Теория текста: учебное пособие

следующем иерархическом звене в репрезентации личности говорящего в тексте – о чистом авторе, в отличие от автора частично изображенного: «Это не natura creata и не natura natura et creans, но чистая natura creans et non creata» [Бахтин 1986]. От чистой природы творящей и не сотворенной есть пути к автору-человеку, в самую сердцевину его, которая, по мысли М.М. Бахтина, никогда не может стать одним из образов самого произведения. Чистый автор ведет к личности автора текста, к совокупности его целей и мотивировок, к бессознательному в структуре его личности. Ю.Н. Караулов определил это как второй (а по счету третий) уровень языковой личности – коммуникативно-прагматический. Однако, говоря об авторе, прежде всего художественного текста, Ю.Н. Караулов выдвигает две причины, обусловливающие объективные трудности описания языковой личности автора художественного текста: 1) перед нами скорее языковые личности персонажей и повествователя и 2) поэтому описание языковой личности писателя сводится к гербарию языковых средств и приемов, которые использует автор при построении художественного мира произведения. Можно добавить также еще одну причину, не позволяющую через категорию языковой личности адекватно описать личность создающего текст. Текст как сложный объект исследования предполагает наличие сложной иерархической организации структурных элементов и уровней.

Решение проблемы описания личности создающего художественный текст может быть усмотрено в описании текстовой личности автора (подробно см. 2.2.), которая, во-первых, является природой несотворенной и творящей (natura creans et non creata) в отличие от образа автора, природы порожденной и творящей (natura natura et creans) и, во-вторых, воплощается и выявляется во всех тестовых уровнях и их организации. В описании текстовой личности ведущая роль принадлежит композиции текста. При общей ограниченности художественных и языковых средств (средств языка, литературного и художественной литературы), эти средства приобретают различность и индивидуальность именно в своем соединении. Но при этом «и в индивидуальном многообразии творческих возможностей художника находится „однообразие“ его личности, самой по себе бесконечно богатой (человек – это одна из форм бесконечности), а затем в эстетическом богатстве настоящего (подлинного) художественного произведения есть его „организованность“ стилем» [Лихачев 1989, с. 174–175]. Одной из бесконечных репрезентаций человека является его текстовая личность. А то, что Д.С. Лихачев называет «организованностью» стилем», есть «организованность» текста композицией.

Проявления авторского присутствия в тексте осуществляется при помощи метазнаков (цитат, текстовых отсылок, самоотсылок, средств авторизации, авторских оценок, модусных показателей), которые составляют авторский узор [Шмелева 1998] и создают своеобразный «текст о тексте», метатекст [Вежбицка 1978]. Метатекст ориентируется на конкретную речевую ситуацию создания и / или восприятия текста. В.А. Шаймиев выделил два типа метатекстовых знаков – иннективных (вплетенных) и сепаративных (отдельных) [Шаймиев 1996]. Первые создают переплетение метатекста и основного текста, а вторые включают в основной текст композиционно отдельные разновидности метатекстовых образований (предисловие, послесловие, высказывания автора о своих текстах, записки, заметки и т. д.) [Ходус 1999].

Автор текста может быть обозначен также и при помощи дейктических слов (я, ты, здесь, сейчас), которые служат для идентификации объектов, событий, отрезков пространства и времени через их отношение к акту речи. В канонической речевой ситуации дейктические элементы ориентированы на говорящего, в неканонической ориентированы на слушающего (Буду через 15 минут), в нарративе дейктические элементы интерпретируется в отношении лица, заменяющего говорящего (повествователя, персонажа) [Падучева 1996, с. 258–275]. Первые два типа речевых ситуаций характерны для нехудожественных текстов (официально-деловых, научных, разговорных) последний – для художественных текстов. Публицистические, рекламные и PR-тексты занимают промежуточное положение и могут реализовывать как каноническую речевую ситуацию, так и неканоническую и даже нарративную.

