сейчас схожу на день рождения к папе, а потом сяду на диету. И как раз, месяца за два…
Вздохнув, я откусила кусочек «Фрискис». Прелестное печеньице, чуть солоноватое, но прелестное. Остренькое, ароматное… Ай… Не купила себе «Дэниш кейкс», с сырной прослойкой и нежным кунжутом сверху — а зря. Решила себя помучить… Но есть-то что-то надо! Хлеб, зерновые — обязательно. Белки нужны для здоровья, протеины… Это одно и то же, кажется.
Нет, все-таки хорошо быть большой… Никогда не мерзнешь, место в троллейбусе уступают, в машину не влезешь — как ни отодвигай кресло, руль давит на живот, вот и экономия на бензине .получается… Столько вкусненького можно купить…
Я услышала, как звонит телефон в прихожей. Надо бы трубку и на кухню сделать, а то пока дойдешь… Но кто-то, видимо, очень хотел дозвониться и настойчиво ждал, пока я подойду.
— Да! Я! — задохнувшись от быстрой ходьбы, проговорила я. Голос-то у меня какой стал — грудной, приятный… Конечно, с таким бюстом и голосу есть где укрепиться…
— Ваньку возьмешь на выходные? — спросил меня Коркин очень усталым, еле живым голосом.
— Но я же в те брала, Илья! — Я услышала, как он тяжело вздохнул, но ничего не сказал мне в ответ. Мне даже стало его жалко. — Ну… Я пока не знаю… Не уверена. Понимаешь, у папы день рождения, а Ванька так действует ему на нервы… Прическа эта его…
— Да он постригся вчера, специально… — заторопился объяснить Коркин. — Говорит: а то мама меня не возьмет на субботу-воскресенье больше… Насть…
— Постригся? Молодец… Как он вообще? Не болеет? — озабоченно спросила я. Главное, чтобы дети не болели.
— Да вот — сопли второй день. То ли аллергия, то ли что…
— Ну да, ну да… Вы лечитесь тогда — уж, Илья! Какие гости! Не надо, пусть из дома не выходит. Куда я его, больного, возьму…
— Ладно, — опять вздохнул Илья.. — Но он вообще-то скучает по тебе очень…
— Это хорошо, что скучает, — улыбнулась я и взглянула на себя в зеркало над телефонным столиком. Как же мне идет такая персиковая помада! Надо пойти еще купить. Дорогая, правда, зараза, но зато мягкая и держится прекрасно, а губы — ну просто две конфетки, с помадкой и нежным сливочным ликером… Я не расслышала, как Илья о чем-то меня спросил. — Что ты говоришь? Извини, я отвлеклась, тут у меня бумаги важные, делаю проект дорогой…
— Говорю, ты бы хоть позвонила ему, спросила — что да как… У него в школе, знаешь…
Сейчас начнется! Рассказы об учителях, которых я в глаза не видела, о Ваниных успехах… Хотя уже понятно, что Ваня — середнячок и так и будет всю жизнь с троечки на четверочку перебиваться…
— Ага! Конечно! — с энтузиазмом отозвалась я, пытаясь достать с полки книгу. Вот она где стоит, а я-то все у мамы с папой ее искала. Там была такая хорошая мысль, надо ее найти… Про возраст, про свободу одиночества и еще что-то, не помню, но очень светлое и мудрое… Созвучное моему состоянию. Книга выскользнула у меня из рук, и я случайно нажала на мышь, хотя мне тамошней отчего-то совершенно не хотелось выходить из той реальности…
Очутившись опять перед экраном с семью фотографиями, я поежилась, пытаясь прогнать наваждение. Неужели это была я? Ужас какой… Да, точно, снова ужас.
— Левка, знаешь что… — При попытке обернуться я опять увидела, как одна из фотографий увеличивается до размера экрана. И фигуры на ней начинают двигаться. «Наверное, это Левка специально так делает, чтобы я не отвлекалась», — успела я подумать.
— Мам! — Ваня протягивал мне на ладони маленький кусочек какой-то горной породы с красными прожилками и золотистыми точками на сколе. — Что это?
— Дай я посмотрю…
Ваня присел рядом со мной на корточки.
— Не знаю, сынок, может быть, полудрагоценный камень какой-нибудь. Давай возьмем с собой, положи в рюкзак. Ты отдохнул? Можем ехать дальше? Ваня кивнул.
