он никак не мог с ними совладать. Кругом стоял женский плач, поскольку многие мужчины так и не вернулись домой. И весть об их смерти принесли, оставшиеся в живых, товарищи.
Несколько воинов видели отца Конана в самой гуще битвы, но ни один не мог сказать с точностью, Жив Мордек или пал.
— Ничего, я подожду, — сказал Конан. — И буду готовиться, чтобы в случае чего отомстить аквилонцам.
Когда он рассказал, что узнал об отце Верине, мать принялась причитать о нем, как об умершем.
Но Мордек все же возвратился в Датхил. Он ковылял хромая, стискивая в кулаке посохом, на который опирался. Его правая рука неловко обхватила стан Конана.
— Мы будем драться с ними снова, — шептал юноша. Мы будем драться и обязательно разобьем.
— Теперь не скоро, — Мордек устало мотнул головой. — Точно не завтра. Не на следующей недели, и не через месяц. Скорее всего, даже не в следующем году. Мы потеряли слишком много и многих в этот раз.
— Тогда когда же? — опешив, спросил Конан.
— Что значит когда? — вздохнул его отец. — Нужно много выпить горького пива, чтобы отбить горечь поражения.
Глава 3. Храм вне времени
онан увидел первого аквилонца спустя несколько дней, как его отец вернулся домой в Датхил. К тому времени, жители деревни смерились с тем, что больше никто не вернется. Женские причитания не смолкали все это время. Последние похороны состоялись прошлой ночью, когда раненный киммериец умер от лихорадки.
Захватчики прошли той же дорогой, что и отступающие после разгрома селяне. Стрелки шли с луками на изготовку, готовые стрелять при малейшей необходимости. Вместе с ними были и копьеносцы, широкоплечие люди с волосами цвета соломы. Они так же проявляли предельную бдительность, остерегаясь возможной засады в лесу. Но засады никакой не наблюдалось.
Пикенеров и лучников было около ста человек — почти втрое больше, чем воинов, выставленных Датхилом на войну. Внимательно рассматривая приближающихся врагов, Конан сказал:
— А они не выглядят настолько уж грозно.
Мордек стоял рядом, все еще опираясь на посох.
— Один на один, любой из наших сможет их одолеть, не смотря даже, на доспехи, что одеты на них. Но они дерутся иначе, чем киммерийцы. Копьеносцы сражаются, выстроившись в плотные шеренги, прикрывая друг друга. Лучники производят залп по команде офицера, целясь точно туда, куда он укажет. Все это вместе делает их крайне опасными противниками, — объяснил кузнец.
— Такой способ ведения войны — удел трусов, — усмехнулся Конан.
— Тем не менее, сражались они достаточно хорошо, чтобы обеспечить себе победу, — пожал плечами отец. — Датхил не может противостоять такой армии. У нас не наберется столько воинов. Они нас попусту всех вырежут.
Это утверждение истинно относилось к довоенным временам. А сейчас звучало вдвойне справедливо, после того, как большинство воинов Датхила полегло в битве.
Конан закусил губу от унижения перед пришельцами с юга, но и он признавал правоту Мордека: сопротивление привело бы только к массовой резне.
По мере того, как аквилонцы приближались, все больше деревенских жителей выходило из своих домов на улицу, чтобы поглазеть на захватчиков. Ни один мужчина не держал в руках оружие. Никто не имел при себе ничего более опасного, чем разделочный нож. Тем не менее, острые взгляды, особенно женщин, стоявших плечом к плечу с мужьями и братьями, могли косить врага не хуже косы.
По команде, пикинеры выстроились в две линии перед лучниками. Они не суетились и не обсуждали приказа, как наверняка бы поступили киммерийцы. Они просто молча повиновались, как будто делали что-то обыденное — что, собственно, и соответствовало действительности.
— Рабы… — с насмешкой про себя пробормотал Конан, не знакомый с военной дисциплиной.
Человек, отдававший приказы, шагал впереди солдат. Алый гребень, венчавший шлем, выдавал в нем офицера. Положа руку на меч, рукоятка которого была богато отделана золотым плетением, он вступал в Датхил, выкрикивая что-то на своем языке.
— Он говорит, что его зовут Тревиранас, и спрашивает, может ли кто-то донести до киммерийцев его слова, перевел Мордек.
Кузнец вышел вперед и заговорил по-аквилонски. Офицер ответил, и затем они еще долго переговаривались. Мордек перебил его один или два раза.
— Я просил его не тараторить, шепнул он Конану.
Хотя Тревиранас нахмурился, но он действительно стал говорить более медленно. Несмотря на увечье, мрачный вид кузнеца заставил бы любого прикусить язык. Мордек переводил его слова жителям Датхила:
— Этот аквилонец говорит, что мы теперь подданные короля Нумедидеса. И еще — вся эта часть Киммерии принадлежит им по праву завоевания.
То, что отец не перечит офицеру, показалось Конану мудрым ходом. Хотя, и без того, любой, кто заявлял, что киммерийцы чьи-то там подданные, абсолютно не имел понятия о свободолюбивых людях, среди которых находился.
Мордек продолжал переводить Тревиранаса:
— Гарнизон будет располагаться в деревне и окрестностях там, где выберет офицер. Мы обязаны кормить его людей и обеспечивать всем необходимым. Если пропадет хоть один солдат, то аквилонцы возьмут в заложники десять наших, а потом уничтожат. И еще, — добавил кузнец, — он пообещал, что заложники будут умирать медленной смертью.
Ропот прокатился по толпе. В Киммерии только отъявленные негодяи поступали подобным образом.
— А теперь, я скажу от себя, — произнес Мордек. — Мы должны пока согласиться на их условия, поскольку в настоящий момент они сильнее нас. И мы должны следить за тем, какие слова слетают с наших губ так, как среди них обязательно найдется человек, понимающий речь киммерийцев.
Конан обдумывал услышанное. Он смотрел на солдат. Один из копьеносцев подошел к Тревиранасу и что-то небрежно сказал на своем языке. Прищурившись, офицер взглянул на Мордека. Он поднял руку, словно собираясь отдать приказ. Конан напрягся, готовый в любой момент кинуться на врага. Но аквилонец неожиданно передумал. Он просто выстрелил одной фразой в сторону кузнеца, как стрелой из лука.
— Он спрашивает, все ли нам понятно? — пояснил Мордек киммерийцам.
Медленно, с явной неохотой, жители Датхила кивнули. Они воевали против светловолосых пришельцев с юга. Боролись, но проиграли. Память о потерях помогала сейчас людям справиться с позором и не наделать глупостей. Женщины, медленнее мужчин соглашались признать над собой руку Аквилонии в настоящее время. Но и они, наконец, закивали головами в знак согласия.
Один Конан решил не смиряться. Его можно было бить, как угодно за другим, и синяки от тяжелых рук отца свидетельствовали об этом, но никто был не в состоянии сломить его волю. Он неотрывно смотрел на кинжалы, висевшие на поясе офицера.
Тревиранас заметил пристальный взгляд синих глаз. Он снова обратился к Мордеку с вопросом. Тот, опираясь на посох одной рукой, а вторую — положил на плечо юноши.
Кузнец что-то ответил аквилонцу, а потом сказал на киммерийском:
— Он спросил, не мой ли ты сын? И я это подтвердил.
— Скажи ему, что я ненавижу его и убью при первом удобном случае, — выдохнул Конан.
— Нет, — отрезал отец и сжал его плечо, как тисками (сын не издал при этом ни звука) и уже более спокойно продолжил, — Вспомни, что я говорил относительно того, что надо держать язык за зубами. А так
