
Это признание нас позабавило, в особенности Сигме показалось смешно, что мальчик сам себя так называет. Как я ни отбивалась, но он так упрашивал меня принять его, что пришлось и его взять. Таким образом в первый день набралось. 150 учеников, в том числе 12 сирот, которых я взяла совершенно случайно.
Через год после существования моей двухклассной школы, видя успехи учеников и прилежание, с которым они взялись за сельское хозяйство, я надумала реформировать мою маленькую школу в так называемую низшую сельскохозяйственную первого разряда. Расширенная программа этого типа школы дала бы возможность выпускать молодых людей, способных вести как свое хозяйство, так и отправлять различные обязанности по сельскому хозяйству в частных имениях. В то время в Департаменте земледелия служил Николай Алексеевич Хомяков, наш бывший губернский предводитель дворянства, старинный знакомый. Я обратилась к нему по поводу нового устава и преобразования моей школы. Он отнесся очень сочувственно и любезно взялся мне помочь. Я вмиг получила все, что хотела, и мою школу быстро переименовали, с субсидией в две с половиной тысячи рублей в год от министерства. Со своей стороны я прикладывала около семи тысяч, а были годы, когда расходы по школе достигали пятнадцати тысяч.
Управляющим новой школой я назначила Завьялова, так как он имел на то все права по своему специально агрономическому образованию, Панкова - преподавателем общеобразовательных предметов, он же прекрасно руководил пчеловодством. Кроме того, пришлось еще пригласить шесть преподавателей, в том числе законоучителя, что и составило штат из восьми человек.
На второй год я ввела в школе игру на балалайке и пригласила В.А.Лидина, который приехал ко мне летом и обучил целый оркестр настолько хорошо, что когда осенью того же года приехал ко мне погостить известный основатель и руководитель балалаечного оркестра В.В.Андреев, тот был удивлен результатами и предложил устроить благотворительный концерт в Смоленске под его управлением, который и состоялся в зале Городской думы и прошел с большим успехом.
Для столярного дела я взяла из Петербурга хорошего мастера, отлично делавшего инструменты. Впоследствии и все наши балалайки делались под его руководством в школе самими учениками.
Также реформирована была и моя маленькая школа для девочек, которой до этого управляла Елизавета Ивановна Барщевская, дельная, серьезная и очень любящая свое дело молодая девушка, занявшаяся с большим рвением образованием и воспитанием крестьянских девочек. К сожалению, Барщевская очень недолго у меня служила, так как скоро вышла замуж, но и за это короткое время она оставила неизгладимый след в сердцах своих воспитанниц. Принесенная ею польза была очевидна все ее ученицы отличались чистоплотностью и большой добросовестностью.
Приобщив девочек к сельскохозяйственному образованию, я построила для них отдельное большое помещение. На занятия и в столовую они ходили вместе с мальчиками, а ночевали в общежитии под надзором смотрительницы, назначавшейся из жен семейных учителей, имевших здесь же квартиру.
Девочки все оказались очень способными и дельными. Начинали они учиться сельскому хозяйству очень робко, с сомнением. Когда им сказали, что они будут учить химию, то они расплакались, это слово показалось им страшным, а по окончании все вышли прекрасными работницами, и в 'смутные годы' ни одна из них не причинила мне ни малейшей неприятности.
В устройстве Фленова меня больше всего стесняло то, что муж почему-то сделался скуп, сильно урезывая меня в средствах каждый раз, что я у него просила денег. Пришлось изощряться, прибегая к самым дешевым способам постройки, делая некоторые просто глинобитными мазанками, на практике показавшими, что они, может быть, хороши на юге, но в нашем сыром климате совершенно неприменимы и непрактичны. Подобное строение едва могло служить 10-12 лет, требуя постоянного ремонта, после чего его