— Хорошо здесь, правда? — Я окинула взором прекрасную долину с виднеющимися вдали маленькими деревянными домиками с красными и зелеными крышами. — Жить бы здесь всегда, дышать этим воздухом, смотреть на горы…
— А гимназия, мам? И здесь, наверное, нет художественной школы. И немецкий пришлось бы учить…
— Вот именно, — со вздохом согласилась я. — Хотя бы дачу здесь иметь, приезжать каждое лето…
— А давай купим?
— Дачу? — Я с сомнением покачала головой. — Думаю, сынок, что нам с тобой дачу в Австрии пока не потянуть… Но у нас и своя дача хорошая, там все друзья твои…
— Ну да, — кивнул Ваня. — Поехали, мам?
— Поехали.
Он сел сзади, а я, нетуго пристегнувшись, завела двигатель. Опять этот звук… Второй день не дает мне покоя…
— Ванюша, ты не слышишь? В двигателе как будто что-то то ли скребет, то ли… не пойму… Звук какой- то посторонний…
— Ты не привыкла просто, машина другая.
— Может быть… Ты бы пристегнулся все-таки. Там есть же средний ремень, сзади! Пристегнись, а…
— Дорога до следующего городка, куда мы хотели попасть, чтобы посмотреть развалины древнего замка, вела через небольшой горный перевал. Я не уставала восхищаться, как хорошо, как тщательно сделаны здесь трассы, как продуманно огорожены все повороты, сто раз повторяются знаки, ограничивающие скорость, предупреждающие, что сейчас надо быть внимательнее, осторожнее. И само шоссе — гладкое, будто вчера только залитое асфальтом и укатанное…
— Мам, смотри, кажется, виден уже замок! — Ваня показывал мне куда-то влево, но я не стала смотреть, потому что увидела, как сзади появилась и догоняла нас на бешеной скорости ярко-желтая спортивная машина с черным верхом.
Такую машину просто так не покупают… Понятно, что это супергонщик, которого хорошо бы сейчас с миром пропустить, прижавшись к горе справа, но дорога как раз резко поворачивала направо, а затем сразу влево, я это видела. И указатель только что был — «опасный поворот»…
Сбавив скорость, я как можно ближе прижалась к бордюру и тут же услышала страшный удар в заднее крыло. Наша машина как-то странно наклонилась, большая жесткая подушка больно ткнулась мне в лицо, рот мгновенно наполнился теплой соленой кровью, и свет померк.
Когда я открыла глаза, надо мной склонился очень симпатичный врач в зеленой шапочке и что-то спросил по-немецки. Я попробовала говорить, но с ужасом почувствовала, что челюсти у меня не двигаются. Нижняя была плотно прибинтована к верхней. Рот не открывался совсем. Я посмотрела на врача. Он улыбнулся и показал мне большой палец. Тогда я, пошевелила рукой, одной, второй, потом ногами, они ныли. Но все шевелились. Чуть приподняла голову, чтобы убедиться, что это действительно мои ноги, ничем не перебинтованные, ни к чему не привязанные… Вон вижу свои пальцы, из-под гладкой светло-зеленой простыни… Врач засмеялся, опять что-то сказал и показал мне уже два больших пальца. Я откинулась на тугую подушку. В затылке от резкого движения что-то звякнуло и тут же затихло. Ну, кажется, все хорошо. А где…
От мгновенной мысли, словно прострелившей меня, мне стало душно, и горячо запульсировала голова. Я замычала, пытаясь спросить врача о Ване, и замахала руками, насколько смогла их поднять. На одной из рук я машинально заметила туго завязанный бинт, под которым, похоже, лежала шина. Врач, кажется, понял, о чем я спрашиваю, и крикнул что-то в приоткрытую дверь. Через несколько секунд в палату вошла миловидная женщина невысокого роста и села рядом со мной на кровать. Она неторопливо и доброжелательно заговорила со мной по-английски. Я понимала почти каждое слово: что все хорошо, а будет еще лучше, что я молодец, мне сделали операцию, и я очень красивая и скоро смогу сама есть.
Я пыталась приподняться, чтобы спросить ее — о самом главном — и никак не могла. Я не могла сказать ни слова. Я мычала, а она, благожелательно кивая головой, отвечала мне на каждое мое мычание, что все просто отлично. Тогда я заметила ручку прикрепленную к кармашку ее халата. Я изловчилась и почти
