Мыслей об отступлении у него, естественно, уже не было — он двигался напрямую бульдозером и, по существу, открыл счет дней или лет к своей гибели, которую никак не воспринимал как реальность, потому что в нее не верил, так как одержимость своей идеей слепила разум. А еще он спешил — время не шло, а бежало. По его разумению, время имеет только направление, оно не имеет ни начала, ни конца, а потому хотелось в отмеренный ему срок пребывания в США успеть приобрести многое из того, на что он положил свой завистливый и жадный глаз в магазинах.
Но граница спокойной жизни уже была нарушена взломом — спектакль смерти приоткрыл занавес, но он не хотел смотреть на сцену и играющих на подиуме участников жизненного спектакля. В его чугунной голове от круговерти мыслей неожиданно послышался нестройный звон праздничного бубенца из детства. Этот звук возвратил его в тот далекий и радостный мир, в который войти уже никому не суждено, но мысленно можно было окунуться в эту зыбкую, приятную для многих виртуальность. На мгновение он и сам расслабился. Вспомнил и страшные 1932–1933 годы голода в родных местах, и легкокрылую, здоровую юность, и время учебы.
Однако он быстро отогнал от себя появившуюся минутную слабость и освободился от окутавших его нездоровых, расслабляющих волю к действиям галлюцинаций. В тот момент он исповедовал один жизненный принцип: не бойся последнего дня, но и не призывай его. Он его и не хотел видеть.
«Все будет зависеть от того, как и сколько будут платить, — размышлял, как заправский торговец, полковник Поляков. — Если отнесутся серьезно, серьезно придется и поработать, — риск минимален в здешних условиях. На территории же Москвы и вообще Советского Союза я ни шагу не сделаю по их заданию. Там можно быстро потерять голову. Чекисты из Лубянки моментально засекут мои связи с американцами, даже будь янки самыми опытными разведчиками.
Мои возможности рассчитаны только для условий заграницы. Я могу для них много сделать лишь за рубежом — вдали от дома, вдали от ГРУ и КГБ. Именно здесь сегодня пишется моя новая страница жизни. Ее нельзя готовить наспех — все должно быть продумано до деталей. Мелочи ведут к совершенству, а совершенство не мелочь. В противном случае меня ждет провал со всеми страшными последствиями и с эшафотом на Лубянке. Намерения противника я знаю, не знаю только его возможностей. Поэтому осторожность, прежде всего осторожность — на кон поставлена моя и моей семьи жизнь!»
Замечено, чем ближе человек подходит к жизненно опасному обрыву, каким для Полякова было предательство, тем почему-то чаще у него появляется сильное желание оглянуться на свой пройденный путь, сверить часы, оценить обстановку и еще раз спросить себя: туда ли я иду и стоит ли рисковать?
Поляков же, обуреваемый желанием купить то, что ему хотелось, что нравилось и без чего он не мог, как ему казалось, возвратиться на Родину, шел напролом к своей черной мечте — ничтожной и опасной. Таким образом, обладая всеми признаками рептилии, Поляков стал постепенно менять не только кожу, но и душу. Старая душа снималась чулком, как это делают змеи, новая уже защищала его от своих же упреков совести и чести. Они были выброшены вместе со старой кожей — нравственностью в душе…
Он подставлял себя, кадрового военного разведчика, офицера центрального аппарата ГРУ Генштаба в звании полковника, американским разработчикам из местной разведки, но попал в сети фэбээровских контрразведчиков…
К этому времени руководство ФБР уже окончательно приняло решение осуществить вербовку Полякова, по существу инициативно предложившего свои услуги американской спецслужбе.
Накануне вербовочного подхода глава ФБР Джон Эдгар Гувер, автор глобального плана тайных операций «Коинтелпро» — «Контрразведывательной программы», принял в своем кабинете начальника подразделения, специализирующегося по разработке советских граждан на территории США, Билла Бранигана.
