давешней пантомимы, — устало ответил Маниакис. — Достаточно было выстроить флот сразу за мысом — и дело сделано. Ведь нам необходимо привлечь как можно больше людей под свои знамена, Фракс; мы с самого начала только на это и могли рассчитывать. И если бы вышло иначе, разве мы продвинулись бы так далеко?
— Понимаю. — Фракс упрямо выпятил подбородок. — Целиком и полностью согласен с тобой. Одно маленькое «но»: мы продвинулись так далеко с теми людьми, которым можно доверять. Во всяком случае большинству из них. Но если мы пойдем вместе с этим флотом на Видесс, а Эринакий в последний момент передумает, мы уподобимся человеку, который шел на двух ногах и вдруг обнаружил, что одна из них отвалилась.
— Очень живописно, — заметил Маниакис. — Беда в том, что, двинувшись на Видесс без флота с Ключа, мы уподобимся одноногому с самого начала.
Фракс досадливо поморщился, но кивнул:
— В общем-то верно. Согласен. Но будь осторожен, величайший!
— Постараюсь, — пообещал Маниакис и, повысив голос, обратился к Эринакию:
— У твоих пирсов найдется место для моих кораблей?
— Да. Мы разместим их в Гавдосе или в Сикеоте, на северной оконечности острова, — ответил друнгарий. — Думаю, ты захочешь держать основную часть моих кораблей в одной гавани, а основную часть своих в другой. Чтобы постоянно находиться в окружении вооруженных людей, которым полностью доверяешь.
Вряд ли он мог слышать тихий разговор Маниакиса с Фраксом. Да, не мог. Один взгляд, брошенный на широкую полосу воды, разделявшую два флагмана, убедил Маниакиса в этом. Он вовсе не собирался устраивать друнгарию проверку на сообразительность, но тот, похоже, устроил себе такую проверку сам. И прошел ее с блеском.
— Если ты полагаешь, что я упущу случай поймать тебя на слове, высокочтимый Эринакий, то ты ошибаешься, — сказал Маниакис.
В ответ друнгарий засмеялся своим лающим смехом.
— С твоей стороны было бы непростительной глупостью отказаться, пока я на деле не докажу, чего стою. Так как? Гавдос или Сикеота? Северный порт немного просторнее, зато к южному проще подходы. Но я полагаю, ты в любом случае захочешь иметь меня в заложниках? — Друнгарий сформулировал свое предположение в виде вопроса, но голос его звучал утвердительно.
— Ну, раз уж ты сам упомянул об этом, то да! — дипломатично отозвался Маниакис, вызвав своим ответом новый взрыв волчьего хохота. — Какой порт выберем? — повернулся он к Фраксу.
— Гавдос, — без колебаний ответил тот. — Друнгарий прав: туда легче подойти, а ведь далеко не все наши капитаны прежде бывали на Ключе.
В Каставале был хороший порт, в Опсикионе тоже; столица имела три великолепные гавани — северную, южную и западную. И только западный порт Видесса мог выдержать сравнение с гаванью в бухте на южном побережье Ключа. Казалось, сам Фос аккуратно вырезал идеальный круг из практически прямой береговой линии, оставив относительно узкий проход из моря в обширную, безопасную бухту. Даже самые свирепые штормы теряли здесь свою силу; они не могли добраться до стоящих в гавани судов, напоминая о себе лишь порывами ветра да легким волнением.
Если бы Видесс не стоял на скрещении сухопутных и морских торговых путей; если бы столица империи не должна была поддерживать свое богатство, ввергая в бедность возможных соперников, то империей вполне можно было бы управлять с Ключа. Интересно, подумал Маниакис, как бы выглядел мир, в котором островитяне, далеко распространив свою власть, заправляют делами на материке, а не наоборот?
Если бы. В действительности городок Гавдос был куда меньше Каставалы, не говоря уже об Опсикионе. А о сравнении с Видессом не могло быть речи. Казалось, все поселение почти целиком состоит из пакгаузов, флотских казарм, таверн, борделей и тому подобных заведений. Если флот вдруг уйдет отсюда навсегда, жизнь в местечке вскоре замрет.
— На севере, в Сикеоте, то же самое? — спросил Маниакис.
