чему посвятить себя. Столько путей впереди, столько поприщ! — Лайла улыбнулась. — Забавное слово, не так ли?
Ной улыбнулся в ответ, и промолчал.
— Иногда я думаю, что могла бы остаться в школе. Учить детей. Я и живу здесь недалеко, на улице Десяти Заповедей. А вы где живете? Быть может, мы с вами соседи?
— Я живу в Квартале, — произнес Ной с гордостью, зная, какое впечатление это производит на людей. И тут же смутился, испугавшись, что она почувствует в его словах высокомерие и обидится.
Но Лайла не обиделась.
— Как интересно! Я никогда там не была. Наверное, там очень славно. Столько замечательных и интересных людей!
— Да, там хорошо…
Повисла пауза, в течение которой Лайла смотрела на Ноя каким-то особенным, неподвижным мечтательным взглядом. На ее губах появилась улыбка. Ной шагнул вперед. От девушки исходил очень слабый и очень приятный аромат. Мыло. Настоящее мыло. Теперь Лайла казалась ему ангелом.
Заскрипела дверь и, в клочья разрывая сладкое мгновение, в комнату ввалился Иосиф Багуцкий. Увидев Ноя и Лайлу, он заулыбался и замахал рукой.
— Храни вас Бог!
— Храни тебя Бог, Иосиф.
— Храни вас Бог.
Иосиф хотел сказать что-то еще и даже открыл рот, но вдруг зажмурился, его толстое лицо сморщилось; он поспешно прижал ладонь ко рту и оглушительно чихнул. Он был аллергиком, и с ним часто происходило нечто в таком духе. Ной к этому давно привык, но Лайла вздрогнула от неожиданности.
Вслед за Иосифом в комнату вошел батюшка.
— Храни вас Бог!
В течение последующих десяти минут собралась почти вся группа — пять человек. Не хватало только долговязого, всегда раздражительного Торопова, но, по мнению Ноя, это было к лучшему. Он подозревал, что все они знали о Лайле заранее и пришли посмотреть: юноши — предвкушая, девушки — настороженно: с появлением новенькой, одной из них предстояло покинуть группу.
Батюшка Михаил — маленький плотный человек с венчиком седеющих волос на лысой голове встал, поднял руки, призывая к молчанию, и заговорил. Его голос — глубокий, низкий и властный, совершенно неожиданный у человека такой внешности, сразу успокоил шумных подростков, превратив их из галдящих воронят в кротких овечек.
— Дети мои, сегодня в нашей семье появилась новая сестра. Давайте все вместе поприветствуем ее и примем в наш круг.
Лайла поклонилась. Щеки ее тронул слабый румянец.
— Храни вас Бог, Лайла! Храни вас Бог! — раздалось со всех сторон.
— Давайте сядем, и Лайла расскажет нам немного о себе, — предложил батюшка.
Иосиф рванулся было к стулу рядом с новенькой, однако Ной успел первым. Смерив его презрительным взглядом, Багуцкий устроился напротив.
— Меня зовут Лайла, мне девятнадцать лет. Я учусь в третьем классе высшей школы. У меня есть мама и папа. Папа работает в центральном Архиве, мама — член комитета христианской помощи при Совете Города. Я живу на улице Десяти Заповедей. Люблю чтение и рукоделие. Вхожу в общество содействия молодым семьям. В людях больше всего ценю набожность, честность и доброту. И мне очень приятно находиться с вами.
Слова были до зубовной боли стандартны, бесцветны и безличны, и подобное Ной слышал уже много раз. Таким речам учили еще на первой групповой исповеди желторотых шестилеток. Потом дети вырастали, а слова нет.
Однако, на этот раз, Ной слушал внимательно, жадно ловя звуки ее голоса — живые, как музыкальные ноты.
Лайла села, и все хором произнесли:
— Храни тебя Бог!
