— Все не так просто, почтеннейший господин. Мы верим, что в конце концов Фос одолеет Скотоса и станет править до конца времен. Свет изгонит тьму. — Ршава очертил солнечный круг, Зауц тоже. — Но Скотос тоже бог, и конец времен еще не наступил. И зло может восторжествовать — на время.
— А вы понимаете, святейший отец, — осведомился по-прежнему циничный Зауц, — что священники, верные Стилиану, будут утверждать, что его величество как раз и есть орудие Скотоса? Заметьте, что я этого не утверждаю, ибо я верен Малеину, но это обоюдоострый аргумент, и он может резать в обе стороны.
— Да, они могут такое говорить, но они будут ошибаться. — Ршава заговорил с большой убежденностью. Колебания не были свойственны его натуре; придя однажды к какому-либо мнению, прелат больше не сомневался в его истинности, несмотря ни на что. — Как я уже говорил, автократор есть наместник бога на земле. И восставать против него — значит восставать против самого благого бога.
— Вы, несомненно, правы. — Судя по тону Зауца, ни в чем подобном он уверен не был. — Его величество хороший и достойный правитель и благословен Фаосом на трон, как вы и сказали. Но как это относится к правителям, которые были злобными тиранами? Империя Видесс знала нескольких таких.
— Как я уже говорил, Скотос может восторжествовать на какое-то время. — Ршава сплюнул на булыжную мостовую. Зауц и теперь не отстал от прелата. — Вы наверняка помните, почтеннейший господин, что злобные тираны редко властвовали долго. Обычно их сменял более достойный правитель, и Фос снова получал преимущество в борьбе против тьмы и зла.
Эпарх кивнул, колыхнув щеками.
— Пусть и у нас будет так же, — сказал он и отвернулся.
— Да, пусть будет так.
И лишь на пути к своей резиденции прелат сообразил: Зауц не сказал, что триумф Малеина будет равен триумфу благого бога. Впрочем, Зауц уже говорил, что верен правящему автократору. И не сделал ничего такого, чтобы Ршава перестал ему верить… пока.
«И чем пристальнее я буду за ним следить, тем меньше шансов, что ему удастся отказаться от своих слов», — подумал прелат.
Ждать новостей нелегко. И никогда не было легко. Ршава старался заниматься привычными делами, но жизнь утратила для него вкус. Он словно брел по раскисшей грязи. Тем временем Скопенцана торопилась навстречу середине лета подобно юноше, бегущему на свидание с возлюбленной. Дни становились все длиннее. Солнце рано вставало на северо-востоке и поздно садилось на юго-западе. Во время коротких ночей полная темнота почти не наступала: на севере за горизонтом всегда тлел намек на рассвет.
Говорили, что в стране халогаев, дальше на север, сумерки еще светлее и даже в полночь можно читать на улице книгу — хотя и трудно найти халогая, который умел бы читать. Говорили даже, что на дальнем севере Халоги солнце в разгар лета вообще не садится, а низко скользит над северным горизонтом, а потом снова начинает взбираться на небо.
Ршава не знал, стоит ли этому верить. С одной стороны, такое казалось неестественным. Но если в Скопенцане солнце летом оставалось на небе дольше, чем в городе Видесс, — а это было так, — то почему бы ему не оставаться там весь день, если проехать дальше на север?
Почему? Главное возражение прелата было теологическим. Хоть солнце и задерживалось здесь летом, оно едва осмеливалось показать свой лик зимой. В день зимнего солнцестояния (отмечаемого как большой праздник по всей империи) оно высовывалось из-за горизонта, пробегало по небу на юге и снова закатывалось. И возносимые здесь молитвы о том, чтобы спасти светило от Скотоса, звучали удивительно искренне.
Но предположим, что оно вообще не встанет в день зимнего солнцестояния? Допустим, мир так и останется погруженным во мрак. Не даст ли это Скотосу неограниченную власть над миром, пока солнце не вернется в небеса… если, конечно, вернется? Этого Ршава и боялся. И по этой причине ему не хотелось верить ни в бесконечный летний день, ни в бесконечную зимнюю ночь.
