взрыхленную почву, примятую траву возле кустов.
Вскоре на одном из склонов оврага контрразведчикам удалось обнаружить закопанными пять парашютов.
А дальше встал вопрос: как и где искать? Примет особых нет, следов тоже не видно. Решили сотрудники СМЕРШа разделиться и создать четыре оперативные поисковые подгруппы, которые были направлены на четыре стороны. Каждой подгруппе, возглавляемой офицером военной контрразведки, Ивановым была поставлена задача: опрашивать местных жителей, не видели ли они посторонних, которые своим поведением вызвали бы подозрение, и выявлять следы возможного пребывания парашютистов во время привалов.
На второй день поиска одной из подгрупп удалось получить первичную информацию от косаря о подозрительном поведении двух человек в красноармейской форме.
А чем они вам не понравились? — спросил военный контрразведчик, возглавлявший группу.
— Я спросил у них, откуда они идут? Они ответили, что из Глинного, но указали другое направление. Село Глинное находится в противоположной стороне, — бойко ответил косарь.
— Что еще они говорили?
— Ничего, больше молчали, только вот угостили сигаретой. Я давно таких «вкусных» не курил.
И вот тут руководителю группы стало ясно, что сигарета, возможно, импортная, в условиях военного времени была роскошью — элементарной махорки, и той не хватало.
— Не могли ли вы припомнить какие-то приметы, особенности в их облике? — неожиданно спросил офицер.
— Красноармейцы как красноармейцы… Подождите, подождите… На вещмешке одного из бойцов написано чернильным карандашом «23», — пояснил бдительный косарь.
Так родилась основа дальнейшего розыска агентов-парашютистов. Со слов фронтовиков, на войне был такой порядок, получая вещевой мешок, каждый красноармеец надписывал на нем либо свою фамилию, либо ставил какую-либо цифру. Это помогало не перепутать свой вещмешок с чужим.
Теперь перед сотрудниками СМЕРШа встал очередной вопрос розыска — по числу «23». В первую очередь решили проверить запасные полки, которые были созданы при каждой армии. Туда поступали солдаты по мобилизации, из госпиталей после ранений и болезней, вышедшие из окружения и проверенные военной контрразведкой, призванные на освобожденной от оккупантов территории и прочие. Их по соответствующим программам определенное время обучали военному делу, а потом маршевыми ротами отправляли в действующие полки и дивизии.
В ходе активных разыскных мероприятий в 194-м запасном полку 54-й армии был обнаружен вещмешок, помеченный числом «23».
При проверке красноармейской книжки его хозяина было установлено, что скрепки изготовлены из нержавеющей стали. Этот признак, широко входивший в практику опознания вражеских агентов, усилил подозрения. Вскоре парашютиста задержали.
— Как вы оказались в этой части? — спросил оперативный работник.
— После выписки из военного госпиталя в Тамбове, — довольно-таки смело ответил солдат. — Я находился там после осколочного ранения в ногу.
— Покажите ранение.
Солдат оголил голень, на которой действительно был розоватый шрам, свидетельство недавнего ранения.
— Что собой представляет здание госпиталя? — опять поинтересовался офицер.
Задержанный военнослужащий четко обрисовал контуры здания.
— На каком этаже вы лежали? Какой номер вашей палаты? Кто был лечащий врач? Назовите имя вашей медсестры? — не унимался смершевец.
На все каверзные, как казалось, вопросы солдат бойко ответил чекисту.
Срочно запросили по ВЧ сведения из Тамбова. Как и ожидалось, все рассказанное «раненым красноармейцем» было неправдой, хотя он продолжал настаивать, что лечился в госпитале и никакой он не агент-парашютист.
И только после того, как был привезен свидетель — косарь и проведена очная ставка, он признался, что является агентом гитлеровской разведки. Тут же дал подробные показания на четырех остальных шпионов (установочные данные, приметы, звания и прочее).
В течение нескольких дней все остальные агенты были задержаны и разоблачены. Один из них, «капитан», успел получить направление в отделе кадров армии в оперативный отдел штаба 32-го стрелкового корпуса!
По пути в штаб он был «снят» с кузова грузовика. Двое остальных оказались диверсантами и имели задание взорвать важный железнодорожный мост в районе Балты. Они попали в засаду, устроенную возле моста. У агентов-парашютистов были изъяты магнитные мины большой разрушительной силы, оружие, радиопередатчики, большое количество советских денег.
Таким образом, за одну неделю была ликвидирована опасная, хорошо подготовленная группа агентов и диверсантов.
Участники операции — сотрудники СМЕРШа, участвовавшие в розыске, были представлены к правительственным наградам. Добрым словом вспоминали косаря, запомнившего число на вещмешке одного из парашютистов.
Палачи — Еккельн и Арайс
Органы военной контрразведки с первых дней войны не только внимательно следили за деятельностью прибалтийских националистов, вставших сразу же после оккупации Латвии на путь вооруженной борьбы против Советской власти, Красной Армии и евреев, но и всячески противодействовали вместе с партизанами их преступным поползновениям. Красно-бело-красные знамена и такой же расцветки нарукавные повязки латышских легионеров мелькали в карательных операциях на территории Прибалтики, Белоруссии и Украины.
По данным российских архивов, против советских партизан, мирных граждан, военнопленных Красной Армии действовало 27 латвийских батальонов. В Румбульском лесу руками карателей-латышей были уничтожены около 38 тысяч человек. Латвийские легионеры действовали не только в Латвии. Так, в 1942 году карателями 2-й латвийской бригады СС были сожжены деревня Федоровка Чудского района Новгородской области и село Осино. Ими же проводились массовые поджоги и расстрелы в населенных пунктах Лубницы, Осец, Кречно в 60 км северо-западнее Новгорода, а также в лагере для военнопленных в Красном Селе под Ленинградом. В массовых расстрелах и поджогах участвовал личный состав 19-й латышской дивизии СС, которым за период с 18 декабря 1943 года по 2 апреля 1944 года было уничтожено 23 деревни и расстреляно более 1300 человек. На Украине каратели 22-го Даугавпипсского полицейского батальона безжалостно действовали в районах Житомира и Луцка; 23-го Гауйского полицейского батальона — в районах Днепропетровска и Керчи; 25-го Аравского — в районах Коростеня и Овруча, а 28-го Бартского — в районе Кривого Рога.
Еще до образования эсэсовских частей в Латвии в 1941 году солдаты 21-го латышского полицейского батальона расстреливали лиепайских евреев в Шкедских дюнах, а каратели из 18-го латышского полицейского батальона «прославились» массовыми казнями евреев в городе Слоним на территории Белоруссии.
Оставили свои следы латышские легионеры и в Польше. По данным немецкого генерала Штропа, они участвовали в операции по уничтожению Варшавского гетто в 1942–1943 годах.
Уже через несколько дней после начала Великой Отечественной войны, а именно 26 июня 1941 года, руководитель СД и Главного управления имперской безопасности обергруппенфюрер СС и генерал полиции Рейнхард Гейдрих направил всем командирам «айнзатцгрупп» директиву. В ней предписывалось «не препятствовать устремлениям по самоочищению со стороны антикоммунистических и антиеврейских кругов на оккупированных территориях».