— Очень хорошо, — сказал батюшка Михаил. — Нам тоже очень приятно принять тебя в семью. Мы надеемся, что твои визиты будут частыми, ибо люди вашего возраста находятся на пике противоречивых страстей и обуреваемы сомнениями. В такое время особенно важно сохранить душу свою в чистоте.
— Обещаю не пропускать собраний группы.
— Не давай скорых обещаний, дитя.
Лайла, потупившись, промолчала.
Официальная формула приема завершилась. Батюшка потер сухие ладони и сказал:
— Вот мы и познакомились с новой сестрой Лайлой. А теперь я спрашиваю вас, кто хочет раскрыть свою душу на исповеди?
Руки подняли Иосиф и Пичугин — заика и зануда, тоже выпускник высшей школы. Батюшка медлил. Он выразительно глянул на Ноя, и тот поспешил отвести глаза.
— Давай начнем с тебя, Иосиф.
Багуцкий встал, победоносно оглядел аудиторию и уставился на Лайлу колючими блестящими глазами.
— Меня зовут Иосиф Багуцкий. Мне восемнадцать лет. Я учусь…
Ной не слушал исповедь. Он сидел, краем глаза любуясь на новенькую. Заметив ее взгляд, он поспешно отвернулся и стал думать о том, какая из девушек покинет их. Наверное, Софья. Она в группе уже год, но так и не нашла общий язык с остальными. Софья была колючей, очень набожной и не особенно красивой. Пару раз они с Ноем гуляли по городу после исповеди. Говорила большей частью она, даже не говорила — негодовала. На подруг в школе, которые взяли слишком много воли в одежде и речах, на братьев и сестер по группе, которые думали на собраниях о чем угодно, кроме спасения собственной души и так далее. Ноя, который почти все время молчал, она считала правильным, и испытывала к нему странную наполовину материнскую, наполовину романтическую привязанность. Им с Лайлой не ужиться, это было ясно, как Божий день. Скорее всего, батюшка будет говорить именно с ней.
Иосиф все бубнил и бубнил, конца-края его речам не было. До Ноя доносились обрывки фраз:
— Я подглядывал за своей сестрой, когда она была в ванной. Я смотрел в маленькое окошко. Там наверху…
«О Боже! — думал Ной. — Опять началось! И почему его никто не остановит?». Ему было противно, будто он сам говорил сейчас эти гадости. Ему было стыдно за то, что вся эта грязь касается слуха Лайлы.
У каждого в группе был любимый грешок. У Багуцкого — сестра. Он мучался неотступными позывами похоти, даже пытался рисовать ее голую и тайно показывал свои рисунки. Рисовал он плохо, а потому на картинке сестра выглядела еще более непристойно и отвратительно, чем на словах. И в этом он тоже каялся и приносил рисунки батюшке Михаилу.
Лайла слушала спокойно, не выказывая никакого отношения к сказанному. Она продолжала поглядывать на Ноя, и тот каждый раз отворачивался, сладко замирая и потупив взор. Он не замечал, что и остальные играют в переглядку. И никто не слушал Иосифа.
Собрание группы закончилось, все разошлись. Ной задержался в туалете, обматывая ногу шарфом на месте прорехи в штанах: путь предстоял неблизкий, нога успеет окоченеть, а для шеи сгодится и воротник, нужно только застегнуть его на пуговицу. Пару раз в дверь стучался Иосиф, настойчиво и зло предлагая составить Ною компанию хотя бы до Центра, но, не дождавшись ответа, ушел. Стало тихо.
На улице бушевала метель. Облака снега обрушились на Город, запруживая улицы и сбиваясь в большие сугробы у стен. Снежинки мелькали в свете фонарей, бились в лицо, обжигая холодом. Ной поднял воротник повыше, сунул руки в карманы и начал спускаться по ступенькам, когда его вдруг окликнули:
— Ной!
Он обернулся. На крыльце, кутаясь в длинную шубу, стояла Лайла. Удостоверившись, что он ее
