На обратном пути к кабинету Александры Модестовны все молчали, очевидно, раздумывая над тем, что находится внутри саквояжа и какова будет судьба находки. Глядя на взвинченную покрасневшую Айгуль, засунувшую руки в карманы халатика с такой силой, что они чудом держались на казенных нитках, Даша не ждала ничего хорошего и даже уже жалела директрису.
В кабинете Михаил Петрович поставил саквояж на стол, а Талиев щелкнул выключателем. От яркого света после полутемных коридоров все участники этой истории вздрогнули и на миг зажмурили глаза.
– Все, Миша… Открывай… – Александра Модестовна обессиленно опустилась на стул возле стола.
Даша почему-то испугалась и вцепилась дрогнувшими пальцами в рукав Костромина. Лера подошла поближе к Алексею, Танька на всякий случай решила держаться рядом с Талиевым, который совсем недавно очень ласково с ней обошелся и даже вытер слезы собственным платком. Айгуль стояла с другой стороны отца и смотрела на саквояж так, будто из него должна была выползти отвратительно-ядовитая гремучая змея. Михаил Петрович рукой снял паутину, весьма негигиенично и безжалостно вытер руку о свой новенький халат, поколдовал с замком – и саквояж наконец распахнул кожаные створки.
– Вот это да! Как в кино! – выразила всеобщее мнение Чака.
Даша вылезла из-за Сашки, за которого зачем-то спряталась, и задохнулась от восхищения. Под стильной современной люстрой кабинета Александры Модестовны искрились и переливались настоящие драгоценные камни в золотых старинных оправах!..
Директриса была в состоянии такого шока, что подняться со стула не могла. Она ловила ртом воздух и, похоже, собиралась хлопнуться в обморок. Возможно, она так бы и сделала, если бы очередной раз за сегодняшний вечер не скрипнула дверь и в кабинет не вошли бы Милашка с Адой Глебовной – обе в халатах, заспанные, с кое-как заколотыми волосами.
– Что здесь… – Милашка хотела задать законный для пяти часов утра вопрос, но осеклась при виде сверкающих драгоценностей. Она охнула, закрыла рот рукой и привалилась к шкафу.
Ада Глебовна оказалась более стойкой. Она без лишних звуков приблизилась к раскрытому саквояжу, показала на лежащую сверху брошку с желтыми и зелеными камнями и пробормотала:
– Как на бабушкином платье… На портрете…
Никто ничего не ответил Аде Глебовне, потому что отвести глаза от сверкающей груды ювелирных украшений было трудно, и все слова временно куда-то подевались. Но, оказалось, не у всех. Тишину разорвал гневный голос Айгуль:
– И что, папа, ты все это им отдашь?
– А ты как считаешь? – спросил дочь Талиев. Вынул платок, которым недавно промокал Чакины слезки, и вытер лицо.
– А я считаю, что раз ты купил пансион, то все, что в нем находится, тебе и принадлежит! И нечего их даже обнадеживать!
Талиев наконец отвел глаза от саквояжа, с удивлением посмотрел на Айгуль и, превратившись в неудачливого родителя, растерянно спросил:
– Чего тебе не хватает, доченька?
Айгуль не ответила. Лицо ее скривилось, она всхлипнула и выбежала из кабинета Александры Модестовны.
Дверь с грохотом закрылась, а в кабинете повисла напряженная тишина.
– Не обращайте на нее внимания, – смущенно сказал Талиев, – поплачет и перестанет… Не впервой…
– И все-таки, Давид Алиевич, нам действительно надо во всем разобраться, – очнулась наконец Александра Модестовна, выпрямила спину, твердой рукой поправила разлохматившиеся волосы, и Даша опять увидела в ней ту волевую женщину, которая умело руководила своим пансионом. – Скажите, что вы думаете на сей счет.
