покорностью уставился на меня. Ваша воля, смирился он, надо перетерпеть. Он ждал нас каждый день с той минуты, с того года, когда телефонный звонок нашел его в Америке, он многое вспомнил и, возможно, о чем-то жалел, представлял, какие мы – а вот такие, на первый взгляд – ничего страшного… такой долгой оказалось эта… и так… закончилось, так чувствует себя точно и сильно пущенная стрела, видя, что мишень свалил ветер, приближаются деревья, сырой и пустой осенний мимолетный простор… Я разглядывал клиента из болезненного далека, с горы. Если бы мы пришли пораньше… Если бы та женщина оказалась той женщиной, у тебя бы затряслись сейчас губы, ты бы узнал, с какой болью припоминается… и впивается правда, как пахнут вскрытые покойницкие брюшины, и вся твоя жизнь… Вот в этой самой руке. Как птичьи ломкие, бьющиеся, оперенные кости… Живи дальше, береги горло, тебе повезло.
– Да. Да. Да. Такая трагедия! – по старушечьи поахал он, перебарывая страх, ему нечего бояться, он же первым заговорил. – А что с ней было?
Я молчал. Он сохраняя вид «все в порядке», с надеждой наклонился поближе:
– Депрессия у нее была?
– Да.
– А она так любила мою собаку! А собаку потом я так – трагически! – потерял. У меня был чудесный сенбернар – Боня!
– Вспоминали рыжую собаку. Я думал: эрдель.
– Да нет же, эрдели были потом! И так получалось, что негде было Боню оставить, и я всюду таскал за собой…
– На красной машине…
– Да! И Боня так понравился ей. Леонид Борисович Коган мне подарил Боню, а у меня гастроли в Японии – некуда деть…
– Какая она?..
– Кто? А, Оля. Да вот такая и… Как на фотографиях.
– Красивая?
– Очень умная. Музыку знала. Книги читала. Образованная такая… А-а, – он подавился, подавился. – А что она… сделала? Э-э… выпрыгнула?
– Выпила таблетки.
Клиент опять издал «ах, ах, ах» и заметил:
– Раньше – недооценивали депрессии. А вот, знаете, недавно, у меня приятель… – И смолк. Он быстро замолкал. Это было бы плохим знаком, если допрос сохранил бы хоть какой-то смысл.
– Где познакомились?
– Я не помню. У кого-то в гостях. Ей так понравилась моя собака!
– Как вы расстались?
– Да, знаете, как бывает – люди дружат, а потом, – тихонько и бегло, – как-то расстаются.
Я собрался было уходить, но сел:
– У вас была какая-то необычная для советских времен красная машина.
– Да. «Джавелин»! Подруг? Никого не видел. Друзей? Нет, никого не знал. Дома? У нее не был. Отца- мать? Ни разу не видел. Бабушку? Не видел. Но бабушку она очень любила. Никого не помню. Мезенцов? Да, кажется, он и привел ее в те гости, где мы познакомились…
– Говорят, дрались с Мезенцовым из-за нее?
– Да что вы, не было этого…
– Одевали ее?
– Да что вы. Это я из Японии… Думал: что же это я без подарка? Что привезти? Она сказала: джинсы. Вот и привез.
– Встречали ее у института?
– Да нет.
– Вывозили на дачу к друзьям.
– Не жили на даче, никогда!
– Вместе на юге.
– Два дня. И она сразу уехала к подруге. О, смотрите – Кобзон! – он показал в телевизор, теперь, когда начались вопросы, он все время смотрел в телевизор так жадно, словно дома, в Питере, его серьезно ограничивали в этом удовольствии.
– Где же вы проводили время?
– Так, нигде. В рестораны я вообще не ходил. И она не любила. То грустная такая была. Так и смотрит в одну точку. А то вдруг – такая веселая, активная. И с таким юмором. Сказала: когда я вижу Боню, когда он виляет мне хвостом, мне кажется, что у меня тоже есть хвост и я виляю ему в ответ, – клиент с удовольствием рассмеялся.
– А потом одна женщина позвонила Оле и сказала: теперь моя очередь ухаживать за собакой…
Он опять тихонько рассмеялся, приглашая меня задуматься вместе с ним:
– Кто же это мог быть? Эта женщина?
– Вознесенская хотела за вас замуж?
И еще рассмеялся, искренне, и отвечал в присутствии жены, маленьких православных детей и адвоката:
– Нет. Не было такого разговора!
– Щукина хоть помните?
– Он мой друг с четырнадцати лет!
– Зачем вы просили Щукина навестить Олю в больнице?
– Не помню. Она лежала в больнице? А с чем?
Я посидел спокойно, пересиливая желание ударить кулаком по лицу пожилого человека. Возможно, он не издевался, а придерживался последовательности в своем слабоумии – продумал линию защиты, времени хватило.
– Зачем Щукин встречался с Ольгой в день, когда она попыталась покончить с собой?
– А он встречался?! Мне ничего не сказал. Я обязательно… Обязательно спрошу его. При случае. Но, кажется, у него с алкоголем… – он страдальчески и сочувственно скривился, – сильно.
– Как вы узнали о ее смерти?
– Я был в поездке. Приехал – какой-то голос женский позвонил и сказал: вот это… Про вот это… Что с Олей… – произнес он имя, словно по оплошности, и быстро продолжил: – Господи, боже ты мой, как это вся тяжело…
– Говорят, она очень скучала по вам. Не могла забыть.
– Да? А вот Фельцман, – он узнал кого-то в телевизоре. – Он жив еще?
– Некоторые родственники Оли считают, что это вы виноваты в ее гибели.
– Да. Это, конечно, неприятно, – и он окончательно сосредоточился на телевизионном просмотре, какое-то время мы посмотрели передачу вместе.
Я встал и спросил уже в дверях:
– А что случилось с той… вашей собакой дальше?
– Ах, Боня погиб в ужасной автокатастрофе. Уже на другой машине. «Нива» у меня была. Я ехал из Питера в Москву. Ужасный мороз! Градусов сорок. Страшный лед. Но ничего не предвещало… такого. Я сделал еще доброе дело: вижу, подмерзает собачонка посреди дороги. И я подобрал ее. Отогрел в машине. Подвез до деревни. И она – такая веселая! – побежала к домам. И я, помню, подумал: ну, теперь хорошо поедем… И где-то под Калинином я разбился просто вдребезги. Все лицо порезал. Голова сошла с шейных позвонков. До сих пор мучаюсь от головных болей. Вот и сегодня… А Боня… Боня – вылетел сквозь лобовое стекло и ударился о дерево так сильно, что сломал его. И до весны лежал у нас, похоронить не могли – такие сильные стояли морозы, могилу не выроешь, а он тем более большой. Только весной зарыли на даче у отца, – и он не удержал горький вздох, пропитанный давно пролитыми слезами.
– До свиданья.
Вдруг клиент другим, не удержанным где-то, человеческим, мужским голосом живого существа сказал:
– Это вы оставите мне? – Старался мимоходом, не задерживая, подчеркивая «не имеет никакого