него, а не трепетала, как юная дева. И то, что мне утром показалось, мне просто показалось. Я отступила на шаг и кивнула:
– Хорошо, молодец.
– В каком смысле? – чуть напрягся Соломатько. Он все еще стоял с вытянутой вперед шеей, но руки опустил.
– В смысле – спасибо, ответил. Мне надо было понять, куда еще ты сегодня меня поцелуешь, в случае чего.
Он тут же отступил, осознав, что попался, и очень независимо улыбнулся, а я продолжила:
– В руку – это одно, в ногу – другое, согласись. Или, например, в губы, или в щеку, в шею, в лоб.
– В зад… – аккуратно подсказал Соломатько, усаживаясь в кресло.
– В зад, – охотно согласилась я.
– Можно я скажу еще остроумней? Я засмеялась:
– Нет.
Я уже поняла, что так ничего ему и не скажу, буду ходить вокруг да около. Не скажу, потому что не знаю, что сказать. Веселиться с Соломатьком мне мешали Машины глаза. Вдруг я почувствовала себя нехорошо. Маша сидит там где-то одна, грустит, а я здесь…
Я развернулась и так же стремительно, как вошла, двинулась из комнаты. Когда я уже закрывала дверь, вернее, тяжелая дверь сама плавно закрывалась за мной, как будто подгоняя меня, Соломатько подошел к выходу и придержал ее.
– Ты водишь машину так же?
– Как? – главное, заинтересованно не останавливаться. Мне надо к Маше, напомнила я сама себе.
– Ты сигналы хотя бы какие подавала – на разворот… А то стояла, стояла, по обычной своей манере – столбом посреди комнаты… Я уже стал привыкать, кстати, к тебе – хорошее украшение интерьера. И вдруг – как рванула с места!
– Мне срочно надо… Извини.
– А… – Он понимающе улыбнулся и подмигнул. – Понимаю, понимаю… Беги, а то беда будет…
Я прошла несколько шагов по коридору и остановилась. Потом вернулась к нему. Подошла и неожиданно для самой себя взяла его обеими руками чуть выше локтей:
– Знаешь, когда Машка была маленькой, еще до школы, у нее волосы надо лбом, как у тебя вот… – я провела рукой по упрямо торчащему из идеально постриженных коротких волос небольшому хохолку надо лбом у Соломатька, – никак не причесывались… ни в челку, ни под заколки… А ты этого так никогда и не увидел. Ты очень многого не узнал и не увидел, Игорь…
Он молчал. А я провела рукой по его щеке, по плечу, по груди… Все такое родное… И такое чужое.
– Я пойду к Маше. Кажется, мы скоро тебя отпустим, – на ходу сказала я.
– Вопрос – отпущу ли вас я! – засмеялся Соломатько.
Но мне показалось, что ему было совсем невесело в этот момент.
17
Страдания Соломатька
– Вот скажи мне: приятно быть знаменитой, а, Егоровна? – ни с того ни с сего спросил он утром следующего дня, уютно, по-домашнему прихлебывая кофе со сливками и бисквитным печеньем.
Я пожала плечами:
– Да никак. Я же не чувствую этого. Как это можно ощущать?
– Люди узнают на улице, в магазине, автограф просят…
– Никто у меня ничего не просит, Игорь. Сколько сейчас телевизионных лиц! Иногда здороваются или называют по имени, знаешь, как будто старые знакомые: «Свет, привет!» Смотрят пристально, разглядывают, в чем одета, что покупаю… Ну и что? Я не тщеславна, наверно. Кто-то ради известности на такие жертвы идет, а я, если честно, считаю ее самой обременительной стороной своей замечательной профессии.
– Чудная ты, Егоровна… Шла бы тогда в учительницы. Или в менеджеры.
Я засмеялась:
– Да нет, мне очень нравится сидеть перед камерой! И видеть себя в записи на экране нравится, и работать с интересными людьми. Ты же спросил о славе, это другое. А работа – она сама по себе, отдельно от славы, понимаешь?
Он, похоже, не слушал меня, а смотрел на что-то за окном. Я тоже взглянула в окно и ахнула. По дорожке сада неторопливо и уверенно шел милиционер в зимней телогрейке и шапке.
– Так… – Я приподнялась и села обратно.
– Расслабься, Егоровна, – сказал Соломатько напряженным голосом. – Это… гм… наш сосед… Только что он вдруг без звонка идет, да в такую рань? Сними-ка мне эту ерунду быстренько…
Он протянул мне ногу, чтобы я расстегнула ошейник, хотя вполне мог сделать это сам. Я, снимая ошейник, обратила внимание на тонкий шрам, видневшийся на его щиколотке из-под носка и уходивший вверх по голени. Я слегка дотронулась до него пальцами и не удержалась, чтобы не спросить:
– Откуда это у тебя?
