аспирантура?
Рыжий кудрявый юноша, подростково щуплый и наряженный как жених, стоял на противоположном тротуаре и делал вид, что Борю не знает. Не выдержал, сорвался и начал прохаживаться до угла и обратно, помахивая портфелем, что-то зло шепча себе под нос и отворачивая покрасневшее лицо.
– Блин, что за люди, – плевался Боря, пожав мне руку. – Двоечники! Одни отошли кофе выпить и пропали. Этого за булкой нельзя послать, купил дерьмо какое-то… Иди сюда, аспирант! Все равно уже расконспирировался.
Юноша вздохнул, пересек дорогу, потупился и прошептал, глядя в Борины сандалии:
– Борис Антонович… Товарищ полковник… Видите ли… Я не предполагал…
– Да что? Что? Что?! Хрен ли, товарищ полковник? Что ты такой вареный?! Вот почему ты план по возбужденным делам не выполняешь… Ах, вот они, – Миргородский живо развернулся. – Пожалуйста, тащатся… Вы что, пустились по магазинам прочесать?! Я же сказал: по чашке кофе – десять минут! Сидели там, языками а-ла-лы?
Три некрасивые женщины в уродливых длинных кофтах, с прыщеватыми лицами, с одинаковыми прическами башнями, зачесанными наверх, застыли на углу, шушукаясь и толкая вперед друг дружку.
– Распустился, распустился ваш отдел, – укоризненно поблескивал очками Боря. – Живете как мухи в сахарнице!
– Там очередь, – подали голос, конфузясь и пряча улыбки в кулаки, подкрадывались ближе.
– Очередь! Очередь! А в сумках что?
– А это мы вам булочек с изюмом купили.
Боря смолк, чтоб не рассмеяться, и радостно подмигнул мне, поправив на запястье часы, похожие на золотого краба с глазищами циферблата, и с сокрушенным стоном распахнул объятия и шагнул навстречу выпущенной подъездной дверью Алене, и распушил незримые усы:
– А-алена Сергеевна! Редко видимся, но вся-акий раз… Па-азвольте… – и сосуще поцеловал ей руку, и безрезультатно попытался удержать. – Но почему я не плечистый, не красивый и не холостой… – пропел. – Зачем я золото надел? Что там?
Не глядя на него, ни на кого не глядя, нагнувшись над сумкой (ключи от машины?), Алена пробормотала, перебирая тонкими пальцами в сумочке элементы для сборки ее ослепительной жизни:
– Общий зал. Отдельные кабинеты – два. Налево – генеральный, главбух справа. Используют штампы и печати разных фирм. Деньги принимают в долларах. Кассир сдачу доставала из сумки. Главный бухгалтер Вера Ивановна. Договора с клиентами не заключают.
Я посмотрела туры в Египет – цены приемлемые. Предложили чай, – спрятала в сумку очки, скользнула ладонью по гладким волосам и побежала к машине – такие не разговаривают на тротуарах. Такие девушки не становятся старухами.
– Ну, эта… – Миргородский кивнул как-то вбок, и в переулок вползла «Газель» с зашторенными окошками, с надписью «Организация безопасности движения» на борту, а следом вторая. Боря растопырил пальцы: пять, пятый этаж. Из «Газелей» выпрыгивали бойцы физзащиты в камуфляжных куртках; черные маски, автоматы и дубинки, как чертовы хвосты; ботинки стучали по асфальту и втекали в подъезд, следом понесся рыжий юноша, стиснув портфель под мышкой, за ним спешили три женщины в длинных кофтах.
В подъезде два седых вахтера раскоряченно стояли лицом к стене, широко опершись руками, словно собирались блевать; у одного съехала фуражка и висела на ухе. Меж ними стоял боец, постукивая дубинкой о ладонь с мясистым, смачным звуком.
– Давай на лифте? – Мы поднимались в подрагивающей и лязгающей кабинке с надписью «Пусть раздавят меня танком, все равно я буду панком», посматривая на этажи сквозь по-старинному зарешеченную дверь.
– Что сейчас читаешь, Борь?
– Газету даже некогда… Работаю по двадцать восемь часов в сутки! Если только радио успеваю, одним глазом… Не жарко в ней?
Я успокоительно промычал, натягивая вязаную шапочку с прорезями для глаз, – дыхание щекотно скопилось под носом.