Перед беседой со своим подчиненным Гувер внимательно ознакомился с содержанием досье на советского гражданина, а потом, многозначительно улыбнувшись, заметил, что если это не подстава советских органов госбезопасности, то его ведомство приобретением такого агента может утереть нос выскочкам из ЦРУ.
Он недолюбливал своих соперников по вербовочной работе, считая, что только сотрудники его ведомства способны обеспечить качественную безопасность страны от внедрения советской агентуры на важные объекты США.
Надо отметить, что неприязненные отношения с руководителями ЦРУ у него были на протяжении всего периода службы в ФБР.
Он рассуждал с видом человека, убежденного в божественной непогрешимости своих решений. Карьера Гувера к концу 50-х держалась на монолитном фундаменте. Он был осыпан почестями и не успевал принимать все новые и новые приветствия и награды от президентов, высокопоставленных чиновников и крупных акул бизнеса, понятно почему заигрывавших с ним.
Как писал Энтони Саммерс, знаток жизни и деятельности Гувера в книге «„Империя“ ФБР: мифы, тайны, интриги», президент Эйзенхауэр наградил его премией за заслуги на государственной службе.
Власти штата Индиана объявили даже День Джона Эдгара Гувера, и такое же мероприятие планировалось провести в штате Иллинойс. Но самое главное то, что Гувер продолжал находиться рядом с теми, кто руководил государством, — президентами, вице-президентами, госсекретарями, генеральными прокурорами и другими элитарными личностями.
Старый волк и лис контрразведки (так его называли друзья и враги) не только видел свою жертву, он знал, как ее схватить, а затем… не убить, не съесть, а заставить с отдачей работать на Америку.
Гувер так долго был директором ФБР, что для нескольких поколений американцев его имя и название этой организации стали синонимами. А в 1971 году Марта Митчелл даже заметила: «Если вы знакомы с одним директором ФБР, считайте, что вы знакомы с ними всеми».
Холостяк Гувер так и не женился, будучи твердо уверенным в том, что женщина — это основное препятствие для мужчины в его служебной карьере. В 26 лет, когда умер его отец, он принял решение не жениться и жить вместе с матерью до конца жизни. Обет безбрачия он исполнил до конца. Мать пережила отца на 17 лет. Единственным близким другом для Гувера на протяжении последних 44 лет жизни был Клайд Толсон, личный помощник трех подряд министров обороны США до того, как стал работать в ФБР с 1928 года. Время от времени по стране прокатывались слухи о том, что между всесильным шефом ФБР и его помощником существует гомосексуальная связь.
Автор книги «„Империя“ ФБР: мифы, тайны, интриги» ирландский писатель Энтони Саммерс в ее «Прологе» писал:
«Октябрь 1971 года.
Овальный кабинет Белого дома.
Президент Соединенных Штатов, его министр юстиции и главные советники борются с неразрешимой проблемой. Она заключается в старом человеке, которого боится глава государства.
Ричард Никсон: По ряду причин он должен уйти в отставку… Ему следует убираться оттуда ко всем чертям… Возможно, впрочем, я в этом сомневаюсь… возможно, мне достаточно будет позвонить ему и уговорить подать в отставку… Думаю, что он останется, пока ему не стукнет сто лет.
Джон Митчелл: Он останется до тех пор, пока его не вынесут вперед ногами. Бессмертие…
Ричард Никсон: Я считаю, что мы должны избежать ситуации, когда он ушел бы со скандалом, хлопнув дверью… Не исключено, что здесь мы имеем дело с человеком, который вместе с собой потащит и остальных, включая и меня… Дело предстоит нелегкое».
Президент догадывался, что о нем знает всесильный Гувер.
Семь месяцев спустя, 2 мая 1972 года, оказалось, что «проблема» президента смертна, как и все прочие люди.
Джон Эдгар Гувер, директор Федерального бюро расследований, умер в возрасте 77 лет, так и не уйдя в отставку. Тело было найдено его экономкой на полу возле кровати в спальне его вашингтонского дома. Это выглядело как обычный инфаркт, случившийся ночью, и поэтому вскрытие не производилось…