В текстах с канонической речевой ситуацией говорящим является реальный говорящий, он может выступать в одной из четырех ипостасей: 1) говорящий как субъект дейксиса («Говорящий является начатом то 'системы координат', которая служит участникам речевой ситуации в качестве главного орудия референции»); 2) говорящий как субъект речи проявляет себя в косвенных высказываниях, обращениях и др.; 3) говорящий как субъект сознания обнаруживает себя в высказываниях, где субъект подразумевается ментально, эмоционально, волитивно; в неопределенно-личных, желательных и неопределенных высказываниях; 4) говорящий как субъект восприятия подразумевается при глаголах восприятия [Падучева 1996, с. 262–265].

В текстах с неканонической коммуникативной ситуацией говорящий либо проецируется на слушающего (плакаты, реклама), либо замещается персонажем и / или повествователем (в нарративных текстах).

Кроме дейктических элементов в прагматической структуре текста Е.В. Падучева выделяет эгоцентрические элементы, к которым относятся метатекстовые элементы, предикаты внутреннего состояния, предикаты со значением сходства и подобия, показатели идентификации эгоцентричности, слова со значением неожиданности, неопределенные местоимения и наречия, «обобщающие» врезки, слова с оценочным значением (подробную характеристику перечисленных эгоцентрических элементов см. [Падучева 1996]).

Дейктические и эгоцентрические элементы обеспечивают прежде всего локализацию автора в тексте и могут обозначать сдвиг авторской локализации в тексте: шпатель может составить представление об изображаемом мире, в частности о его важнейших параметрах – пространственно-временных, – только опираясь на данную текстом точку отсчета; а это и есть тот «аналог говорящего», в чьем ведении находятся все эгоцентрики и к кому они отсылают. От характера локализаций автора в тексте, ее стабильности или нестабильности, зависит, сможет или нет читатель построить непротиворечивую модель изображаемого мира. В классическом нарративе создается так называемый «дейктический паритет» между автором и читателем за счет дейктической и эгоцентрической определенности структуры текста. В модернистском нарративе картина резко меняется: дейктический паритет утрачивается, появляется значение дейктической и эгоцентрической неопределенности [Дымарский 2001, с. 268–273].

Прагматическая организация текста касается не только вопросов, связанных с тем, кто отправляет сообщение, т. е. автором, но и тем, кто получает это сообщение, т. е. читателем. Текст может специально предусматривать определенное поведение читателя так, что это поведение входит в расчеты автора текста, как бы специально им программируется. Автор может специально рассчитывать на определенную динамику позиции читателя. Позиция читателя имеет принципиально внешний характер по отношению к тексту, позиция автора может меняться в этом отношении.

Ю.М. Лотман видит суть механизма взаимоотношений текста и адресата в том, что текст деформируется в процессе его дешифровки адресатом, и одновременно любой текст содержит в себе образ аудитории, который «активно воздействует на реальную аудиторию, становясь для нее некоторым нормирующим кодом» [Лотман 2002, с. 169]. Подобный диалог между текстом и слушающим базируется на наличии общей памяти у адресата и адресанта сообщения и выстраивается согласно двум функциональным речевым моделям – официальной и интимной. С этой точки зрения можно выделить два типа образа адресата, формируемые текстом: 1) абстрактный адресат, объем памяти которого реконструируется как свойственный любому носителю данного языка; 2) конкретный собеседник, с которым говорящий лично знаком и объем индивидуальной памяти которого говорящему хорошо известен. Соответственно первый тип образа адресата реализуется в официальных текстах, а второй – в текстах личного характера. Часто игра на ориентации одновременно на два типа адресата, либо использование образа личного адресата в официальных текстах и наоборот абстрактного адресата в интимных текстах становится специальным прагматическим приемом организации текста. В результате этого аудитория рассекается на две неравные части: одна малочисленная, которой текст понятен, и другая, которая чувствует в тексте намек, но расшифровать его не может. «В результате вторым действием текста было то, что он переносил каждого читателя в позицию интимного друга автора, обладающего особой уникальной общностью памяти с ним и способного поэтому изъясняться намеками», – такой комментарий получил пушкинский текст в работах Ю.М. Лотмана [Лотман 2002, с. 173]. Текст превращает слушающего на время восприятия текста в человека той степени знакомства с говорящим, которую автору будет угодно указать.

Адресант классического художественного сообщения, как правило, следует принципам