Фраксу не надо было объяснять, что он имел в виду.
— В точности то же самое, величайший, — последовал ответ. — Этот остров с незапамятных времен служит лишь базой для военно-морского флота. Выращиваемого здесь зерна не хватает даже на то, чтобы прокормить всех моряков, а ни один город не может прожить только на рыбе.
— Значит, вот оно как, — задумчиво пробормотал Маниакис. — Даже если друнгарий флота решится на мятеж, его люди обречены на голод. Разве что им удастся одержать молниеносную победу. Понятно.
Появился Трифиллий, осматривавший окрестности весьма недовольным взглядом.
— Жуткая дыра! — сообщил он с содроганием в голосе. — Невозможно выразить словами, насколько велико будет мое счастье, когда наконец закончится эта кампания и я вернусь на свою виллу в столице. Боюсь, что жизнь во всех остальных местах, где я побывал, на поверку оказалась невыносимо тоскливой.
— А я боюсь, что было бы куда тоскливее оставаться в Видессе после того, как твоей голове вздумалось одной прогуляться до Столпа, — с каменным лицом заметил Маниакис.
— Оно конечно, но даже в этом случае… — начал было Трифиллий и осекся, сообразив, что его высмеяли.
Возмущенно пыхтя, вельможа поспешно испарился. Фракс чуть не пополам согнулся от внезапно одолевшего его сильнейшего приступа кашля, но героическим усилием воли сумел-таки сдержаться и не расхохотался вслед ретировавшемуся ноблю.
Флагман Эринакия пришвартовался по соседству с «Возрождающим». Маниакис поднялся по трапу на пристань. После долгой череды дней, проведенных в море, земная твердь зыбко покачивалась под ногами. Вместе с ним на пристань поднялись моряки, вооруженные мечами и щитами, — на случай, если Эринакий все же решится на предательство.
Но друнгарий, хоть и запыхался, спеша подняться на пристань, и хотя его качало из стороны в сторону даже сильней, чем Маниакиса, сразу распростерся на землю перед тем, кого сам назвал своим сувереном.
— Поднимайся, поднимайся! — нетерпеливо проговорил Маниакис. — Нам надо многое обсудить, спланировать, а времени осталось… всего ничего.
Эринакий встал. Вблизи он выглядел еще более решительным и жестким, еще более упрямым и опасным человеком, чем казался, находясь на палубе своего дромона. Маниакис был двадцатью годами моложе, но ему не хотелось бы скрестить мечи с таким противником или померяться с ним силами в рукопашной схватке.
Но вот свирепое лицо вдруг осветилось улыбкой — так луч солнца, пробившийся сквозь тяжелые грозовые тучи, волшебным образом оживляет самое хмурое утро.
— Я снова получаю подтверждение, что сделал правильный выбор, — сказал друнгарий. — Генесий даже понятия не имеет о том, что такое планирование. А когда случается нечто неожиданное с ним самим или со всей империей, он хватается за что попало и осуществляет первую же идею, втемяшившуюся в его дурную башку. Так стоит ли удивляться, что мы пришли к нынешнему состоянию дел?
— Удивляться действительно нечему, — согласился Маниакис. — Но выбраться из нынешней ситуации будет очень нелегко. Свалиться в глубокую яму всегда гораздо проще и быстрее, чем выкарабкаться из нее. А у прямолинейной злобной тупости тирана есть одно несомненное преимущество: однажды вставший на его пути уже никогда не вернется, чтобы повторить свой неосторожный поступок.
— Это единственная причина, по которой Генесию удалось до сих пор усидеть на троне, — сказал Эринакий. — Но если он не исхитрится каким-либо образом убить тебя, ты его одолеешь. Ты можешь мыслить, в чем я уже убедился. А те, кто пытался поднять восстание прежде, в большинстве своем умели только действовать.
Тиран легко справился с ними, ибо его голова устроена точно так же. К тому же он уже натянул алые сапоги и сидел в столице подобно пауку, притаившемуся в центре паутины, что давало ему огромное преимущество. Но ты — орешек не по его зубам.
— Могу я задать тебе один личный вопрос? — Друнгарий неохотно кивнул, после чего Маниакис