К Зауцу прибывали курьеры и снова уезжали из Скопенцаны. Иногда эпарх сообщал Ршаве привезенные ими новости, иногда нет. В таких случаях Ршава кипел от злости, но знал, что ничего поделать с этим не может. Враждовать с главой гражданской власти города в его планы не входило. Если Зауц объявит, что перешел на сторону Стилиана, и передаст Скопенцану ему, это станет тяжелым ударом для Малеина.
Одно из отличий Скопенцаны от столицы заключалось в том, что летние дожди были здесь обыденностью, а не феноменом, о котором вспоминали еще несколько лет спустя. Однажды, в такой вот пасмурный день, городскую площадь под моросящим дождем перебежал секретарь Зауца, чтобы вызвать Ршаву в резиденцию эпарха.
— А он не сказал, для чего? — жадно спросил Ршава.
— Нет, святейший отец, — ответил секретарь. — Он просто велел пригласить вас.
Очевидно, сама новость его совершенно не волновала. Да и с какой стати? Какая ему разница, кто правит империей?
Накинув плащ с капюшоном, Ршава последовал за человеком Зауца через площадь. Стоящие там статуи словно бы подобрели, смягчились от дождя и тумана. Даже суровый Ставракий благожелательно взглянул на торопящегося прелата.
Зауц встретил его у входа поклоном.
— Святейший отец, — проговорил эпарх.
— Почтеннейший господин, — вежливо ответил Ршава и, стараясь не показать волнения, спросил: — У вас есть новости?
— У меня есть новости, — согласился Зауц. — Не пройдете ли вы ко мне в кабинет выпить немного вина, прежде чем их услышать?
— С вашего позволения, почтеннейший господин, я предпочел бы отказаться. Скажите мне новость прямо здесь и сейчас, и покончим с этим.
Стоя перед эпархом, в мокром плаще, с которого капало на мозаичный пол, Ршава чувствовал себя человеком, которому вот-вот начнут делать хирургическую операцию, даже не дав глотнуть бальзама из белены и макового сока.
Но эпарх удивил прелата, ответив на его слова широкой лягушачьей улыбкой — словно Ршава показался ему особенно аппетитной мухой, жужжащей над листом кувшинки.
— Новость хорошая, святейший отец.
— Хорошая? — подозрительно спросил Ршава, как будто это слово обычно к новостям не применялось.
— Хорошая, — повторил Зауц. — Его величество одержал победу над мятежником возле Девелтоса, неподалеку от столицы, и обратил его в бегство.
Ршаве, который родился и вырос в столице, Девелтос казался прежде дальним городом где-то на востоке — но это ведь смотря что брать за точку отсчета. Если глядеть из Скопенцаны, столица и провинциальный город располагались не очень-то далеко друг от друга. А новость!.. Прелат поклонился:
— Спасибо, почтеннейший господин. Вы правы, конечно. Это лучшая из новостей.
Зауц покачал головой, колыхнув при этом подбородком:
— На мой взгляд, не лучшая. Лучшей стала бы новость о том, что Стилиан погиб на поле боя и мятеж погиб вместе с ним. Так что не лучшая, но хорошая. А теперь, когда вы услышали новость, выпьете ли вы со мной вина, чтобы отметить это событие?
— Да, и с радостью, — ответил Ршава.
Простая церемония, сопровождавшая распитие вина, налитого слугой Зауца, показалась ему особенно красивой. Даже ритуальный плевок в отрицание Скотоса приобрел для него новое значение и новую истину. Изменился не ритуал или вино, хотя оно и было очень хорошим. Ршаве потребовалось немного времени, чтобы понять: изменился он сам. От облегчения у него едва не закружилась голова.
— Расскажите подробнее, — попросил он Зауца. — Ради благого бога, расскажите больше. Обратил в бегство? В каком направлении?
— В противоположном от столицы, очевидно, — сообщил Зауц. Прелат фыркнул: это было настолько