На пятом этаже нас ждала тишина и пустота у железной двери с бессмысленной табличкой «Египет, Кипр, Хорватия, Саммит-тур».
Бойцы физзащиты каменными барельефами на гробнице вождя пластались вдоль лестницы, придерживая за поясные ремни и воротники всех встреченных обывателей – испуганные моргания: что нам будет?
Женщины и рыжий юноша с портфелем не шевелясь стояли за лифтовой шахтой.
Миргородский покосился на глазок в двери и слабеющим голосом произнес:
– Ну, эта… – и пошмыгал носом. – Что за черт, как осень – начинаю сопатить. Как аллергия. У тебя есть какой гомеопат? Или кто это делает? Иммунолог? Лариса Анатольевна! Позвоните.
Старшая из женщин прошла к двери и тронула кнопку звонка единственным слабым движением, словно боясь потревожить, всего лишь спросить, когда бывают соседи – неделю не может застать, и ровно встала напротив, улыбнувшись в глазок.
Дверь отворилась. Крашеная блондинка (не успел разглядеть), автоматический голос: «За путевкой? Проходите, пожалуйста!» И дико вскрикнула и повалилась вниз и набок – через нее хлынули спины, и плечи, и черные головы.
И вопли:
– Лежать всем!!! Лицом вниз! Куда ты повернулся, сволочь?! Ноги! Ноги на ширине плеч! Все легли, или стреляем! Брось телефон! – Телефонная розетка прыгнула из стены – лопнуло! – с осколками штукатурки. Грохот, удары втащили нас внутрь, мы спотыкались о перевернутые стулья, вздрагивали от грохота падающих чашек и настольных ламп. Спины… Из-под вырвавшихся подолов и рубах вылезли жирные телесные ломти, разбросанные, словно взрывом; я смотрел только на обувь, на пыльные сбитые подошвы и тонкие каблуки, вот даже маленькие, как у девочки, белые кроссовки…
– Борис Антонович, в туалете закрылась! – орал рыжий юноша.
Боря развел руками: что ты будешь делать – женщины, поднял опрокинутое кресло и присел за компьютер, тронув плечо девушки в белой блузке, лежавшей под столом:
– Ваша машина? Есть «Сапер»? Любимая игра Шамиля Басаева!
Тетки рассаживались за расчищенные бойцами столы, готовили авторучки и чистую бумагу.
– Открой, тварь! – орал юноша. – Считаю до трех! – Махнул рукой: ломайте – и веселой пробежкой бросился в кабинет налево; за ним топали бойцы, задрав автоматные дула, следом спешил я.
– Лежим тихо! – С оглушительным треском дверь туалета рухнула внутрь, пыхнув строительной пылью, брызнуло зеркало, и руки выволокли наружу тощую истеричную бабу в уборщицком халате – она не могла идти от страха, ее мешком протащили в зал и бросили вдоль плинтуса; ломавший дверь боец присосался к окровавленным пальцам, – женщинам можно встать. Каждая со своим паспортом подошла к вот этому столу!
В дверях кабинета хозяин не выдержал и забарахтался, его незаметно и сильно ударили прикладом, и он с мучительной гримасой обвалился в высокое кожаное кресло «Босс», такие долларов шестьсот. На лице Чухарева я не находил глаз: он то щурился, то поднимал брови, сваливал голову набок, простуженно мигал вспухшими веками, поглядывал в стену, как попугай в рекламе строительных красок.
– Вы генеральный директор «Орион-К»? – Юноша смахнул на пол серебристый мобильник Чухарева, и тот улетел под шкаф, выблевав крышку и аккумулятор. – В вашем офисе проводится оперативное мероприятие налоговой полиции по заявлению граждан о проведении незаконных сделок, – и вихрем носился по кабинету. – Что в этом столе? Открывайте. Что в барсетке? Что в карманах? Быстро встал!!!
Чухарев стоял с поднятыми трясущимися руками, бойцы выбрасывали на длинный приставной стол связки ключей, визитницы, записные книжки, дискеты, папки с бумагами, фотографии, носовые платки. Я перебрал фотографии, роняя отсмотренные на пол. Где же Нина Уманская? Старики-родители, семейные праздники, счастливая жена на верблюде и на фоне ветряных… Я залез в холодильник, притворявшийся встроенным шкафом, достал бутылку «БонАквы» без газа, бойцам вытащил две бутылки «Хеннесси» и бутылку «Джонни Уокер».
