Склад готовой продукции представлял собой неплохо сохранившийся двухэтажный панельный дом с заколоченными окнами. Колотун подошел к двери, нашел нужный ключ и отпер ее.
Внутри — хоть глаз выколи. Колотун снова зажег лампу.
— Ну вот, здесь тебя и укроем.
Они пошли по узкому коридору. Ной пару раз споткнулся на неровном полу. Старый линолеум вытерся и наполовину сгнил, на грязно желтой поверхности чернели широкие прорехи. Колотун остановился возле одной из дверей, толкнул ее и вошел.
Комнатка была небольшая. Обстановка состояла из узкой кровати, накрытой парой одеял; печки в углу, выгнутая коленом труба которой выходила в щель заколоченного окна; рядом с печкой вдоль стены штабелем лежали дрова; возле окна стоял стол и пара стульев. Колотун уселся на один из них, жестом пригласил Ноя устраиваться рядом.
— Ффух, — выдохнул он. — Добрались.
Посмотрел на Ноя.
— Здесь есть все, что нужно: место, чтобы спать, еда, чтобы есть. Еда в подвале, я покажу. Побудешь здесь несколько дней, пока мы не подготовимся. Тянуть больше нечего.
— Вы приедете за мной? — спросил Ной.
— Угу. Бог даст, прорвемся с вездеходом. Но это наши проблемы. Ты пока отдыхай.
Ной опустил голову и замолчал.
— Не переживай так. Малютка Декер давно нарывался. Вот невесту твою жалко…
Колотун немного помолчал и добавил.
— Все еще наладится. Вот увидишь.
Ной не отвечал.
— Для готовки печка вполне подойдет. Можешь топить спокойно, из Города дым не видно. В соседней комнате есть ванна. Ну что-то вроде. Умыться можно. Воду только согреешь и мойся. На воду снег растопишь. Дров не жалей. Вот так…
— Маму возьмите, — сказал Ной. — Обязательно возьмите. Я без нее не поеду.
— Возьмем, возьмем. И маму, и Мамочку — всех возьмем. Ладно. Давай горячего выпьем, и я пойду. А ты спать ложись. Нечего тебе тут всю ночь глазами хлопать.
Колотун встал и пошел к печке.
Мать Ноя плакала.
На кухонном столе стояла тарелка с давно остывшим ужином для сына. Сейчас на его месте сидел следователь и что-то писал на листе бумаги. Двое милиционеров обыскивали дом.
— Так вы говорите, Ной домой не приходил?
Женщина помотала головой.
— Не знаете, куда он мог пойти? Кроме Гамовых.
— Нет.
— Скрываясь от нас, он только вредит себе. Для него же лучше объявиться как можно быстрее.
Мать Ноя подняла мокрое от слез лицо.
— На старую работу. В Поиск. Он мог пойти туда.
— И все?
— К батюшке из группы. Я не знаю…
— Хорошо. Я оставлю возле дома людей. На всякий случай.
Не получив ответа, следователь встал и подвинул ей исписанный лист.
— Здесь ваши показания. Подпишите внизу.
Мать Ноя взяла лист, попыталась читать, но не смогла разобрать ничего. Слезы застилали глаза.
К Караско явились рано утром. Пять человек с приказом на обыск. Тот не возражал и, казалось, не удивился. Пока милиционеры работали, он со следователем разместился на кухне.
Следователь выглядел старым и уставшим. Он тяжело, шумно дышал и то и дело вытирал со лба капли пота. За несколько часов до рассвета он уже успел осмотреть место происшествия, успел побывать у Декера.
Известие о смерти сына поразило того, как кол в ребра. Крепкий, здоровый на вид человек, он схватился за грудь и упал бы на пол, не успей следователь поддержать его. Еще хуже получилось с матерью Симона. Узнав об аварии, она впала в истерику, стала биться о стены и, в конце-концов, потеряла сознание. Пришлось срочно посылать за врачом. Немного придя в себя, Декер сразу же перешел в наступление. Он принялся звонить членам Совета, поднимая их на ноги посреди ночи, в управление общественной безопасности. За несколько минут, дело, которое казалось простым и ясным, усложнилось немыслимо. Все новые и новые люди подключались к следственной команде, все выше поднималась ответственность. Много слов было сказано о возмездии и воздаянии по делам, но между словами этими ясно и недвусмысленно проступало одно — Декер жаждал крови. И он не успокоится, пока не увидит ее пролитой. Лично.
А потом был разговор с матерью виновного. Женщина выглядела ужасно. Известие просто раздавило ее, как давит башмак букашку. Очень долго следователь не мог добиться от нее ни единого звука. Она молчала. Сидела за столом и молчала. Только укол, сделанный явившимся от Декеров врачом, позволил добиться нескольких слов, необходимых для протокола.
— Когда вы в последний раз видели Ноя Коштуна? — спросил следователь, разглаживая перед собой новый лист бумаги. От усталости буквы расплывались. Ему пришлось наклониться, почти носом ткнуться в документ, чтобы писать.
— В день выхода из больницы, — ответил Караско. — После возвращения из последней экспедиции Поиска.
— Как вы думаете, куда он мог пойти?
Караско пожал плечами.
— Трудно сказать. Я не так хорошо знаю парня, чтобы строить предположения. Ко мне он не заходил.
— Возможно, к кому-то из ваших подчиненных?
— Мои все на новом объекте. Четвертая сторожевая база. Чтобы туда попасть, ему потребовалось бы пройти через кордон. Спросите там, может быть, они его видели?
— Спрошу. И попрошу вас на этом листе написать список всех тех лиц, с которыми Ной общался за время, что работал под вашим началом. Желательно с адресами.
Ной проснулся от холода. Прислушался. За окнами было тихо, ветер больше не выл. Печка тоже молчала: огонь погас. Дрова, которые положил Колотун, прогорели, а новых Ной не добавил. Он лежал, собираясь с силами, чтобы вылезти из-под одеял. В голову лезли воспоминания о прошлом вечере. Постепенно, они затопили память, словно река и вытеснили все остальное. Ной стал вспоминать Лайлу. Не мертвую, склонившуюся на залитый кровью капот, а живую: как она устроилась на диване в квартире Гамовых, подтянув под себя ноги, и слушала, время от времени высказывая свое мнение; как встретил ее в старой исповедальной группе — она сидела на стуле и смотрела в окно; и снова Ной подумал, какая же она красивая; вспомнилась ночь, после праздника у Декера, тепло тела Лайлы под одеялом…
Он задрожал: холод пробирал до костей. Изо рта вылетали облачка пара. Пришлось заставить себя выбраться из-под одеял и разжечь огонь. Черные тени заплясали по стене под тихое гудение воздуха в трубе.
«Колотун не сдержит слово, — подумал Ной, протягивая руки к теплой печке. — Он ничего не скажет маме, пока вездеход не будет готов отправиться в путь».
— Дождись, мама. Пожалуйста, — прошептал он.
Ной убил человека. Это был смертный грех. Как? Как он смог сделать это? Он — Ной. Что направило его руку? Кто направил? Ной не помнил, как ударил Симона. Весь тот вечер был наваждением — пурга, авария, удар.
«Почему Ты отнял ее у меня? Зачем? Кто, как ни она был достоин спасения? Почему Ты позволяешь
