— Однако среди всех этих голов я не видел головы Вара, — сказал он. — Хотя искал.
— Ее там и нет, — ответил Арминий. — Я забрал ее с собой, когда мы двинулись к Рейну. Хотел устрашить ею римлян, но все пошло не так, как я рассчитывал.
Он вздохнул.
— Боюсь, получить все просто невозможно.
А ведь не так давно Арминию казалось — он все может. Казалось, он должен все получить. Может, он расплачивается за то, что метил так высоко?
— И что ты теперь собираешься делать с головой? Бросить в реку?
— Ну, когда она попала мне в руки, она уже частично обгорела. Я ее засолил, но это мало помогает.
Арминий поморщился.
— Но выбрасывать ее я не стану. Я отошлю голову на юго-восток, Марободу и маркоманам, в знак того, на что способны германцы, когда они сплочены и полны решимости.
— О, способны не только на это! — воскликнул воин. Глаза его сияли. — Не только на это!
До стремительного взлета Арминия царь Маробод был, несомненно, самым могущественным из германских вождей. Разумеется, он не мог не привлечь внимания Августа, и, не случись бунта в Паннонии, в землях маркоманов наверняка появились бы римские легионы. Маробод громогласно уверял, что никогда не собирался выступать против римлян и никого не подбивал на такое, но Арминий не верил ни единому его слову. Несомненно, не верил и Август. Однако владыка Рима еще не отыскал возможности напасть на Маробода, а теперь такой возможности ему, скорее всего, уже никогда не представится.
«И все благодаря мне», — с гордостью подумал Арминий.
Может, Маробод и подстрекал кого-то против Рима, но он, Арминий, сам повел войну против врага, вторгшегося на его землю. И если народ Германии не сможет понять, кто на самом деле совершил великое деяние… Нет, Арминий не хотел верить, что его соотечественники могут быть настолько слепы.
— Этот римлянин мечтал править нами, — молвил воин из клана Арминия. — И что от него осталось? Всего лишь вонючий обрубок.
— Вонючий обрубок, — эхом повторил Арминий.
По лицу молодого вождя медленно расплылась улыбка. Он кивнул — то ли собеседнику, то ли самому себе. Да, ему нравились эти слова, нравилось их значение. Ибо умер не только Квинтилий Вар, вместе с ним умерли и надежды Рима на покорение Германии.
И надеждам этим уже не воскреснуть.
Сегест сидел в своей усадьбе тихо, не высовываясь. Многие из его воинов остались с ним, но иные — по большей части пылкая молодежь — отправились с Арминием воевать против римлян, хотя их вождь и не любил человека, похитившего его дочь. Что ж, если бы Арминий вздумал покарать тестя за его верность Римской империи, за Сегеста было бы кому вступиться и без этих юнцов.
Правда, до сих пор Арминий ничем не угрожал Сегесту, и тот невольно был ему за это благодарен. Хотя, возможно, за своими великими делами Арминий просто позабыл про отца жены.
Стоя напротив своего крытого соломой дома, Сегест вздохнул. Он привык думать о себе как о значительном человеке, но не мог не признать, что события последних нескольких месяцев сбили с него спесь.
— Этого бы не случилось, если бы он меня послушал, — пробормотал Сегест себе под нос.
— Ты о чем? — переспросил один из его воинов.
— О Варе. Если бы только он меня послушал! Есть ли слова горше, чем «я ведь тебе говорил»? Всякий раз их произносят тогда, когда уже слишком поздно.
— Никогда об этом не думал.
По растерянной физиономии воина сразу было видно, что он вообще не склонен отягощать себя раздумьями. Ну и ладно, главное, что он хороший боец и знает, за какой конец держать копье. У каждого свои достоинства и свои недостатки.
Сегест снова вздохнул. Его недостатком являлось то, что он родился германцем, а не римлянином.
Он знал, что думают римляне о его народе. Он сознавал, что в глазах Вара является таким же варваром, как и Арминий. Но со временем это бы прошло. Если бы Германия стала римской провинцией, внуки внуков Сегеста уже считались бы римлянами, как ныне считаются римлянами детишки, рождающиеся в Галлии.
Но этого не случится. Во всяком случае, теперь случится не скоро. Можно спорить, к добру ли, ко злу ли содеянное Арминием. Но нет сомнений, что он свершил великое деяние.
Германия не стала римской провинцией. Сколько полегло — три легиона? Всего в империи легионов тридцать. Иными словами, в здешних лесах и болотах, недалеко от того места, где сейчас стоит Сегест, Рим потерял каждого десятого воина.
Август — человек осмотрительный и вряд ли станет рисковать вторым подобным разгромом. Он не стал бы рисковать и один раз, зато Вар решил, что может доверять Арминию и…
После битвы трое или четверо римских беглецов забрели во владения Сегеста; тот накормил их, некоторое время укрывал, дал с собой еды и однажды ночью отправил восвояси. Он был бы рад сделать для них больше, но это могло стоить ему жизни, если бы поползли слухи… А такого рода слухи распространяются очень быстро. Человек делает не все, что хочет, а все, что может.
Если только этот человек — не Арминий.
Сегест сжал кулаки.
Арминий сделал то, что, возможно, хотел бы сделать каждый.
Только сделал ли? Говорят, будто он вознамерился переправиться через Рейн и разграбить Галлию, может, даже попытаться отбить ее у римлян. Но, добравшись до реки, его войско встало. Переправятся они или нет? А пока такую прорву воинов надо чем-то кормить. Чем? И сколько времени пройдет, прежде чем из-за скученности и грязи в войске начнутся повальные болезни?
Сегест хрипло рассмеялся.
Конечно, Арминий служил у римлян, изучил их способы ведения войны, поэтому и победил их. (Сегест сам служил в римском войске, но уже давно.) Арминий видел, как снабжаются римские легионы, как поддерживаются в чистоте их лагеря.
Только много ли ему от этого проку? Теперь он имеет дело с германцами, а не с римлянами. Есть у него обозные подводы? Плоты, на которых переправляют через реки зерно? Да, обо всем этом германцы и не мечтают. Их лагеря — кучи отбросов и нечистот. А ведь римляне утверждают, что грязь порождает болезни, и, насколько мог судить Сегест, они знают, что говорят. И что делают.
— Что смешного, вождь? — спросил воин.
— Смешного? Да все в этом мире смешно… А может, и ничего, — отозвался Сегест.
Воин почесал голову и раздавил что-то между ногтями. При виде этого Сегесту самому захотелось чесаться.
— Не уверен, что понял, — пробормотал воин.
— Ну и не забивай себе голову, — посоветовал Сегест. — Я и сам не уверен, что понимаю.
Воин еще сильнее поскреб макушку, но то ли больше не выловил паразита, то ли Сегест этого не заметил, что уже было неплохо.
Спустя несколько дней возле усадьбы появился одинокий путник, и воины Сегеста привели его под охраной к своему вождю. Потом трое с оружием в руках встали между Сегестом и гостем. Если чужак пожаловал со злым умыслом, они не дадут ему наброситься на хозяина.
— Не слишком радушный прием, — заметил незнакомец.
— Да, и мне жаль, что это так, — промолвил Сегест. — Но времена нынче суровые, а у меня есть сильный враг. Можно ли винить моих людей за то, что они всегда настороже?
— Коли ты так ставишь вопрос, пожалуй, не стоит, — промолвил чужак. — Тем паче что я и вправду прибыл из владений твоего врага. Тебе известно, что дочь твоя родила?
— Да, я это знаю, — кивнул Сегест.