Гулькин отец ответил теми словами, какие Даша больше всего хотела от него услышать:
– Я не претендую на ваше богатство. В отличие от дочери, – он болезненно сморщился, – мне всего хватает.
Чака, которой уже давно не терпелось потрогать руками настоящие драгоценности, тоже обрадовалась такому ответу Талиева, подскочила к саквояжу и бесцеремонно запустила в него руку. Она выудила из него брошку, но не ту, к которой Ада Глебовна даже побоялась прикоснуться, а другую, усыпанную мелкими блестящими камешками.
– Ой! Вы только посмотрите! – Танька оглядела всех блестящими, не хуже камешков на брошке, глазами. – Здесь буквы какие-то переплетены! Похожи на ваши преподавательские значки! – И она передала украшение в руки Александре Модестовне.
Та надела очки, поднесла брошку поближе к лицу и, улыбнувшись, сказала:.
– Да, это вензель князей Бонч-Осмоловских: переплетенные «Б» и «О» на черном фоне. Конечно же, я не случайно заказала дизайнеру именно такие значки для своих преподавателей… Такие вензели украшают бумаги и некоторые вещицы, оставшиеся нам от наших предков. Кроме того, что я этим отдала дань нашей фамилии, мне еще кажется, что вензель вообще очень красиво смотрится.
Ада Глебовна вытащила из кармана тонкий кружевной платочек, в одном из уголков которого были вышиты лиловым шелком переплетенные между собой «Б» и «О».
– Александра Модестовна, а что вы собираетесь делать с такой кучей драгоценностей? – непосредственная Чака задала тот вопрос, который интересовал всех присутствующих и который, кроме нее, не посмел бы задать никто.
– Честно говоря, – директриса посмотрела в глаза Талиеву, – я мечтала, что если мы найдем спрятанные дедом драгоценности, то я выкуплю у вас пансион, отремонтирую остальные корпуса, наберу еще преподавателей и создам наконец такое учебное заведение, какое давно хотела иметь и какое, как мне кажется, будет очень к лицу Петербургу. Как вы на это смотрите, Давид Алиевич?
– Я смотрю на это положительно. За год, что существует пансион, ни он, ни вы, ни ваши воспитанницы ни в чем меня не разочаровали. По-моему, только моя дочь и приносит вам неприятности… – Талиев жестом остановил пытающуюся возразить директрису. – А если пансион перейдет в вашу собственность, у Айгуль не будет повода заноситься и изображать влиятельную особу. Мне кажется, ей это только на пользу пойдет.
– Это уж точно! – не могла удержаться от возгласа Чака.
– Вот видите! – невесело усмехнулся Талиев. – Это не только мое мнение.
Глава последняя,
а потому самая короткая и без названия
Давид Алиевич пообещал через двадцать минут отвезти Лериного Алексея домой, а Костромина – в гимназию и пошел разыскивать дочь.
Девочкам разрешили попрощаться с молодыми людьми в гостевой комнате.
Даша с Сашкой подошли к окну, подальше от Леры с Алексеем, чтобы не мешать им.
– Даш! А что бы ты сделала с такой кучей золота? – улыбаясь, спросил Костромин.
– Честно говоря… – задумалась Даша, – даже и не знаю… Мне кажется, у меня есть все, чего можно только желать. – И она очень выразительно посмотрела Сашке в лицо.
Вся выразительность пропала даром, потому что Костромин, похоже, не углядел в Дашином ответе особого скрытого смысла, который она в него попыталась вложить, и вздохнул:
– А вот моей семье не помешало бы золотишко. Мать на трех работах корячится, чтобы нас с братом прокормить. Нет, все-таки мне действительно надо поступать в Кадетский корпус.
– Знаешь, Костромин, я тебе хочу сказать, – решила не сдаваться Даша, – что если ты поступишь в свой корпус, а потом уйдешь в море… – Она набралась сил и выпалила одним духом, глядя ему в глаза: – То я тебя всегда буду ждать!
